Джоан Коллинз - Любовь, страсть, ненависть
Болезнь Инес оказалась для него горем, принесшим удовольствие, хотя в глубине души он чувствовал щемящее чувство вины и пил больше, чем обычно. Но ее долгие, полные тайных обещаний взгляды, совершенная красота и чувственные прикосновения заставляли его забывать обо всем на свете, кроме безумного желания обладать ею. Как-то утром во время съемок они уединились в вагончике, и она стала дразнить его, лаская губы розовым влажным языком. Он сразу возбудился, началась долгая любовная игра, пока она не отдалась ему наконец. Было время ланча, и, ослепленные страстью они ничего ни замечали. Доминик и Джулиан были в костюмах и не стали раздеваться, он вошел в нее с такой яростью и страстью, что фанерные стенки вагончика дрожали и потрескивали, а вся съемочная группа понимающе улыбалась.
– Любовный роман на съемках, подумаешь, обычное дело, – сказал Тим. – У меня еще никогда не было такого босса, как он: он и артист потрясающий, и мужик что надо, и профи в своем деле.
Доминик обожала заниматься любовью. Она чувствовала, что секс поработил ее, одновременно дав власть над мужчинами. Этот знаменитый и красивый мужчина, который был помолвлен с другой женщиной, так обезумел от страсти, что она могла водить его на веревочке и наслаждаться его любовью сколько душе будет угодно, и он ничего не мог поделать.
– Это просто невозможно, Доминик. Я не могу позволить тебе сниматься в этой сцене. Это стыдно и неприлично… даже скандально. – Щеки Агаты покрылись красными пятнами, когда они обсуждали новые страницы доставленного вчера «голубого» сценария.
– Ну не будь ты такой занудной, Агата, – крикнула Доминик. – Что ты тут выдумываешь? Почему я не могу сниматься немного обнаженной? Это же естественно, почему я должна стесняться своего тела? Что в этом такого?
– Это аморально, – быстро сказала Агата. – Это… это… это неприлично. В этом нет никакого смысла, это дешевка. Окоченевшей вылезать из воды… – ее голос стал на целую октаву выше, – а потом, забравшись на борт, танцевать голой перед Джулианом Бруксом? – Она была почти в истерике и говорила с такой яростью, что Доминик изумленно уставилась на нее.
– А что ты хочешь, чтобы я ждала того времени, когда уже не смогу танцевать голой перед мужчиной? Не могу понять, в чем причина твоего волнения. Почему ты так на это реагируешь?
– Я твоя наставница, Доминик, и слежу, чтобы ты не зашла слишком далеко… я забочусь о твоем благополучии, о твоей морали и помогаю тебе сберечь те духовные ценности, которые были заложены твоими родителями.
– Чушь, – грубо ответила Доминик. – Мои родители не заложили в меня никаких ценностей.
– Это ложь. Ты испорченная непослушная девушка. Так говорить нельзя, – визжала Агата. – Я знаю твоего отца. Он один из самых уважаемых банкиров в Сен-Тропезе. О Боже, что он скажет, когда увидит тебя на экране обнаженной? Да он с ума сойдет! – Она перекрестилась и стала перебирать четки, которые всегда были у нее под рукой.
– Слушай, не будь такой старомодной, Агата, – сказала Доминик. – На вот, взгляни. Посмотри на эту девушку. Она тоже француженка, и ее родители уважаемые и респектабельные люди. – Она бросила Агате «Синемонд», который читала перед этим.
Агата развернула его и посмотрела на фотографию. Там была изображена красивая молодая блондинка, которая лежала на животе, подперев руками подбородок. Вьющиеся светлые волосы скрывали от зрителя ее грудь, но обнаженная попка самым бесстыдным образом красовалась перед объективом, а сама актриса улыбалась соблазнительной и многообещающей улыбкой.
– Настоящая порнография. Куда смотрит мир? – прохрипела Агата, до глубины души пораженная увиденным.
Доминик пожала плечами.
– Это Бриджит Бардо, – сказала она так, как будто это все объясняло. – Она на пару лет старше меня. Ей, может быть, восемнадцать-девятнадцать… не больше. То, что они снимают сейчас во Франции, тоже кино. Она работает сейчас с молодым режиссером по имени Роже Вадим. Фильм называется «И Бог создал женщину».
– Меня это не интересует, даже если он называется «И создал Бог дерьмо», – прошипела Агата в непривычной для нее вспышке богохульства. – Я немедленно встречусь с нашим продюсером и скажу ему, что я никогда не позволю тебе сниматься в этой отвратительной сцене! Никогда, слышишь?!
Доминик снова пожала плечами. Агата, несомненно, выглядит очень нервной и раздраженной. Интересно, почему?
Хьюберт Крофт безуспешно пытался хоть немного вздремнуть, когда без всякого предупреждения, небрежно стукнув в дверь, в комнату ворвалась Агата. Когда она появилась, на нем были только широченные трусы и майка. За несколько минут до ее появления он снял штаны и рубашку.
– Как вы смеете посылать Доминик такие непристойные сцепы, – заорала она, размахивая страницами сценария перед его носом. – Я не могу разрешить моей подопечной сниматься в этой сцене. Я за нее ответственна, поэтому я запрещаю это.
– А что ваша так называемая подопечная говорит по этому поводу? – саркастично спросил Хьюберт, закутывая свое необъятное тело в огромную мантию, на которой золотыми и красными нитками был вышит герб Рамоны. – Уверен, что она точно не против.
– Это неважно. Она еще ребенок и совсем ничего не понимает, – упрямо ответила Агата. – Я взрослая и несу за нее ответственность, и я никогда, слышите, никогда не позволю ей бесстыдно обнажаться и сниматься в таких мерзких, постыдных сценах! Это отвратительно! Я завтра же позвоню ее родителям и все им расскажу. Она несовершеннолетняя, и вы не должны предлагать ей подобные вещи.
– Присядьте, мадмуазель, – спокойно сказал Хьюберт. Он показал да покрытое бирюзовым бархатом кресло. Агата села вне себя от гнева, она с трудом дышала и обмахивалась сценарием.
Мысль о том, что Джулиан может увидеть Доминик абсолютно голой, наполняла Агату такими противоречивыми чувствами, что у нее начинало ныть все тело. Ее Джулиан, ее любовь… смотрит на Доминик, исполняющую перед ним развратный танец без всякой одежды. Единственной ее одеждой будет улыбка. Ей становилось плохо, когда она наблюдала за их романом на съемочной площадке. Сидя в стороне, где-нибудь в тени, она с пересохшим от похотливого желания ртом смотрела, как они целуют и ласкают друг друга, как влюбленно смотрят и смеются. Все эти сцены были наполнены такой неистовой страстью, что порой Агата ощущала влагу в самом интимном месте своего тела. Для нее было невыносимой мукой смотреть, как Джулиан держит в объятиях этого ребенка, как он целует ее губы, как ее упругие груди прижимаются к его мускулистой груди, как крепко обнимают ее его сильные мужские руки. Это было какое-то горько-сладкое безумие, особенно когда Ник заставлял снимать одну и ту же сцену по нескольку раз с разных камер. Агата страдала… о, как она страдала от разрывавших ее тело ревности и страсти. Не в состоянии контролировать себя, она медленно волочила ноги к пустому вагончику Доминик и удовлетворяла себя тем единственным способом, который был ей известен. Шепча его имя, она била себя по губам до тех пор, пока они не начинали кровоточить, а потом начинала тереть себя его рубашкой, испытывая один за другим невероятные оргазмы.
