Людмила Синицына - Узор счастья
— Ты о чем задумалась? — тревожно спросила Светлана, испытующе глядя в лицо бабушки, которое вдруг как будто осунулось. Наверное, волнуется, как все сложится? Или жалеет, что им не по карману купить хороший костюм, а потому внучка вынуждена носить самопал? — Уверяю тебя, меня все будут спрашивать: от Кардена он или от Шанель? Таких нет ни у кого. Все покупают на оптовых рынках, с конвейера — всё одинаковое... А потом я начну подрабатывать. Оксана написала, что несколько открыток уже купили. И продавец спрашивал, собираюсь ли я приносить еще. Так что ты не волнуйся... А сейчас — все! Я тебя знаю: пока не пришьешь последнюю пуговицу, не остановишься, — объявила решительно Света. — Смотри, который час. Выбьешься из режима, потом опять начнется бессонница.
Она думала, что Елена Васильевна улыбнется, покачает головой и будет продолжать свое дело. Но, должно быть, возраст и в самом деле брал свое. Помедлив немного, она повесила оба пиджака друг на друга на манекен в углу, который перевидал уже столько нарядов на себе, сколько, наверное, не всякой королеве доводилось иметь, а брюки и юбку положила на сложенную ширму.
— И впрямь, пора ложиться. Завтра отгладим, посмотрим и доведем до ума.
Они обе ощущали удовлетворение. Даже сейчас, когда работа была прервана на половине, чувствовалось, насколько нарядными и элегантными будут выглядеть бежевый и темно-зеленый костюмы.
Если бы они могли знать, что происходит в эту минуту невдалеке от их дома, наверное, обе, несмотря на всю свою сдержанность, закричали бы...
Утром послышалось низкое мычание соседской коровы, которая направлялась к стаду. Света, устроившись у окна, собиралась продолжать шить, но вздрогнула и чуть не выронила ножницы на пол — так громко запричитала соседка:
— Ах ты, боже мой! Да как же тебя угораздило!
Открыв дверь кухни, путаясь в ремешках босоножек, Светлана побежала к калитке. Решила, что-то случилось с Ниной Павловной. Но та стояла, страдальчески сдвинув брови. Света проследила за взглядом соседки. Дымчатая шкурка висела на штакетнике. Да нет, не шкурка. Это был странно вытянувшийся кот Грэй. С вывернутой головой. Рванувшись к тельцу, Света попыталась вытащить его — в какой-то отчаянной надежде, что сейчас он мяукнет, окинет ее оскорбленно-надменным взглядом и пойдет прочь, ступая как манекенщица — одна нога за другую.
— Как же это он мог забраться сюда! — качала головой тетя Нина. — Вот бедолага.
Света положила кота на траву. Он не шевелился, вытянув длинные, с выпущенными когтями, лапы. Когти казались невероятно огромными, словно серпики. Но самым страшным в его позе была неестественно вывернутая в другую сторону голова. Надменный, но всегда готовый простить их Грэй, стоило ему только унюхать запах колбасы или рыбы, теперь казался каким-то неизвестным зверем.
Светлана закрыла глаза, подавляя приступ дурноты.
— Может, не будешь показывать Елене Васильевне? — спросила тетя Нина. — Зачем ей эти переживания. Пусть думает, что сбежал, так спокойнее. — Темные глаза тети Нины пробежали по окнам второго этажа. — Дай-ка я отнесу его в поле, там и закопаю. — Не дожидаясь ответа, она подхватила Грэя, положила его в передник, который так и не сняла, занятая утренними хлопотами, и пошла вслед за коровой, тяжело шлепавшей при каждом шаге.
Света стояла и смотрела им вслед. Все произошло так стремительно, что она никак не могла осознать случившееся. Хвост Грэя задел за куст крапивы и слабо качнулся.
«Ожил!» — промелькнуло у Светы в голове, и она опрометью бросилась за тетей Ниной.
— Он... — начала она.
Тетя Нина обернулась. Грэй по-прежнему лежал, глядя в небо. И глаза его были как будто сделанными из старых стеклянных пуговиц. Бесцветные, тусклые... и страшные.
Дымчатый хвост — гордость и краса, — которым он выражал свои чувства с таким же виртуозным мастерством, с каким придворная испанка обращалась со своим веером, передавая тончайшие оттенки настроения: от интереса до негодования, — тоже померк, будто уже какое-то время успел побыть добычей прожорливой моли.
— Иди, иди, — указала подбородком тетя Нина. — Ты что ж, не чувствуешь, как он окостенел?
— Нет... Иногда они очень долго отходят. Коты живучие. Я положу его в сарае. — И Светлана взяла Грэя на руки.
Тетя Нина покачала головой, глядя ей вслед, но не стала спорить. Корова, по-прежнему шлепавшая по дорожке, продолжала идти, как шла, не придавая значения тому, что происходило за ее спиной. А Света быстро, почти бегом, вошла во двор и направилась к сараю. Толкнув дверь, она вошла и огляделась. Корзина, старая шерстяная кофта — все это не составило труда найти. Устроив мягкое гнездо, она положила туда кота, потом подумала, схватила еще один свитерок и прикрыла жесткое тельце.
— Ты что, не выспалась? — спросила Елена Васильевна, когда Света с трудом заставила себя сделать несколько глотков чая.
— Да вроде... нет, — не совсем вразумительно проговорила она в ответ, глядя в чашку.
До чего же она боялась, что слезы закапают прямо сейчас и тогда придется рассказывать все, что случилось. Если бы Елена Васильевна вот так продолжала смотреть на нее еще несколько секунд, она бы не выдержала. Но тут, на ее счастье, подул резкий ветер, хлопнула ставня. Елена Васильевна обернулась:
— Смотри, погода портится, — заметила она, вставая.
И девушка отметила про себя, как бабушка при этом тяжело оперлась об угол стола. Как же она будет теперь одна? Хотя Нина Павловна и Настасья Николаевна заглядывают каждый день по утрам, все равно на сердце у Светы было неспокойно. А тут еще эта беда с Грэем... Несмотря на свой высокомерный и гордый нрав, он был членом семьи. И всегда чувствовал настроение Елены Васильевны. Иной раз он вдруг ни с того ни с сего мог встать со своего места у батареи, вспрыгнуть к ней на колени и начать мурлыкать, требуя внимания. В холодные осенние ночи он согревал ее постоянно зябнущие ноги лучше всякой грелки. В какой-то статье Света вычитала, что у тех пожилых людей, которые держат либо котов, либо собак, либо каких других домашних любимцев, инфаркты случаются намного реже.
Как ужасно, что их Грэй так глупо погиб именно тогда, когда Свете надо было уезжать. Сейчас она уже почти не сомневалась: ее надежда на то, что он придет в себя, оказалась призрачной. И окостеневший трупик никогда не шевельнется (при мысли об этом сердце ее сжалось). Правильно ли она сделала, что не сказала ничего бабушке? Сейчас у нее не то здоровье, чтобы сообщать ей такие вещи. Может быть, и в самом деле лучше, если она будет думать, что стремление к свободе и независимости оказалось для кота сильнее привязанности к ним.
