Диана Чемберлен - Ревность
Он старался разгадать ход ее мыслей. Ему хотелось думать, что, говоря все это, она косвенно признается ему в любви.
– Что ж, попробую немного походить по прямой, – сказала она и сморщила нос.
Он засмеялся.
– Значит ли это, что отныне ты всегда будешь носить лифчик?
– Нет! – Она отодвинулась, расстегнула свою белую блузку и сняла ее. – Сейчас мы избавимся от этой штуки, – сказала она, расстегивая лифчик.
Она сидела перед ним обнаженная до пояса, с полными, теперь уже знакомыми ему грудями. Дэвид покачал головой.
– Ну, тебе еще предстоит долгий путь, прежде чем ты превратишься в самодовольную тупицу.
4
Они встречались уже два года. Для Шон это было время перелома, время отторжения одной половины собственного существа ради другой. Она все еще испытывала Дэвида, пытаясь понять, сможет ли он ужиться с ней, такой непокладистой и своевольной. Она говорила на языке, который – она знала это – раздражал его, и если он упрекал ее, она никогда не угрожала ему разрывом их отношений. Слова, которые она употребляла, начинали звучать оскорбительно для ее собственного слуха, и она постепенно пришла к выводу, что может полностью выражать себя, не прибегая к их помощи.
Но оставались некоторые вещи, истощающие терпение Дэвида. На протяжении первого года знакомства с Дэвидом Шон продолжала спать с Джудом. Она не могла его бросить. Он был ярким, сильным и очень сексуальным. Правда, их отношения резко ухудшились. Он упрекал ее в том, что она изменилась, и винил ее в деградации общества «Студенты за мир».
– Это не моя вина, – оправдывалась Шон. – Все дело в политической апатии, охватившей студенческий городок.
– Скажи лучше: апатии, охватившей тебя, – отвечал Джуд.
С этим трудно было спорить. Она и правда была погружена в себя, в свое собственное счастье. Война казалась очень далекой. Никто не хотел о ней думать. И она не виновата, что Джуд не может смириться с тем, что шестидесятые годы ушли.
– Ты просто не видишь, что с тобой происходит, – говорил он ей. – Посмотри на себя. Ты посещаешь тренировки по плаванию, прости господи.
А ей нравились эти тренировки Дэвида. В первый раз она чувствовала себя там не в своей тарелке, но вскоре полюбила раскатистое эхо подбадривающих возгласов зрителей и характерный запах хлорки. Плавание поразило ее как самый чувственный вид спорта, недооцененный и, так сказать, невоспетый. Она любила смотреть, как Дэвид продвигается в воде, ей нравилось его мускулистое гладкое тело, движимое мощными, решительными, целеустремленными взмахами сильных рук. Она представляла себе, что он занимается с ней любовью с такой же неослабевающей мощью, и, случалось, что к концу тренировки она сгорала от нетерпения остаться с ним наедине. Тренировки давали ей время подумать, сравнить двух мужчин в ее жизни, и скоро она уже не сомневалась в том, что Дэвид превосходит Джуда почти во всех отношениях. Но, главное, он был более близок ей как личность, хотя она явно не принадлежала к тому типу женщин, с которым он с самого начала предполагал связать свою судьбу. К тому же он оказался лучшим любовником, чем Джуд. Она сильно удивилась, когда пришла к такому выводу. В Калифорнии Джуд прошел курс специального сексуального обучения, и Шон привыкла считать его ни с кем не сравнимым. Но масла, рекомендованные «Камасутрой», и массаж ступней стали казаться ей книжными и механическими, в то время как сексуальное поведение Дэвида было естественным, как сердцебиение.
Дэвид никогда не просил ее прекратить встречаться с Джудом, он мудро избегал категорических ультиматумов, зная, что ее бунтарский дух с ними не смирится. Но постепенно желание принести счастье Дэвиду становилось в ней все более сильным, а удовольствие от встреч с Джудом – сомнительным.
Она порвала с Джудом в мае, и вскоре после этого он уехал в Беркли.
– Это единственное в стране место, где еще умеют ловить кайф, – сказал он ей.
Его отъезд принес облегчение, Шон поняла, что эта глава ее жизни дочитана до конца.
Ради Дэвида она отказалась не только от Джуда. Прекратились и те ночные поездки по лесным дорогам с погашенными фарами, которые она так любила. Однажды она предложила взять его с собой. Он не только решительно отказался, но, впадая в истерику, стал отрывать ее руки от руля. Сказал, что ненавидит темноту. Это все равно что быть слепым, сказал он. Для него это было воплощением ужаса: открыть глаза и ничего не увидеть. Его уязвимость смягчила ее. Она поймала себя на желании защитить, предоставить ему надежное укрытие.
Шон была теперь не так уж уверена в своих друзьях. Ее подруги считали Дэвида красивым, но неисправимо добропорядочным парнем. Его же друзья, кажется, считали, что она сидит на игле, но в этом они ошибались. Она пила очень мало и перестала курить марихуану после отъезда Джуда. Она и Дэвид пытались свести своих друзей вместе, но это было не легче, чем растворить масло в воде. Даже на их свадьбе – венчание проходило в маленькой церкви в Аннендале – приглашенные им и ею гости выглядели так, будто принимали участие в двух разных событиях. Она и Дэвид разрабатывали стратегию рассаживания их на приеме и заранее веселились, представляя себе членов команды Дэвида по плаванию – отутюженных, в черных костюмах – за одним столом с ее друзьями в мексиканских свадебных нарядах.
Как выяснилось, она не имела никакого понятия о том, как этот прием проводить. Она даже точно не знала, кто на него придет. Она не замечала никого, кроме Дэвида. Все остальное не имело значения.
Они сняли Небольшую квартиру в Вашингтоне, округ Колумбия, где посещали университет Джорджа Вашингтона. Дэвид работал над магистерской диссертацией по средствам массовой информации, Шон – над докторской по приматологии. В свободное время Дэвид начал заниматься книгами для слепых. Возвратившись с занятий, Шон часто находила объявление «чтение» на дверной ручке туалета, расположенного рядом с их спальней.
Получив степень магистра, Дэвид начал работать репортером на радиостанции «Топ Форти». Его бы больше устроила радиостанция, специализирующаяся на классической музыке, но там не было вакансии. Шон была беременна близнецами, и кто-то должен был зарабатывать на жизнь.
Ей нравилось быть беременной, а Дэвид казался заинтригованным изменениями, происходившими с ее телом. По правде говоря, его это возбуждало. Он готов был заняться любовью сразу же, как только приходил с работы. Он был чувственным и изобретательным любовником. Дэвид, которого могло вывернуть наизнанку от хруста суставов пальцев, был непривередлив, когда дело касалось секса.
Он разочаровал ее только однажды в первые несколько лет их брака: оставил ее одну, когда она рожала мальчиков.
