Янина Логвин - Гордая птичка Воробышек
– Да так вот… – пожимает друг плечом, глядя на меня и закуривая сигарету. – Смотрю на тебя и удивляюсь, какой ты придурок. Ромео, мать твою!
– Зубы выбью, урод. Терпеть не могу шутников.
– Знаю, – огрызается Бампер, – потому затыкаюсь. Но девчонка хороша, – дергает подбородком, прищелкнув языком, когда я захлопываю за воробышком дверь и поворачиваюсь к нему. – Не для таких, как мы. Словно из другой жизни.
– Знаю, – теперь это уже мой ответ. – Потому и выбью, Витек, будешь пялиться. И на твою юродивость не посмотрю.
Он вновь смеется, хлопая меня по плечу.
– Да ладно, Люк! Я ж только рад, ты меня знаешь! Может хоть теперь бабы, лежа подо мной, не будут скулить о тебе.
– Говорю же – урод, – отворачиваюсь я, впрочем, не сдержав улыбку. – Чертов поршень….
– А то! Кто же спорит. Слушай, Илюха… – он останавливает меня за локоть, когда я намереваюсь обойти машину со стороны капота, чтобы сесть за руль. – Тут такое дело… – кривит рот, постукивая по стеклу пальцами.
– Что еще?
– Ирка объявилась. Вчера явилась в клуб при всей красе. Говорят, ее Яшка бросил.
– Плевать. Мне это не интересно.
– Да мне как бы тоже один хрен, просто предупредить хотел. Яшка тоже был. Как раз в тот день, когда ты улетел. Тебя спрашивал.
– Что хотел?
– Хотел сказать, что пытается спрыгнуть. Спрашивал, как до тебя достать.
– И что ты сказал?
– А как есть, так и сказал. И не скрипи зубами! Ты же не при себе был! Я сам чуть башкой не двинулся! А тут еще Кира истерику закатила…
– Ладно, Рыжий, забыли. Все?
– Да все уж! Давай, Ромео, – ржет Рыжий, отталкиваясь от машины и отступая назад. – Отчаливай!
Я сажусь за руль, завожу мотор, но, едва тронувшись с места, останавливаюсь. Приспускаю стекло двери, чтобы окликнуть Бампера:
– Рыжий, я вот что подумал…
– Да…
– Нам бы в бар аппарат для молочных коктейлей купить. Закажи на днях.
– Что? На кой черт, Люк? – морщит лоб Бампер.
– Надо, – ухожу я от ответа, замечая краем глаза, как улыбается птичка.
– А-а… – щерит рот Рыжий, поймав взглядом ее улыбку. Отступив еще на шаг, с укоризной наставляет на меня палец, а после стучит им у виска. – Говорю же – придурок!
* * *Мне хочется вернуться домой, я взял с воробышка обещание жить со мной, но моей девочке нужны необходимые ей вещи, и я везу ее в Гордеевск, наплевав на приглашение Босса и, возможно, устроенную им по поводу моего дня рождения вечеринку.
– Пора, воробышек, познакомиться поближе с будущей тещей. Кажется, я не очень ей пришелся по душе, но сегодня готов постараться произвести нужное впечатление.
– Глупый, – смеется птичка. – Мама полюбит тебя, я знаю, – опускает ладонь на мой затылок и ласково поглаживает, а я едва сдерживаюсь, чтобы не закрыть от этой ее простой ласки глаза. – Она переживает, вот и все. Слишком много я принесла ей огорчений.
– Поцелуй меня! – вдруг просит, прогнав с лица улыбку, и я, наплевав на дорогу, касаюсь ее губ своими губами.
– Все, что хочешь, воробышек! Все, что хочешь…
* * *Мы едем очень медленно, целуясь всю дорогу, пропуская сигналящие нам в спину, пролетающие мимо автомобили. Я давно разулась, забралась с ногами на сиденье и теперь, развернувшись к Илье, обнимаю парня за шею, щекоча языком и покусывая его ухо.
– Женька, прекрати! Врежемся!
– Не-а…
– Сейчас остановлю машину и накажу!.. Сумасшедшая… – рвано вздыхает он, когда я, распахнув на нем куртку, просовываю пальцы под свитер и глажу твердую грудь и живот. Наклонившись, касаюсь шеи и груди губами. Проскользнув под рукой, спускаю губы ниже к животу…
– Женька…
– Размечтался! – вновь целую его в щеку и прижимаюсь к плечу. – Не здесь же!
– А где? – искренне удивляется он, заставив меня засмеяться от такой неожиданно мужской непосредственности.
– Дома.
– Обещаешь? – выравнивает дыхание Люков.
– Да-а…
Но меня хватает всего на несколько минут, и вот я снова урчу у его лица кошкой. Глажу жесткий ежик волос, все еще не веря, что этот парень мой.
Мой, для меня и ни для кого больше!
– Черт! Птичка, давай развернемся! Не выдержу ведь!
– Выдержишь! – показываю я на приближающийся впереди дорожный указатель с надписью «Гордеевск» и уверенно замечаю: – Ты у меня сильный.
Он улыбается мне немного грустно. Криво приподнимает уголок рта, углубляя темную ямочку на щеке, шепчет, притянув к себе и целуя в висок:
– Да, я у тебя сильный, птичка, не сомневайся. Сильный во всем, что не касается тебя.
