Мое темное желание (ЛП) - Хантингтон Паркер С.

Ее пальцы опустились.

Она откинула назад плечи, теперь уже по-деловому.

— Если мы поженимся, я рассчитываю сохранить свою независимость.

— Договорились.

— Я буду продолжать работать полный рабочий день. В качестве тренера.

— Конечно.

Я не понаслышке знал, что она будет лучшей в этом деле.

— И… и… и… — Она поднесла кончик пальца к губам, напряженно размышляя. — Я все равно буду постоянно с тобой спорить. Ты не сможешь вернуться в мое расположение с помощью дизайнерских сумок.

— Это прекрасно. Я вернусь к тебе с помощью твоих любимых вещей.

— И каких же?

— Суровые факты и оргазмы.

Фэрроу втянула воздух. Мое сердцебиение усилилось. Эйфория растеклась по мне, как родниковая вода.

Мое глупое сердце раздулось до невозможных размеров, как воздушный шар, который вот-вот лопнет.

Скажи "да", малышка. Давай.

По ее щекам поползла ухмылка. Смех заплясал на ее губах. Она сглотнула.

Наконец-то, наконец-то, она дала мне ответ.

— Да.

Я вскочил, заключил ее в свои объятия и подарил ей самый глубокий, самый голодный, самый настоящий поцелуй, который мы когда-либо делили.

Наши друзья разразились радостными криками, и толпа тоже пришла в хаос. Все вокруг нас хлопали, свистели и кричали.

Даже собака-засранец начала бегать вокруг нас кругами и лаять.

— О. — Фэр хихикнула в нашем поцелуе, щелкнув пальцами, когда что-то вспомнила. — У меня теперь есть собака.

— У нас теперь есть собака. — Я прильнул к ее губам, не желая расставаться. И, черт возьми, у нас теперь была собака.

— Оливер сказал, что ты ненавидишь беспорядок.

— Только когда этот беспорядок — сам Оливер.

Она слегка отстранилась. Ее большой палец прошелся по моей шее, задев ухо.

— Я поняла, почему люблю тебя.

Наши носы соприкоснулись.

Я прижался к ее носу, пытаясь выровнять дыхание.

— И почему же?

— Ты мой дом.

— Я понял, почему я люблю тебя, — возразил я.

— И почему же?

— Ты заставляешь мою душу дышать огнем, мое прекрасное темное желание.

ЭПИЛОГ

ЗАК

МЕСЯЦ СПУСТЯ

Я просыпаюсь от удара локтем по ребрам.

Вместо ответа я подталкиваю Фэрроу сзади, откидывая ее волосы с глаз.

— Малыш, ты не спишь?

Выдохнув, я смотрю на часы на тумбочке. Пять пятнадцать утра.

Сплю ли я?

Зависит от обстоятельств.

Проснусь ли я, чтобы услышать от Осьми, что мама снова умоляла ее рассмотреть возможность свадьбы в Нью-Йорке, хотя Фэр явно хочет остаться в Потомаке?

Нет. Это может подождать до утра.

Но проснусь ли я для третьего раунда прижимания моей невесты к стене в душе?

Да, конечно.

В конце концов, гигиена — моя страсть.

Фэрроу дотягивается до тумбочки и берет вибрирующий телефон. Она смотрит на экран.

— Зак. — Она пихает меня локтем посильнее, вызывая легкое ворчание. — Скажи мне, что ты проснулся.

Я закрываю глаза, прижимая ее ближе к груди. Я догадываюсь, что она собирается сказать, и мне не хочется вставать с постели ради этого.

На самом деле, я был бы счастлив продолжать делать то, что мы делали последний месяц. Не выходить из дома.

Каждый раз, когда Даллас приходит, чтобы вытащить Фэрроу на девичник, я борюсь с желанием прицепить пончик к удочке и вывести ее обратно на дорогу, как овцу.

— Зак. — Осьми вертится в моих руках, проводя кончиком пальца по моему носу. — Проснись.

Я не могу сомкнуть веки.

— Это не смешно.

Никакого ответа.

— Давай займемся сексом.

Мои глаза распахиваются. Я набрасываюсь на нее, покрывая поцелуями каждый сантиметр ее лица.

— Ах ты, похотливая собака. — Она хихикает, вырываясь из моих объятий. — Даллас рожает. Нам нужно срочно ехать в больницу.

