Роберта Джеллис - Вересковый рай
– Только не в таком шуме, – крикнула Рианнон. – Я не смогу успокоить его в таком бардаке.
– Бери Имлладда, – завопил Саймон. Рианнон бросилась к жеребцу Саймона и погладила его по голове. Имлладд тоже нервничал и храпел по мере того, как запах крови возбуждал его, и все порывался встать на дыбы и броситься в бой. Но на Рианнон он наброситься не мог, и она, зайдя сбоку, легко запрыгнула в седло, прежде чем Саймон соскочил. В пылу боя, разумеется, нельзя было оставлять этого свирепого боевого коня с пустым седлом.
И все равно, когда Саймон соскочил на землю, Имлладд рванулся вперед и встал на дыбы, почувствовав, как полегчал привычный груз на спине, но скоро понял, что поводья по-прежнему держат крепкие руки, а в уши доносится такой знакомый голос. Некоторое время заняло приторочить к седлу корзину с Мэтом, так как Саймон сам остерегался подходить к своему коню, когда тот не мог видеть его, да и кот орал, как нечистая сила, предрекающая смерть.
Затем встала проблема укротить черного жеребца. Созванные криками воины повисли на уздечке, чтобы он не мог подняться на дыбы: хорошо еще, что он не пытался кусаться, как Имлладд. Саймон взлетел в седло, вырвал из рук Сьорла поводья и натянул их изо всех своих сил. Черный жеребец поднялся, перебирая в воздухе передними ногами, и Саймон немилосердно вонзил в него шпоры.
– Вперед, – зарычал он. – Сьорл, вези ее к Ллевелину, пока Имлладд не бросился в бой.
Шум, поутихший было вокруг них, поднялся с новой силой. Группы воинов, в панике бежавших с поля боя, были собраны и организованы уцелевшими командирами. Вместе с потрясением прошел и страх. До них начало доходить, что налетевшая на них армия значительно уступала им в численности. Они собрали оружие и остатки доспехов, какие смогли отыскать, и начали возвращаться в надежде изгнать нападавших. Отчасти это было вопросом чести, но гораздо более мощным стимулом послужило желание вернуть собственное добро. Если они откажутся сражаться, то останутся без пищи, без денег, без палаток, без обуви, без одеял – короче, ни с чем. Некоторые в предыдущих стычках уже успели захватить кое-какую добычу, и им не хотелось терять награбленного.
Там, где эти отряды пробивали себе путь в лагерь, звуки были другие – проклятия и крики боли, но не обезумевшие вопли ужаса. Рианнон, прислушиваясь, повернула голову и поняла, что пора уезжать. Глаза ее сверкали изумрудами даже в окружавшем полумраке.
– Дайте мне лук, и я буду охранять телегу, – крикнула она.
Саймон сражался со своим новым скакуном, и эта борьба отвлекала все его внимание. Сьорл, который слышал, как Рианнон пела голосом, доносимым ветром, в Дайнас-Эмрисе, никогда не посмел бы перечить требованиям ведьмы. Он приказал подать легкий лук, и в тот момент, как телега тронулась, прибежал воин с почти игрушечным оружием. Рианнон повесила колчан на плечо, а лук зажала в кулаке.
– Будь осторожен, Саймон, – крикнула она напоследок и ткнула пятками Имлладда, который наконец прекратил свою нетерпеливую пляску и устремился вперед. – Я стану твоей женой, где и когда ты захочешь, так что побереги себя!
Саймон услышал это и в какое-то мгновение едва не свалился со спины жеребца. Он приподнялся и накренился в седле, но колени его сжались, и он с такой силой натянул поводья, что рот у лошади раскрылся. Затем, когда телега и сопровождавшие ее воины исчезли в темноте, он повернул своего коня в том направлении, откуда доносились звуки борьбы, а не паники, ослабил узду и снова с силой вонзил ему в бока шпоры. Конь рванулся вперед. Спустя несколько секунд они уже были в гуще сражения. Саймон по-валлийски выкрикивал предупреждение, и его полуобезумевшая лошадь бросалась в атаку.
С этим отрядом покончили достаточно быстро, но впереди было куда более серьезное испытание. Как только в лагере поднялась паника, не приходилось сомневаться, что тревогу забьют и в замке. Тем, кто там оставался, не понадобилось много времени, чтобы понять, что случилось, и бывшие с королем в Гросмаунте бароны и командиры наемников уже вели на поле боя гарнизон замка, надеясь отогнать нападающих.
Прежде чем они смогли добраться до лагеря и помешать продолжавшемуся грабежу, их встретили оба Бассетта, Сьюард, Саймон и полдюжины других рыцарей со своими конными отрядами. Черному жеребцу теперь пришлось потрудиться как следует, и чужие, жестокие руки, управлявшие им, стали добрыми и твердыми. Шпоры больше не пронзали его бока, а касались ласково, направляя в ту или иную сторону. Незнакомый запах перемешался со знакомыми и стал вполне приемлемым. Теперь всю его энергию и ярость, которые он тратил на борьбу со всадником, можно было направить на лошадей и людей противника.
Столкновение было страшным, за ним последовали полчаса ужасно тяжелого боя, но тех, кто вышел из замка, заставили вернуться обратно. Несколько человек были сброшены с седел, и их лошадей поймали и увели, но в плен никого не брали, хотя пешие рыцари представляли собой легкую добычу. Им просто не давали приблизиться к лагерю, где они могли собрать отряд и отстоять хотя бы лоскутки, крошки от того, что еще не успели разворовать.
Была отбита еще одна вылазка из замка, и звуки борьбы в лагере тоже начали затихать. Разгром был полный, да и сражаться уже было почти не за что. Когда из лагеря вывезли последнюю повозку, Гилберт Бассетт приказал своим людям начать организованный отход, чтобы предотвратить любую попытку отбить вывезенную добычу. Валлийцы уже ушли – организованность не была сильной стороной их военной тактики.
Саймон, Филипп Бассетт и их люди еще в течение получаса продолжали контролировать территорию между замком и лагерем. Наконец звук горна дал им знать, что все силы их союзников ушли. Тогда они развернулись и галопом бросились прочь. Они предполагали, что, как только они отойдут, из Гросмаунта попытаются организовать контратаку, но никого это особенно не волновало. Солдаты противника были настолько деморализованы, что не слишком усердно подчинялись приказам, да и вряд ли во всем лагере осталось что-либо из оружия или доспехов. Гарнизон замка тоже был в некоторой степени истерзан, и численность его значительно уступала численности арьергарда, оставленного Гилбертом Бассеттом.
Арьергард сохранял бдительность всю дорогу до Абергавенни, но все считали это излишней мерой предосторожности, как оно и было. Дважды побежденный и проделавший приличный путь энергичным галопом, черный жеребец превратился в образец послушания. Как только мысли Саймона освободились от необходимости борьбы за собственную жизнь, они обратились к Рианнон. Поначалу Саймона, как и следовало ожидать, обуяла такая ярость, что он едва не задохнулся и почувствовал, что вот-вот взорвется.
