Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

— Да как ты можешь? — яростным шепотом спросила женщина. — Что ты решаешь за тех, кто любит тебя? Полноценная семья! Да много ты понимал в этом? Между прочим, Паша с детства предвидел, что после окончания школы ему предстоит жить отдельно, так как отчиму надо будет заботиться о родных дочерях, на ноги их ставить. А еще тот давно мечтал о собственном сыне, кровном! Так что отдельное жилье Паше никто не собирался покупать, сдать его отцу шансов не было — и как ты думаешь, на кого они рассчитывали? Да ты был для него всем, он хотел жить именно с тобой!

Айвар долго молчал, пока жена поставила обед на стол и мрачно наблюдала за тем, как он ковырялся в тарелке, явно не ощущая вкуса.

— А собственно, почему я всего этого не знал? — наконец спросил Айвар.

— Твоя Эльга не хотела тебя тревожить! Не обижайся, она до сих пор тебя очень любит, как и Паша. Просто ее мужу это в какой-то момент стало удобно, и его, в общем, тоже не за что осуждать. Ладно, что ты напрягся? Конечно, я знала, что она тебя любит, и что ты ее тоже когда-то любил. Но ты же мне не изменял, а своей душой я тебе предоставляла распоряжаться как ты захочешь.

— Интересная у тебя философия, милая. Но неужели ты совсем не боялась того, что я вижусь с ней? — промолвил Айвар, покачав головой.

— Философия у меня по крайней мере честная, — вызывающе сказала жена. — А чем это ты вздумал меня пугать? Что тебя все-таки могло потянуть на большее? Так этого тебе стоило бояться, дорогой.

Айвар вдруг почувствовал новый сильный укол в затылок, и на миг ему показалось, что это не очередной спазм, а прикосновение холодного оружия. В голове проносилось: «Эльга, значит... Мне показалось, что у нас с ней схожие вкусы... В чем же дело, в доме или в хозяевах?» Значит, Налия давно обо всем догадалась и лишь позволяла ему верить, будто у него есть какие-то тайны... Наконец он перевел дыхание, попытался сдержаться, но вопрос вырвался сам собой:

— Налия, и что же ты могла сделать со мной страшнее того, что сделала и так, без всяких измен? Сразу убить?

— Перестань, Айвар! Что теперь об этом говорить, когда мы по сути остались вдвоем на свете? Нам придется держаться друг за друга, потому что все остальное потеряно — и мир, и Россия, и этот мальчик, которого я, к твоему сведению, любила не меньше, чем ты. Так что давай ешь, я зря, что ли, старалась?

После этого разговора супруги долго не возвращались к прошлому и вообще по большей части отмалчивались, прячась каждый под своей скорлупой. Спасала только необходимость вести быт. По утрам они, когда у Айвара проходила дурнота, завтракали, и она отвозила его в больницу, а потом ехала по своим делам. Вскоре он узнал, что Налия сблизилась с церковной общиной, посещавшей храм невдалеке от деревни. Айвар его хорошо знал. Правда, храмом здесь скорее гордо называли большой деревянный дом с крестом и эфиопским флагом на крыше, украшенный цветными стеклами и грубо написанными фресками. Но им заведовали грамотные и мудрые люди, которые поддерживали здесь гражданскую общность. Как в дореволюционной России, церковь вела метрическую книгу, где отмечались рождения, браки, смерти, переезды в город, исчезновения без вести и другие важные события. Айвар не раз обращался сюда за помощью в сборе анамнезов и статистики. Кроме того, духовники учили детей грамоте и привечали тех, кто из-за какой-нибудь беды потерял крышу над головой.

Еще Айвар заходил туда на празднование Фасики, когда церковь украшали пальмовыми листьями, наподобие того, как в России делали букетики из вербы. Служба проходила в вольном африканском духе, с песнопениями, танцами и лакомствами.

Поначалу Налия в основном помогала с развозкой книг, продуктов и необходимых вещей: здесь была своя харчевня, библиотека, баня, пункт, где нуждающиеся могли получить одежду и кое-какие медикаменты. В благодарность церковь угощала ее и Айвара своими пирогами, творогом и кофе. Позже она стала рассказывать взрослым и маленьким прихожанам основы гражданской этики через захватывающие сказки, легенды и забавы, собранные со всего мира, как это делал Айвар в больнице.

