Эмма Дарвин - Математика любви
После войны поместье Керси было продано под школу, а потом еще несколько раз переходило из рук в руки. Подобная судьба постигла многие большие поместья, когда налоги стали просто драконовскими. Хотя в последнее время в одном или двух были устроены отели и гостиницы. Портрет Стивена Фэрхерста – лучший, что у нас есть. Кроме того, после него осталось несколько писем, да и мне удалось прикупить несколько вещичек на распродаже. По большей части это фотографии. По какой-то причине в свое время их было сделано преизрядное количество.
Они повернулись к портрету как раз в тот момент, когда я спустилась с последней ступеньки. Глаза Стивена встретились с моими. Я ощутила на себе и взгляд Тео…
Воцарилась мертвая тишина.
– Анна, любовь моя! – воскликнул Криспин. – Вы выглядите замечательно!
Тео улыбнулся мне, а потом еще раз и еще. Я улыбнулась ему в ответ, чувствуя, что Стивен наблюдает за нами. Прошла целая вечность, прежде чем Тео взглянул на Стивена и сказал:
– Мне кажется, портрет очень удачный. Но, Криспин, разве твой бюджет предполагает приобретение экспонатов? Я считал, что ты располагаешь средствами только для организации выставок.
– Иногда я не могу устоять перед искушением приобрести что-нибудь для себя, особенно когда речь идет о картинах и фотографиях. Есть что-то завораживающее в том, чтобы узнать, как все выглядело раньше… А если увидеть это глазами художника, то это вообще отдельная тема для разговора. Да и старые фотографические пластины очень красивы. Они совсем не похожи на наши современные негативы, не правда ли? Их можно считать вещью в себе, субстанцией, обладающей собственным существованием. По большей части, это дагерротипы, разумеется. Когда смотришь на них, создается впечатление, что сама суть объекта мерцает и переливается в стекле…
Раздался громкий, отрывистый стук в входную дверь.
– Должно быть, это Пенни, – пояснил Криспин. – Вы ведь еще не знакомы с моей сестрой, Анна? С Пенни Стэмфорд. И моей племянницей Сюзанной.
Пенни оказалась такой же высокой и худощавой, как Криспин, и такой же приятной. Она сообщила, что Сюзанна помогает разобраться с напитками, с ней еще одна девушка, которую мы пока не видели.
– Так вы остановились у Рея Хольмана в Керси-Холле?
– Он мой дядя, – ответила я, и это было все, на что я оказалась способна, чтобы не показать, что меня начинает трясти при одном упоминании об этом доме и семействе.
– Может быть, вы знаете, что одно время Сюзанна работала там.
– Да, Криспин говорил мне. И Сесил тоже.
– Должна заметить, что Сесил, на мой взгляд, очень странный мальчуган. Он, наверное, уже достаточно взрослый, чтобы ходить в школу, но, похоже, Рей решил, что он слишком стеснителен для этого. Полагаю, ему виднее. В конце концов, он опытный учитель, пусть даже никогда не работал директором, пока не приобрел эту школу. Если не ошибаюсь, ваша семья родом с дальней стороны Бери, верно? Но вы наверняка знаете об этом больше меня.
– В общем-то нет. И Рея я тоже знаю не очень хорошо. Она помолчала несколько мгновений, потом продолжила:
– Славное старинное здание этот Холл. Но сейчас для частного дома он решительно не подходит. Времена меняются. – Она рассмеялась. – Хотя я уверена, что в глубине души Криспин жалеет об этом. Вот почему он собирает старые фотографии, из которых можно понять, как все выглядело раньше.
Внезапно я вспомнила о Стивене, и о том, что он не успел сказать, и о ночных кошмарах Сесила.
– Даже при том… С учетом всего плохого, что случалось раньше? Я имею в виду, по крайней мере у нас есть врачи, и лекарства, и люди больше не умирают с голоду. И выборы, и голосование, и все прочее. Даже… даже те места, в которых мне пришлось жить… даже они не такие плохие, как раньше. По большей части. Она улыбнулась.
– Ну что же, хорошо уже то, что вы сами говорите «по большей части». Я член магистрата по делам несовершеннолетних, и мне тоже это известно. Но большинство тех, кто соберется здесь сегодня вечером, не имеет об этом ни малейшего представления. Тем не менее они неплохие люди. Просто везучие. Пойдемте, я познакомлю вас с Сюзанной.
Сюзанна не отличалась высоким ростом и худобой. Она была пухленькой и улыбчивой девушкой в белой блузке и черной юбке и лишь немногим старше меня. Когда я упомянула о Сесиле, она просияла и спросила:
– Как он? Мы были друзьями. Но я больше не могла работать там. Школа закрылась, и дети разъехались.
– С ним все в порядке, – сказала я. – И он часто вспоминает вас.
– Правда? Я скучаю по нему, – призналась она.
Но тут начали прибывать гости, им потребовались напитки, и Сюзанна поспешила к ним. Только увидев ее в окружении других людей, я обратила внимание на ее необычный разрез глаз.
Около меня появился Тео. Я ощущала исходивший от него жар даже через ткань блузки.
– Она монголка? – шепотом поинтересовалась я.
– Пенни и Криспин всегда называют вещи своими именами. У Сюзанны синдром Дауна, – сообщил он. – Она очень мила, не так ли? – Тео взял с подноса бокал белого вина и протянул его мне. – Как насчет освежающего? А потом я познакомлю тебя кое с кем.
– Думаете, стоит?
Он рассмеялся и накрыл мою руку своей.
– Все будет в порядке!
Я подняла глаза и увидела, что на нас смотрит Криспин. Спустя мгновение он встал под аркой, соединяющей две комнаты, и несколько раз звякнул бокалом о бокал. Постепенно все успокоились, шум стих, и он произнес речь о щедрости попечителей и местных советов, о необходимости содержания таких мест, как эта галерея, и о важности работы Тео и Эвы. Потом настала очередь Тео выступить с приветственным словом.
– Благодарю вас за то, что пришли сюда сегодня вечером, – начал он, а я смотрела на его руки и голову, тусклое золото на фоне белой сорочки и темного костюма. Глаза у него тоже были темными и блестели. – Эва Перес поручила мне принести вам извинения от ее имени. Очень жаль, что она не может присутствовать здесь сегодня, но ее попросили прочесть очень ответственную лекцию в Мадриде. Она возвращается к себе на родину и к семье, ее пригласили вернуться, спустя сорок лет. Еще ничего нельзя сказать определенно, но она полна надежд. Я знаю, что те из вас, кто тоже живет в изгнании, кто вынужден был оставить в прошлом все, что любит… Вы понимаете, как много это значит для нее, и простите ее.
Послышались одобрительные возгласы. А я думала о том, каким одиноким и потерянным выглядит Тео, стоя под аркой между двумя комнатами, в то время как остальные обступили его со всех сторон. Мужчины как на подбор были в черных галстуках, а дамы надели длинные модные юбки. Они выглядели и вели себя так, словно у каждого дома остались чистенькие светловолосые дети и щенки лабрадоров. Интересно, кто из них по-настоящему понимал, о чем говорит Тео? О том, что это такое – оставить в прошлом все…