— Почему? Не от нас она забеременела.

Я целую ее шею, обнимаю ее грудь и подношу сосок ко рту.

По понятным причинам мы спим голыми. Не было ни одной ночи, когда бы мы не проснулись, потные и нуждающиеся, чтобы заняться сексом, просто чтобы напомнить друг другу, что мы можем.

Теперь, когда я больше не боюсь прикосновений, мой общественный долг — наверстать упущенное.

Фэр откидывается и вскакивает на ноги.

— Это экстренное собрание.

Я опираюсь головой на кулак, наблюдая за ней с нашей кровати.

Даллас сказала, что хочет, чтобы все присутствовали, чтобы мы могли окончательно определиться с именем.

— Меня не волнует, захочет ли она назвать ребенка в честь своего любимого ресторана. — Фэрроу бросает на меня предупреждающий взгляд. Моя улыбка сходит на нет. — Нет, скажи что это не так.

— Она хочет. — Она морщится и направляется к гардеробной, чтобы вернуться с безразмерной серой толстовкой и джинсами, в которых она все еще выглядит как модель. — В ее защиту скажу, что ресторан называется "У Антонио".

Я смотрю на нее и ухмыляюсь. Одного наблюдения за ее существованием достаточно, чтобы я возбудился.

Она застегивает джинсы и наклоняет голову набок.

— Закари.

— Мэм?

— Оденься. Мы едем в больницу.

— Мне даже не нравится Даллас, — вру я.

Она нормальная, я думаю.

Для человека.

Фэрроу хватает свой рюкзак и перекидывает его через плечо.

— А вот я тебе нравлюсь.

— Ты мне не просто нравишься, Фэрроу Баллантайн. Ты мне чертовски нравишься.

По коридору родильного отделения разносится ровное тиканье больничных аппаратов.

Кроссовки Фэр скрипят по линолеуму пола. Она крепче прижимает к груди коробку с пончиками, мчась быстрее, чем того требует ситуация.

Я сопровождаю каждый ее галоп явным вздохом, хотя никогда не был так счастлив за всю свою чертову жизнь.

Фэрроу уже постучалась в палату Даллас, когда я проскользнул рядом с ней. Как обычно, от приветствия Даллас и Ромео мне хочется отбелить уши.

Осьми проносится мимо двери еще до того, как Ромео успевает сказать: "Открыто".

— Как и моя вагина, видимо. — Даллас поднимает свое одеяло, как будто нам нужно визуальное подтверждение. — Эй-йо, разрыв третьей степени.

Убейте меня сейчас.

Почему эта пара так назойливо рассказывает о себе?

Я не могу представить, что подпущу кого-то к Фэрроу так скоро после рождения моего ребенка.

Но я очень живо представляю себе ситуацию, когда она рожает нашего ребенка.

— Вот. — Моя невеста протягивает Даллас коробку из кондитерской. — Две дюжины пончиков, как ты и просила. Выглядишь потрясающе.

Она не выглядит потрясающе. Она выглядит так, будто только что вернулась после борьбы с медведем. И проиграла.

Но я ценю то, что у Фэрроу всегда найдется доброе слово, когда речь идет о людях, которых она любит.

Я обнимаю Ромео — это произошло недавно, но нежелательно.

— Поздравляю.

— Спасибо, чувак. — Честное слово, кончики его ушей краснеют.

Я обвожу взглядом просторную комнату.

— Кстати, а где ребенок?

— Медсестры забрали его, чтобы дать мне немного времени отдохнуть. — Даллас запихивает пончики в горло. — Он скоро вернется, и мы все сможем увидеть его и выбрать имя. — Она вскакивает на ноги и швыряет пончик в грудь Ромео, чтобы похлопать. — Я отобрала тридцать имен.

Господи.

Это будет долгий день.

Ромео застывает на месте, его ладонь останавливается на середине кисти над его мятой рубашкой.

— Все?

Оливер и Фрэнки врываются в дверь без стука. На них одинаковые растрепанные лица. Волосы в беспорядке. Помятая одежда. По подбородку Фрэнки тянется полоска красной помады.

Мое первое предположение, конечно, — горизонтальное танго.

Мое второе предположение — более безумное и, следовательно, вероятно, правильное.

И, конечно же, в воздухе раздается чириканье.