Люси Дейн - Вернись в мои обьятия
Размашисто выбрасывая костыли вперед, он приблизился к окну и остановился, глядя на залитые солнцем кипарисы.
Он был в кирпичного цвета махровом купальном халате и одном шлепанце. Халат, запахнутый довольно небрежно, так что значительный участок груди был открыт, держался лишь на поясе, и у Ширли невольно возник вопрос: а есть ли что-нибудь под ним? Впрочем, она поспешила прогнать эту мысль. В ее памяти еще жило воспоминание о той минуте, когда при посадке в вертолет их с Кевином руки впервые соприкоснулись, и она не хотела муссировать эту тему.
– Ну и жара! – раздраженно обронил Кевин. Опираясь на костыль, он сунул руку в карман, извлек носовой платок и промокнул лоб. – Почему вы не включите кондиционер?
Вопрос застал Ширли врасплох. Она как раз разглядывала бугорки мышц на обнаженном участке груди Кевина.
– Я… не знаю…
Он нахмурился, словно от приступа головной боли – скорее всего, у него действительно ломило виски.
– Чего не знаете?
– Где он находится, – нашлась Ширли.
– Что тут знать – вон, на стене… – Забывшись, Кевин кивнул направо и тут же со стоном схватился за голову. Один ничем не удерживаемый костыль повалился, но не с грохотом, как можно было ожидать, потому что звук его падения приглушил толстый ковер.
В ту же минуту совершенно механически Ширли вскочила с дивана и в два шага оказалась рядом с Кевином. Ей показалось, что и он сейчас бухнется на пол, лишившись опоры.
Однако Кевин, бледный как мел, если не считать черных кругов под глазами, стоял – на одной ноге, другую держал на весу – и, зажмурившись, пережидал приступ боли. Потом медленно перевел дух.
Ширли сочувственно поморщилась, наблюдая за ним.
– Давайте-ка я помогу вам добраться до дивана.
Он открыл глаза – как человек, у которого настолько отяжелели веки, что поднять их стоит больших усилий. Когда он заговорил, его голос звучал глухо:
– Сам дойду. Лучше подайте костыль.
Ширли сочла за благо не спорить. Вновь обретя опору, Кевин допрыгал до дивана – передвижение давалось ему с трудом – и не сел, а скорее повалился. Откинувшись на спинку, он вновь закрыл глаза.
Ширли сокрушенно покачала головой.
– Все-таки вам следовало бы прислушаться к рекомендациям доктора Хардинга. Рано вы поднялись с постели. У одной моей подружки по колледжу тоже было сотрясение мозга, так она пролежала полмесяца, прежде чем ей разрешили встать. А вы всего три дня…
– Ох, не трещите… – простонал Кевин. – И без того голова раскалывается…
– Потому что вам надо лечь, – мягко произнесла Ширли.
Приоткрыв глаза, Кевин посмотрел на нее. Вернее, на ее полные, без следа помады губы, с которых слетали слова, которые Кевин в своем нынешнем состоянии воспринимал как нечто овеществленное, имеющее форму, цвет и даже вес. В другое время он отдал бы должное грудному голосу Ширли, еще четыре дня назад, в момент знакомства, – боже, как это было давно! – показавшемуся ему очень приятным. И цвет волос у нее необычный, причем природный – ни одна краска не способна дать такого богатого золотистого оттенка. Да и вьются ее локоны сами по себе, тут явно нет речи о парикмахерских премудростях…
Как жаль, что сейчас Кевин не имел возможности оценить внешность Ширли должным образом. На него то и дело накатывали приступы дурноты, комната поминутно плыла перед глазами, а голова… ох, ее будто наполнили расплавленным свинцом!
Кевин отдавал себе отчет, что за последнюю четверть часа его состояние сильно ухудшилось. Все это явно было следствием перепалки с доктором Хардингом. Если бы этот упрямый мул не вывел его из себя, мое состояние по-прежнему оставалось бы таким же хорошим, каким было с утра! – констатировал он.
А она ничего, эта… как ее… Ширли, симпатичная, проплыло в голове Кевина, когда боль немного отпустила. Зеленые глаза. Кажется, до сих пор мне не приходилось видеть у кого-нибудь зеленых глаз. Разве что куклам иногда рисуют глазки зеленым колером. Но чаще голубым или синим. А тут не только все настоящее, но и сама девчонка на куклу не похожа. Наоборот, создается впечатление, что обладание хорошенькой мордашкой в данном случае не означает отсутствия мозгов.
Заметив, что Кевин рассматривает ее, Ширли выпрямилась и с независимым видом подняла подбородок. Не в ее правилах было пасовать перед мужчиной, пусть даже таким красивым, как Кевин Найтс.
Но, пожалуй, сейчас его трудно назвать красавцем, а? – тут же прокатился в ее мозгу чей-то хохоток. Парня можно без грима снимать в фильме ужасов. Только ногти покрыть черным лаком и все, готовый вампир – бледный как смерть, с темными кругами под глазами и взглядом, будто обращенным внутрь собственной головы!
Однако эти мысли, хоть и возникли у Ширли, ей не принадлежали. Что бы ни являлось их источником – голос подсознания или что-то другое, – сама она не разделяла подобного мнения. Потому что видела Кевина, так сказать, нормальным. Да и сейчас, несмотря ни на что, он сохранил привлекательность. Слабость сильного – и красивого! – мужчины всегда порождает в душе женщины чувство сродни какой-то особенной нежности.
Именно это и волновало Ширли, а не то, на кого похож сейчас Кевин – на графа Дракулу или вампира разрядом помельче. Она не должна была допустить у себя появления подобных чувств. В них таилась опасность любви, то есть того, чего Ширли больше всего страшилась.
Нужно быть осторожнее! – промелькнуло в ее мозгу. Иначе после всех совместных перипетий можно и в ловушку угодить. В эмоциональную…
И все же ей было жаль, что Кевин настолько безрассудно относится к собственному здоровью. Прав доктор Хардинг – нельзя так рано прерывать постельный режим. Ведь хотя в Кевине и ощущается внутренняя сила, он сейчас болен, уязвим и тому подобное, со всеми вытекающими из этого последствиями. Понятно, что ему не нравится состояние болезни – да и кому бы оно понравилось – и он пытается держаться как здоровый человек, однако из этого мало что получается.
– Если не хотите возвращаться в свою спальню, прилягте хотя бы здесь, на этот диван, – сказала Ширли.
Ее слова неожиданно вызвали у Кевина вспышку раздражения.
– Послушай, перестань изображать из себя ангела-хранителя! – произнес он негромко, но тоном, окрашенным множеством негативных эмоций. – И сестра милосердия мне тут тоже не нужна. Доктору Хардингу я хотя бы плачу, поэтому он вынужден выказывать заботу, а ты-то что?
В первое мгновение у Ширли расширились от негодования глаза, но, вовремя вспомнив, что перед ней страдающий от боли человек, она успокоилась и, вместо того чтобы ответить в том же духе, сдержанно произнесла:
