Игорь Матвеев - Любийца
— Достман сделал свое дело, Достман может уйти, — продекламировал Слава.
— Вильям Шекспир?
— Вячеслав Бондарев. Полное собрание сочинений, том первый, страница тоже первая…
В следующее мгновение он накрыл меня своим нетерпеливым телом, распахнул полы халата и потянул трусики вниз. Уже не раздумывая больше над разумностью своих поступков, я лихорадочно обхватила его за плечи и, облегчая ему задачу, приподняла бедра. От его сильного рывка тонкая ткань трусиков затрещала. Пульсирующая страстью плоть, освобожденная из его спортивных брюк, начала яростно и слепо тыкаться в низ моего живота, и я рукой помогла ей найти заветную цель.
— Наташенька, — выдохнул он, войдя в меня. — Наташенька… я люблю тебя.
Слившись в единое целое, мы словно падали в затяжном прыжке с огромной высоты. Звук телевизора утих где-то вдали, и теперь в ушах свистел то ли ветер, то ли горячее дыхание Славы. Или это был шум моей крови — не знаю. Я почувствовала, как по телу прокатилась теплая волна. Я знала, что за ней последует другая, выше и жарче, третья, потом последняя, самая сильная, самая горячая, которая принесет мне волшебный миг женского экстаза.
Через две или три минуты Слава громко застонал, его тело содрогнулось — раз, другой, третий — и обмякло.
Волшебный миг оказался таким коротким.
Слава и сам почувствовал это. Чуть отдышавшись, он прижался ко мне и виновато прошептал:
— Прости, Наташенька…
— За что?
— Все вышло так… быстро. Я знаю, у женщин это по-другому. Ну, им нужно больше времени. Но я просто не мог…
— Все хорошо, Слава, — я нежно поцеловала его в губы.
Мы долго лежали молча.
Моя жизнь вновь начинала обретать смысл, простой, заключающийся всего в двух словах — любимый человек. И не только любимый тобою, а тот, для которого и ты — любимая женщина. Пусть в первый раз у нас не получилось — не совсем получилось, — но у нас еще будет время, у нас вагон времени, целый товарный состав времени!
— У тебя когда-нибудь была девушка, Слава?
— Была.
— И что случилось?
— Ушла к другому. Ничего нового.
Я нашла его руку, легонько сжала ее.
— Если тебе неприятно…
— Да нет, — равнодушно отозвался он. — Все давно отболело.
Некоторое время он молчал.
— Вот ты спросила меня однажды, почему я изъясняюсь как-то… не по-ментовски. Наверное, потому, что в свое время отучился три года на филологическом. Она тоже. Там мы и познакомились. Встречались два с половиной года. Я познакомился с ее родителями, она — с моим отцом. Дело шло к свадьбе, мы строили планы на будущее. И вдруг — все, будто кто сглазил.
— Что «все»?
— Я же сказал: ушла к другому. К одному из наших преподавателей. Солидный был мужик и с перспективами. Впрочем, не буду наговаривать, может, и любовь у них. А у нас с ней тогда что было? Я бросил учебу, чтобы не встречаться с ней, никогда больше не видеть ее. Может, это и глупо, я же шел на диплом с отличием… Но тогда боль была сильнее рассудка. Почти год сидел дома, можно сказать, на шее отца: ничего не мог заставить себя делать… Потом немного отлегло. Увидел как-то объявление о наборе в школу милиции, поступил. И стал ментом с незаконченным филологическим образованием. Теперь сею на дорогах разумное, доброе, вечное…
Я решила отвлечь его от невеселых мыслей, которые сама по неосторожности и вызвала.
— Знаешь, когда я была студенткой, за мной тоже ухаживал один доцент. У него была такая смешная фамилия, Недайборщ. Украинская. Представляешь?
— Почему смешная?
— А почему «не дай борщ»? Кому «не дай борщ»? За что «не дай борщ»?
— Н-да, логично, — согласился Слава. — Но человек-то он был хороший? Выходишь ведь за человека, а не за фамилию?
— Может, и хороший. Но у нас с ним так ничего и не было. У меня с ним.
Неожиданно Слава повернулся ко мне и, прижав губы к моему уху, прошептал:
— А правильно я сделал, что стал ментом: иначе я не встретил бы тебя, Наташа. Знаешь, я потом, ну, когда мне немножко полегчало, подумал, что жизнь — она всякая, будет еще и у меня в ней хорошее. И я не ошибся.
16
После того вечера мы уже не спали врозь.
Я поудобней устраивалась в объятиях Славы, клала голову на его грудь и даже через майку чувствовала щекой свежий выпуклый шрам от пули. Под размеренный, как звук метронома, стук его сердца я засыпала.
Кажется, я вновь обретала то, что в народе называется женским, или бабским, счастьем. Вот только это самое бабское счастье не бывает полным без детей, и иногда на горизонте моей памяти мелькало воспоминание о погибшем Саньке. Я понимала, что сына не вернуть, но все чаще стала задумываться о том, что боль потери можно смягчить, если… завести другого ребенка. Тем более, что сейчас к этому были, как говорится, все предпосылки: мы жили со Славой уже недели три и ни разу не пользовались противозачаточными средствами.
Но что-то явно не получалось.
— Ты хочешь от меня ребенка? — спросил он однажды.
Этот вопрос вновь заставил меня почувствовать себя молодой и желанной женщиной.
— У-гу, — мурлыкнула я. — Я хочу от тебя ребенка.
Он крепче прижал меня к себе.
— Тогда почему… — он замялся. — Ну, может, у тебя там эта… спираль? Так это называется?
Я улыбнулась.
— Да, это называется спираль. У меня ее нет.
— Так, может, дело во мне? Ну, после ранения… мало ли что.
Я погладила его щеку.
— Не волнуйся. Не в тебе и не во мне. Просто так бывает. Когда я вышла замуж, у нас с Вадимом не было детей целых полтора года. Но это как раз было нам, ну, на руку, что ли, потому что мы жили у его родителей, достраивали кооператив… А как переехали, так я сразу забеременела — будто по заказу. И родился сын. Санька…
— Ты говорила… — Слава помедлил, — что он умер?
— Погиб. Как у вас говорится, в дэтэпэ.
Кажется, он хотел спросить что-то еще, но я попросила:
— Не надо больше об этом.
Я уткнулась носом в его шею и почувствовала, как дрогнул его кадык.
— Прости, — сокрушенно прошептал Слава. — Прости меня, Наташенька. Я знаю, каково это — терять близких людей. Мать умерла от рака, когда мне было двенадцать лет, отец — совсем недавно. Инфаркт.
Некоторое время он молчал.
— А знаешь, Наташа, ты так похорошела в последнее время.
Это была, конечно, неловкая попытка сменить тему, но я оценила ее.
— Спасибо за комплимент.
— Это вовсе не комплимент.
— Почему?
— Потому что комплимент зачастую — лишь дань вежливости и не соответствует действительности. А я говорю правду: ты похорошела.
