Ночь падающих звезд. Три женщины - Яннауш Дорис

— У нас в доме траур, — напомнил Хели.

— Вот именно. — Лусиан встал, подошел к Хабердитцелю и серьезно посмотрел на него. — Именно поэтому мне бы хотелось, чтобы вы поехали. Послушать меня. Похоже, будет сногсшибательный вечер!

Сначала Хели с негодованием отказался. Но потом решил, что предложение не так уж и плохо. Лотта определенно обрадуется, если он ее пригласит. Да и Тео отвлечется от своих мыслей. Кто знает, может, Лоттхен приведет подружку.

— Я должен идти на какой-то вечер деляг, пишущих песни? — возмутился Тео. — Да о чем ты думаешь?

— Один из этих деляг должен был стать твоим племянником.

Хели злило, что вновь приходилось затрагивать щекотливую тему. Он использовал все свое красноречие, чтобы уговорить друга, и тот в конце концов согласился.

Перед обедом Лусиан уехал в Бад-Каннштатт на репетицию. Под вечер пришла Лотта Шух и привела Гитту, свою школьную подругу — молодую вдову из соседнего местечка.

— Итак, вы хотите нас сопровождать? — вежливо осведомился Теобальд.

Он посмотрел мимо нее в пронырливые глаза Хабсрдитцеля, которые тот предусмотрительно прикрыл очками. Чертовски смахивало на сводничество! Да все равно. Тео не хотелось выглядеть занудой.

С тех пор, как он узнал, что Дуня не обманывает, а действительно едет в Шотландию, он стал ко всему равнодушен. Хели проверял. Его не удовлетворил автоответчик: «Я Дуня Вольперт, говорите». Он съездил в Людвигсбург, на Моцартштрассе. Действительно — она уехала. Соседи подтвердили это.

Тео благосклонно рассматривал молодую вдову — пухленькую блондинку с миловидным, немного кукольным лицом, — тип, так часто встречающийся в южных местностях страны. Помесь девочки и зрелой матроны. Зачастую превращение происходит так незаметно, что затруднительно понять, имеешь дело с юной девушкой или взрослой женщиной. В лицах Теобальд разбирался. Естественно, ведь это была его профессия, его заработок, как он имел обыкновение выражаться.

— А я знаю вас, — со швабским акцентом произнесла вдова и ласково посмотрела на него. — Видела по телевизору. Потом есть еще книга о ваших картинах. У одного моего знакомого. Да и у Лотты тоже. Правда, Лотта?

Педикюрша, смутившись, кивнула. Наверняка книгу ей дал Хабердитцель, догадался Тео, а вслух произнес:

— Очень приятно!

— И еще Лотта, — радостно продолжала Гитта, — много мне о вас рассказывала.

— Обо мне? — удивился Тео — Наверное, как о друге Хели, верно?

Хели сидел за рулем. Крашенная под лесной орех Лотта Шух восседала рядом с ним. Она, в отличие от своей подруги, была приятно молчалива. Ее рука, покоившаяся на колене Хабердитцеля, медленно поднималась вверх. Тео, вытянув шею, с напряженным интересом наблюдал за развитием событий. Когда же без передышки болтавшая вдова Гитта решила последовать примеру подруги и схватила Тео за колено, он, не долго думая, взял ее руку и переложил на ее округлое бедро, едва прикрытое мини-юбкой. Оба сделали вид, что ничего не произошло. Гитта смеялась и непринужденно болтала. Тео делал вежливо-заинтересованное лицо, а у самого в голове билась мысль: «Завтра я должен был бы жениться на Дуне! Боже, и чем только я занимаюсь вместо этого?!»

Представление называлось «Шлягеры и тяжелый рок».

Оно проходило в курортном парке, под открытым небом, среди журчащих фонтанов и огромных раскидистых старых деревьев. Сквозь их густые кроны еще падали последние лучи закатного солнца, а фонари уже горели. Сумерки.

Хели отправился на поиски Лусиана Вольперта, чье имя вместе с некоторыми другими красовалось на плакатах. Жирными буквами было выведено: «Лусиан из Берлина». Шлягер его носил пышное название «Ни любимец в Крейцберге, ни ангел в Кице» [6].

Посмотрим, что из этого получится. Репетировал он предостаточно.

Хели, старый лис, был уверен: парень приехал сюда не из-за свадьбы, а из-за этого выступления. Как говорится, двух зайцев одним выстрелом. Хели так прямо и сказал ему об этом. Вначале Лусиан все отрицал:

— Нет, конечно, не поэтому. Просто чистая случайность. Так уж получилось. — А потом все-таки признался: — Ясное дело, толчком послужило выступление. Мне хотелось удивить тетю Дуню.