В деревне и на работе у мужа у нее тоже быстро нашлись товарищи и Айвар в душе был рад, что Налия не сдает своих лидерских позиций. К тому же, он узнал, что она везде называла себя «Корналия Теклай», и его растрогало такое проявление близости и уважения, которые Налия все еще маскировала замкнутостью и ехидством.

Но и Айвар вел себя закрыто, так как эмоции все больше притуплялись и сосредотачивались на тяге к морфину. Налия старалась чем-то его расшевелить — привозила церковные пироги и печенье, заманивала прогуляться по улицам Семеры или рынку, подкладывала за столом самые аппетитные кусочки. Правда, питаться приходилось скромно, не столько от безденежья, сколько из-за нехватки воды. Но Айвара уже мало что трогало и он с неохотой съедал по утрам несколько ложек каши с сахаром и сухофруктами, а в ужин — ее же с толчеными бульонными кубиками и сухарями.

В один из таких молчаливых вечеров Налия все же не сдержалась и заговорила с ним:

— Послушай, тебе не кажется, что пора уже выкарабкиваться?

— Что, были претензии на работе?

— При чем здесь это? Ты что, ради работы живешь? Ради мученического венца? — возмутилась Налия. — О тебе речь, Айвар, и обо мне! И я хочу, чтобы мы жили, а не страдали. Но без твоего желания я тебе не помогу, и никакие врачи не помогут! Надо возвращаться к жизни, понимаешь? Начинай с малого: приходи хотя бы в церковь, послушай, как мы учим ребят петь, посмотри, какие они рисуют витражи, поговори с ними! Тебе же это всегда было в радость. Что, сил у тебя нет? А на то, чтобы ныть и объедаться таблетками, силы находятся!

— Да когда я ныл, Налия? — возразил Айвар. — По-моему, я никого не беспокою! Знаешь, даже странно: мне всегда было «больше всех надо», а вот сейчас мне ничего не надо! Ну, кроме одного, понятное дело. И слава богу, что это желание мне заменяет все остальные, потому что больше ничего и не будет! Ничего! А что ты там мне обещала?

— Айвар, так ты что, решил меня наказать? — с горечью спросила Налия. — Способ, конечно, жестокий, но глупый! Ты сам-то это сознаешь?

— Скажешь тоже, — усмехнулся Айвар. — Просто ты разберись, чего от меня хочешь. Ты столько раз пыталась до меня донести, что эфиопов бесполезно приучать к нормальной жизни, что здесь всегда будет только черная дыра, — и вот, я наконец это понял, как тебе и хотелось. Но тебя, похоже, опять что-то не устраивает?

— Хотя бы то, что ты не ешь! Хочешь в конце концов желудок потерять? Как ты не понимаешь, что я все это говорю ради тебя!

Больше они ничего не сказали друг другу, но ей почему-то показалось, что воля к жизни в Айваре еще не угасла, сколько бы он ни пытался убедить ее в обратном.

Когда ближе к ночи Айвар вернулся со двора, где выливал грязную воду из ведра под рукомойником, Налия ждала его у стола, на котором слабо светила лампа. В доме приятно пахло свежезаваренным имбирным чаем и он заметил, что она поставила на стол красивые расписные кружки вместо обычных стаканов. На большом блюде лежал любимый Айваром рассыпчатый пирог с финиками и орехами. К его удивлению, она даже успела переодеться в нарядное оливковое платье, которое сшила уже после приезда.

— Я подумала, что так тебе, может быть, больше понравится, — улыбнулась Налия. — Что мы все время едим как-то по-походному, будто у нас и дома нет?

От этой мягкой улыбки Айвар почему-то растерялся. Он никак не ожидал, что после его выпада жена будет стараться ему угодить. Вдруг его обожгло страшное чувство вины за то, что он почти не уделял Налии внимания с тех пор, как она вернулась, не благодарил за все попытки сделать ему приятное, не разговаривал по душам, будто их не связывало ничего, кроме тяжелого быта. Как же он мог допустить, чтобы наркотики съели его душу?

— Налия, тебе бы по щекам мне надавать, а не устраивать романтические вечера, — вздохнул он. — Я же понимаю, что стал невыносимым из-за этих чертовых таблеток. Но ты хотя бы выскажи что накипело, не жалей меня! Ты думаешь, я не понимаю, чем все кончится? С работы меня в конце концов вежливо уберут, чтобы я не притронулся к больничным запасам, и потом... О господи, как же до такого дошло...