Элизабет Олдфилд - Победа над прошлым
— Разумеется, — весело отозвалась она.
— Лгунишка, — возразил Рун. — Когда Хосе рассказывал о концессионных налогах, вы ничего не поняли.
Сорча отхлебнула вина. Как ей лучше поступить? Заявить ему, что он ошибается? А если ему взбредет в голову начать ее расспрашивать?
— Может быть, я и не смогла вникнуть во все тонкости, — сказала она, но это не значит…
— Вы — полнейший профан в этих вопросах! — произнес он, четко, по слогам выговаривая слово «профан».
— Это не доказывает, что я никогда в жизни не смогу разобраться в финансовых вопросах, если буду общаться с Хосе, — не отступала Сорча.
Ее ответ заставил Рун некоторое время помолчать, затем он отхлебнул немного виски и снова заговорил:
— Когда Хосе спросил, устроит ли вас получать дивиденды один раз в квартал, как это делаю я, вы согласились, — сказал Рун, — однако, если вам удобнее получать чек каждый месяц, скажите — оформим. Кроме того, можно снимать деньги со счета до того, как поступит оплата.
— Нет, спасибо.
— Не надо смущаться. Все мы в свое время нуждались, и…
— Вы ощущаете в себе потребность покровительствовать? — резко спросила Сорча. — Неужели я похожа на человека, находящегося за чертой бедности?
— Нет, не похожи, — оценивающе взглянув на девушку, согласился Рун. Я не бедна. Может быть, вы гений в области индустрии отдыха, — тут она возвысила голос, — но я неплохо рисую. Он огляделся по сторонам.
— Я был бы вам признателен, если бы вы не превращали наш приватный разговор в публичную лекцию.
Сорча перевела дух.
— Я хочу, чтобы вы кое о чем узнали, — сказала она решительно, но уже потише. — Во-первых, я должна уехать домой в пятницу потому, что забираю моих братьев-близнецов на выходные и мы уезжаем в субботу утром, сразу после завтрака. Я пробуду с ними два дня, так как моя мать отправится в Дублин к подруге. Если я не вернусь в Англию вовремя, матери придется аннулировать рейс, и выходные пойдут насмарку.
— Почему вы не сказали об этом сразу? — возмутился Рун.
— Потому, что я не люблю, чтобы мне указывали.
Он нахмурился и отпил еще виски.
— А куда вы поедете с близнецами? — спросил он.
— В Девон, мы остановимся на ферме, где можно поездить верхом, покормить свиней, посмотреть, как доят коров, и т. п.
— Им это должно понравиться, — улыбнулся Рун.
— И мне тоже. Я ушла из дому, когда они были еще совсем маленькие, и мы никогда не проводили много времени вместе, — сказала Сорча с сожалением, — поэтому мне очень хочется узнать их поближе. Затем я хотела вам объяснить, — продолжала она, — почему не могла приехать в Португалию раньше. Дело в том, что я была связана сроками выставки моих картин.
Рун нахмурился.
— У вас ведь уже была выставка, — чуть ли не сурово заявил он.
— Да, то была моя вторая выставка. Она закрылась в пятницу. Во время похорон я готовилась, а когда выставка открылась, мне следовало находиться в галерее, чтобы встречать посетителей. Личные контакты создают необходимые связи и стимулируют продажу картин.
— И много вы продали? — поинтересовался он.
— Почти девяносто процентов, — ответила Сорча, засияв, не в силах скрыть торжества. Рун усмехнулся, несколько удивленный.
— Вы и в самом деле гениальный живописец.
— Стараюсь.
Он отбросил волосы со лба.
— Однако Хорхе уверял, что вы безнадежно бездарны и никогда ничего не продали.
— Он не знал, что я продавала картины.
— Вы ему не рассказывали об этом?
— Конечно, нет, я не посвятила в это даже свою мать и Майкла. Правда, теперь они уже знают. Но в день похорон они еще не знали. Я не могла и вам рассказать тогда о выставке, потому что и время и место были неподходящими.
— Но если б Хорхе узнал о вашем успехе…
— Он был бы вынужден пересмотреть свое отношение ко мне, — закончила Сорча его мысль. — Я знаю. И хотя отчим никогда не видел ни одной моей работы, он продолжал настаивать, что я — бездарь, и отрицал всякую возможность для меня зарабатывать на жизнь этим «идиотским» путем, как он выражался. Поэтому, когда я почувствовала, что ко мне приходит успех, я подумала: «Черт с ним!» — и не стала ничего рассказывать. — Она пожала плечами. — Его отношение ко мне, признаюсь, бесило меня.
— Видимо, это обстоятельство сделало вас упрямой, — заметил Рун, — что в свою очередь порождает сопротивление с другой стороны.
— Возможно, — согласилась она, — но с тех пор прошло много времени, я успела повзрослеть. Вначале мои картины никто не покупал и мне казалось, мой отчим прав, — припомнила Сорча и неожиданно улыбнулась. — Вы не можете себе представить, как я обрадовалась, когда люди стали интересоваться моими работами.
— И оказалось, что Хорхе не прав?
— Это подсластило мою радость, — согласилась она.
Рун отпил еще виски.
— Он говорил, что, когда вы посещали студию живописи, ваш отец поддерживал вас. Она кивнула.
— Папа учился лепке, пока не понял, что может стать лишь второстепенным скульптором. Поэтому он отнесся с пониманием к моим увлечениям. Однако он владел не слишком доходным книжным магазином и не мог накопить приличную сумму, поэтому на каникулах я подрабатывала, где и чем только возможно. Как, например… Ну, об этом не стоит говорить. — Сорча ожидала, что он улыбнется, но улыбки не последовало. — Потом я работала в торговом центре на контроле, убирала гимназию, летала в Грецию собирать огурцы и маслины.
На его левой щеке пролегла суровая складка, и когда он улыбался, она становилась глубже.
— Греция, это хорошо звучит, — сказал Рун. — На каком же острове вы были?
В это время к столику подошел официант и зашептал что-то на ухо своему боссу.
— Нам накрыли стол, все готово, — сообщил Рун, и, когда Сорча закончила рассказ о Греции и они допили спиртное, пора было переходить в ресторан.
Интерьер ресторана оказался еще более великолепным. Кресла были обиты темно-зеленым бархатом и розовой камчатной тканью. На столиках мягко мерцали свечи, повторяясь в блеске бокалов, толстого резного хрусталя и сверкающих серебряных приборов. Едва они успели сесть, как старший официант принес им меню на пергаментной бумаге и дал несколько дельных советов; его сменил другой официант, подающий вино. Вскоре после того, как неторопливо и тщательно был принят заказ, появилось первое блюдо.
— Нас обслуживают на уровне самых важных персон? — спросила Сорча, озираясь по сторонам, чтобы убедиться, так ли обслуживают других посетителей или нет.
— Нет, хотя персонал знает, что я терпеть не могу небрежности в обслуживании и, если что не так, сразу сделаю замечание. — Рун сдержанно улыбнулся. — Я считаю, что в «Клубе Марим» все должно быть по высшему классу. Когда впервые выставлялись ваши картины? — спросил он, пока они наслаждались фруктово-грибным ассорти, приготовленным на мексиканский манер.
