Салли Боумен - Секстет
Колин сказал Линдсей, что отец выйдет через несколько минут, когда ему удастся взять себя в руки. Когда Колин уходил, отец сказал ему: «Это просто замечательно, что завтра ты сделаешь из нее честную женщину, хотя, по моим представлениям, это следовало сделать немного раньше. К счастью для тебя, она честная женщина. Я это понял с первого взгляда».
Отец Колина счел это замечание образчиком элегантного остроумия в стиле Оскара Уайльда. Он так им гордился, что потом повторял его Колину до конца жизни. Но поскольку он был человеком старой закалки, он никогда не допустил бы, чтобы Линдсей услышала из его уст что-либо подобное. Своей невестке он сказал только, что с ее стороны очень любезно избавить его от Колина. «Клянусь Юпитером, – сказал он, – я уже думал, что мне никогда не удастся сбыть его с рук».
Линдсей счастливо улыбнулась и поцеловала старика. От этого поцелуя у него немедленно разыгралась астма или нечто в этом роде, и он поспешно удалился.
На следующий день в маленькой канцелярии в Оксфорде состоялась церемония бракосочетания, которая прошла без непредвиденных инцидентов. Том не забыл о кольце и присутствовал на церемонии, держа под руку свою очаровательную соседку с верхнего этажа. Он недавно вдруг обнаружил, что Крессида, так звали девушку, знает способ заставить потускнеть воспоминания о Кате. В этом открытии изрядную роль сыграл Колин, который в один прекрасный день дальновидно предложил Тому показать его приятельнице, как снимают кино.
Прибыл также отец Колина, он сумел сохранить свое достоинство, не омрачив праздник слезами, но все время громко сморкался. Приехала и Пикси, которая очень эффектно выглядела и улыбалась улыбкой, полной бесконечной жалости к Линдсей. Мать невесты, женщина со сложным характером, появилась очень поздно, но все же появилась. Она висела на руке у своего мужа и несколько раз повторила, что очень рада за Линдсей, которая наконец-то последовала ее прекрасному примеру. Роуленд Макгир не мог приехать – разумеется, потому, что был очень занят работой. Он прислал бутылку прекрасного шампанского и телеграмму. Когда телеграмма была зачитана вслух, все согласились, что она очень суха, очень остроумна, довольно рискованна и очень в стиле Роуленда.
Линдсей была в белом костюме, купленном утром в страшной спешке, на пальце у нее блестело кольцо. Отец Колина сказал ей, что это старинное кольцо, принадлежавшее матери Колина. Оно было очень красивым, и Линдсей сделала вид, что поверила Колину, объяснившему ей, что камни в кольце не самой чистой воды бриллианты.
Целый день с интервалами названивал Марков, требуя точных данных о степени счастья каждого из присутствующих. Как всегда, он пытался скрыть искреннюю привязанность к Линдсей за небрежными манерами и язвительными замечаниями. Он был верен себе, этот трогательный и невозможный Марков.
* * *А жизнь шла своим чередом, и не все ее дороги были дорогами счастья…
Режиссер Томас Корт завершил фильм за время, почти в точности соответствовавшее времени вынашивания ребенка. Девять месяцев – и видения, населявшие его разум, осаждавшие его призраки оказались запечатленными на целлулоиде. И тогда Томас Корт приступил к следующему фильму. Его замыслы и идеи опережали его физические возможности – здоровье подводило его, а воинственная любовь или любовная война, связывавшая его с женой, продолжалась.
Наташа Лоуренс и Томас Корт оба были бессильны что-либо изменить в своих отношениях – они то притягивали друг друга, разрывая иные привязанности, воссоединяясь то на ранчо в Монтане, то в Нью-Йорке, то снова отталкивали.
Паскаль Ламартин наконец встретился с судьбой, которая уже давно кралась за ним по пятам. В тот День Благодарения в «Плазе» она вплотную подошла к нему и медленно, но неотвратимо повела за собой.
Это могло произойти где угодно – Паскаль снимал войну и в Боснии, и на Ближнем Востоке. Он возвращался на короткое время к Джини и сыну и снова устремлялся в самую гущу роковых событий. Тот день в маленьком городишке в Шри-Ланке, когда испуганный мальчик, не справившись со страхом, в приступе паники и отчаяния выстрелил из старого ружья, когда Паскаль поднял камеру, стал последним днем в жизни хорошего человека, смелого мужчины, но не самого лучшего мужа и отца.
Джини Ламартин, став вдовой, посвятила себя благополучию сына и хранила верность памяти мужа. Через несколько лет она вышла замуж за американца, который, по словам ее друзей, годился ей в отцы и которого она впервые встретила на похоронах своего отца.
Мириам Старк стала все чаще задумываться не только о собственной судьбе, но и о судьбе Роуленда. Она была женщиной, жившей по собственным правилам, и одно из них – не позволять приближаться к себе ни одному мужчине – она, судя по всему, собиралась нарушить.
В летний вечер, когда воздух был насыщен запахом роз, она вошла в маленький домик, расположенный в той части Оксфорда, где сливались река и канал. Дом, словно нависавший над водой и полный шумом воды, казалось, упрямо плыл против течения. Его комнаты, как всегда, были чистыми и прибранными, но она не могла теперь смотреть на них с обычным безмятежным спокойствием.
Она чувствовала, что сделала ошибку, создав этот холодный, тихий, девственный анклав. Она бродила по комнатам, ощущая, как в душе нарастает смятение. В гостиной с книгами и французским окном, выходившим в сад, на диване спал ее сын. На нем еще был теннисный костюм, а рядом лежала ракетка.
Мальчику было четырнадцать лет. Днем он казался немного неуклюжим и неловким, как все подростки, но спящий он был прекрасен. Некоторое время Мириам стояла и смотрела на него. Он лежал, вытянувшись во весь немалый рост, похожий на Адониса с картины эпохи Ренессанса. Голова была запрокинута, лицо горело от солнца и сна, темные волосы, нуждавшиеся в стрижке, обрамляли шею и лоб крупными кольцами.
Он должен был вырасти таким же высоким, как отец, у него были отцовские волосы, отцовские черты лица и такие же необыкновенные глаза. В прошлом Мириам жалела об этом и старалась не видеть в сыне наследственных черт его отца. Она хотела, чтобы ее сын был только ее ребенком, сознательно стараясь забыть об участии отца в его появлении на свет. В конце концов это отцовство было всего лишь результатом случая, неправильных вычислений, результатом соития, неожиданного для обоих партнеров.
В то время Роуленд Макгир был совсем не похож на человека, с которым она недавно случайно встретилась в Оксфорде. Прежний Макгир был более самоуверен, менее разборчив и менее терпелив. Он, как и она, делал карьеру и вскоре после единственной ночи, которую они провели вместе, уехал в Америку. Она была рада, что он уехал, что ничто не угрожает ее спокойствию и что она может продолжать идти своим путем в жизни. Когда два месяца спустя, не получив за это время ни одной весточки от Макгира, она обнаружила, что беременна, в ней проснулась дикая гордость. Она скорее умерла бы, чем поставила его в известность о случившемся.