* * *– О! Это еще кто тут у нас такой важный нарисовался?
Бабуля распахивает дверь квартиры и прижимает руку с дымящейся поварешкой к кухонному фартуку.
– Привет, бабуль! – я отрываюсь от Ильи и целую бабушку в щеку. – Как же я рада тебя видеть, – говорю, ни капли не кривя душой, пропуская Люкова через порог. – А это мы! Твоя любимая внучка и…
– Ваш будущий любимый зять.
Я закусываю губу и прыскаю от смеха. От важного тона, выбранного Ильей, пока бабуля приходит в себя, вместо платка обмахиваясь у лица поварешкой и неловко принимая из его рук цветы.
– Так уж и любимый, – охает она, но тут же находится с ответом: – Ну, это мы еще посмотрим!
Она долго сверлит его взглядом, пока мы раздеваемся. Затем семенит за нами в комнату, теребя фартук, и наконец говорит, без стеснения подойдя к парню и заглянув в глаза:
– И где такого красавца отхватила, а, внучка? Хоро-ош! Небось от девок-то отбоя нет?
– Нет, – соглашается Люков.
– Ты мне это! Это вот… Смотри мне! – волнуется бабуля, вмиг суровея во взгляде и поднимая к лицу поварешку. – Наша Женя не потерпит! – смело наступает вперед, и я грозно подтверждаю, обнимая ее за плечи:
– Не потерплю!
Но стоит Люкову улыбнуться, как тут же все преграды к сердцу дорогого мне человека обрушиваются в пыль.
– Я знаю.
– Нет, ну как хорош, а! – меняется в лице бабушка, забыв, как строго выглядела всего мгновение назад. – Весь в нашего Санечку! Помнится, он тоже мне сразу понравился, – хороший был парень! Только простой, как рубаха, совсем без головы. Куда кому-то боязно, ему все нипочем, вот и поплатился. Но как мою Валюшу любил, как любил… Антонина Макаровна я, а ты у нас кто таков будешь?
– А я у вас, Антонина Макаровна, вскорости буду Жениным мужем. Так что прошу любить и жаловать – Илья Люков.
– Илюша, значит, – качает головой бабуля. – Хорошее имя. Жаловать-то мы тебя будем, Илюша, а вот любить… это как заслужишь! Да вы проходите, дети, не стесняйтесь. После разберемся, кто каков! А сейчас, может, поужинаете с дороги? У меня уж и готово все, – суетится хозяйкой, пока я прислушиваюсь к тишине квартиры.
– Ба! А где мама, мальчики? – спрашиваю я, осматриваясь вокруг. – Мы тут с Ильей торт привезли, думали все вместе чаю попить, познакомиться…
– Где? – поджимает губы бабушка, сминая в руках фартук. – Так уехали все, внучка. Час назад, как уехали.
– Куда? – удивляюсь, очень уж мне хочется попытать счастья второй раз и познакомить Илью с мамой и мальчиками в домашней обстановке. Да и время за окном вечернее, погода сырая и ветреная, совсем не располагающая к поездкам за пределы Гордеевска. – Почему? Мама ничего не говорила…
– А это вроде сюрприза получилось, – разводит руками бабуля. – Для всех! Мы тут с Валюшей только готовкой занялись – оладок сырных замесили да бульон поставили, а он приехал, и ну всех торопить. Айда, говорит! Собираемся вмиг и все ко мне! Даже меня с собой звал, да что мне там с ними, старой, делать-то?
– Кто? – спрашиваю я, крепче сжимая руку Ильи.
– Так Роман Сергеевич! Отец вот, женишка-то твоего! Хороший мужчина, я тебе скажу, представительный! Он мне еще в первый раз понравился, когда Валюшу привез. Вон, погляди в зале, внучка, какой букет красивый твоей матери подарил. Дорогу-ущий! Не то что этот ее милиционеришка… Тьху! Чтоб его! И вспоминать не хочу! Все покоя ей, проклятый, не дает!
Мы прощаемся с бабулей, так и не попив чаю. Выходим на улицу, садимся в машину…
– Илья, мы можем не ехать в Черехино, если ты не хочешь. Ну не съест же, в самом деле, твой отец моих родных. Да он о мальчишек зубы сломает, я уж не говорю о маме! – Я неуверенно жму плечом. – Ох, или нет.
Люков молчит, и я забираюсь ладонями под его куртку. Прижимаюсь щекой к твердой груди, чувствуя, как его руки тут же обнимают меня.
– Ну, скажи что-нибудь. Пошли его к черту, что ли…
– У него твои братья…
– Не маленькие уже…
– И твоя мать.
– И мама…
– Чертов манипулятор!
Я смеюсь и целую своего Люкова в шею. Он снова пахнет горьким апельсином и можжевельником, и я с удовольствием вдыхаю этот запах, потираясь носом о теплую кожу.
– Градов хитрый и расчетливый, верно, Илья, но он твой отец. Может, дадим ему сегодня возможность побыть им, а? Он хочет, ты же видишь.
– У него уже был шанс.
– Я знаю, он говорил мне. Говорил, что ошибся и что жалеет. Что был несправедлив к тебе.
![Александр Широкорад - Давний спор славян. Россия. Польша. Литва [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/217250/217250.jpg)