— Эй, Лусиан.

Юноша сидел в палатке, сооруженной для участников, и настраивал гитару.

— Привет, Хели. — Они приветствовали друг друга как два заговорщика. — Он здесь?

— С молодой вдовой. Ну, ладно, успеха тебе на сцене, а то, смотри, забросаю тухлыми яйцами и помидорами.

— Хе, я что, федеральный канцлер?

Оба рассмеялись.

У Лусиана были Дунины скулы, и вообще они были чем-то похожи, вплоть до этого дурацкого конского хвоста и серебряной сережки в ухе, что придавало ему какой-то пиратский вид.

Подошла девушка с волосами ниже талии. Она бросила на Хели кокетливый взгляд и спросила:

— Эй, дедуля, ты тоже принимаешь участие в концерте? Я что-то не заметила тебя на репетиции.

Вот так вот — дедуля! Хели подавил раздражение.

— Ошибочка. Я его прадед, бабуля, — парировал удар Хели, поправляя очки. — Коли уж сама выглядишь так, — тут он состроил гримасу отвращения, — то лучше держи язык за зубами.

— Вот это да!

На некоторое время девушка лишилась дара речи. Она не знала, что Хели применил старый испытанный трюк. Если кто-нибудь нападал на него или обижал, то лучшим средством было задеть чувство собственного достоинства обидчика. Это всегда помогало. Как и сейчас.

Девушка судорожно пригладила волосы, отбросив прядь волос со лба, тут же вернувшуюся на прежнее место. Красотка начала методично повторять это движение. Она была полностью деморализована.

Лусиан, которого она называла Лулу, обнял ее за плечи и представил:

— Это Нини из Берлина. Мы играли с ней еще в песочнице. Потом учились в одном классе. Нини поет песню о сперме. Даже получила приз за нее.

— Что-что она поет? — Хели показалось, что он ослышался.

— То, что слышал, — сказала девушка Нини. — Кстати, песня по-настоящему хорошая. И не обижайся.

Тем временем стемнело. Собралось много молодежи, но можно было увидеть людей и постарше. Сбоку от сцены стоял автомобиль радиовещания. Вокруг него творилось нечто невообразимое. Люди спотыкались о кабель, пугались, ругались, их прогоняли.

Скоро должно было начаться представление.

Тео, окруженный с двух сторон Лоттой и Гиттой, сидел, словно аршин проглотил, со сдвинутыми ногами и сложенными на коленях руками, всем своим видом напоминавший ученика, которого должны вызвать к доске. Чувствовал он себя ужасно.

В последний момент появился Хели, прошмыгнул на свое место, кивнул Тео и прошептал:

— Привет от Лусиана!

Он сел рядом с Лоттхен, которая его встретила так, будто он с Луны вернулся.

На небе сияли звезды. Теобальд вздохнул. Гитта, сидевшая вплотную к нему, тоже. Оба вздыхали по разным причинам — а жаль!

На сцену вышел известный шоумен, поприветствовал слушателей и, чтобы настроить людей на соответствующий лад, принялся пародировать некоторых политиков.

Лучше всех ему удался Колль. Номер всегда имел успех, и люди громко смеялись.

«Разве не здорово иметь такого федерального канцлера, который не даст умереть с голоду юмористам и артистам кабаре? Да за это следует быть благодарными», — думал Теобальд. Лично у него номер не вызывал смеха. Ему было не до того. К тому же он не терпел длинных бород — ни у людей, ни у шуток. Ему казалось, что слышал он все это уже сотни раз.

Затем на сцене появилась группа из трех молодых людей — «Эмиль и детективы». Они Тео понравились. Очень понравились.

А потом вышел Лусиан Вольперт. Он пел о Берлине без стены: «Ни любимец в Крейцберге, ни ангел в Кице…» Как тяжело объединяться и как легко глумиться друг над другом; восточники и западники — так мало жилого пространства на всех… Он пел совсем просто, без жеманства, излучая свет. Да, в нем что-то было. Серьезный текст. Хриплый, мягко окрашенный, с лирическим звучанием голос. Когда-нибудь, через десять лет, а может больше, ему все удастся и он станет и любимцем в Крейцберге, и ангелом в Кице. Тогда будет все возможно, тогда упадет последний камень из стены. «А я? — спрашивает бабушка Краузе из Кица. — Что со мной будет?» Вопрос, адресованный голубому вечернему небу.