Соль под кожей. Том второй (СИ) - Субботина Айя

— Ты мне угрожаешь? — слишком в лоб спрашивает Наратов.

И никакой тебе филигранной перепалки. Хотя, он никогда не умел играть в интеллектуальные пятнашки, всегда пёр напролом, зачастую не имея к этому ни физических, ни моральных данных.

Я откидываюсь на спинку стула, широко улыбаюсь и с видом, к которому он точно не сможет прикопаться, говорю:

— Спокойно, Сергей, это была просто шутка. Мы же именно этим тут занимаемся — обмениваемся остротами, упражняемся в словесный пинг-понг. Или я что-то не так поняла и все по-взрослому? — Прищелкиваю языком, заслуженно наслаждаясь тем, как Наратов оказывается заложником им же инициированого разговора.

— Просто шутки, конечно. — Сергей натянуто улыбается. Но вместо того, чтобы нажать на тормоза и вовремя остановиться, вдруг резко подается вперед и шипя мне в лицо, спрашивает: — Откуда ты блять все это узнала?! Илона не делится таким даже с близкими подругами!

Чтобы избавить себя от его навязанной «близости», отклоняюсь на стуле, а потом и вовсе разворачиваюсь коленями наружу, давая понять, что готова уйти в любой момент. Может, хотя бы это удержит его от резких движений в мой адрес.

— Ты понятия не имеешь, о чем разговаривают женщины, когда у них есть пара бутылок «Просекко» и хотя бы одна наболевшая проблема.

— Ты ни хрена Илоне не подружка!

— Илоне — нет, но знаешь же, как говорят: что знает это — это секрет, а что знают двое, — разводу руками, — знают все. Если тебе станет от этого легче, то я не копалась в твоем грязном нижнем белье. Не могу придумать ни одну разумную причину, по которой мне это было бы нужно, а тем более — интересно.

Я не люблю врать. Раньше не любила, потому что не умела и потому что меня воспитали с мыслью, что любая ложь рано или поздно всплывет наружу. Отец любил повторять, что однажды разоблаченное вранье станет пожизненным грязным пятном на репутации.

Сейчас я умею врать, без преувеличения, как мало кто умеет, потому что у меня был хороший учитель Данте, и он научил меня делать это филигранно (правда, сам он всегда видел меня насквозь). Но даже сейчас я предпочитаю прибегать к вранью только в тех случаях, когда это сулит мне значительный профит или когда ложь может избавить от проблем, или даже спасти жизнь. Не припоминаю случая, когда получала бы удовольствие от вранья.

Но сейчас я буквально кайфую, потому что тупое выражение лица Сергея — особенный вид «лакомства» для моих отравленных местью эмоциональных рецепторов. Бедолага тужится, изо всех сил пытается разглядеть во мне признаки блефа ли доказательства того, что я действительно говорю правду. Хочет зацепиться хоть за что-то, что. Но мое лицо абсолютно ничего не выражает. С точно таким же видом я могла бы признаться в каком-то совершенном убийстве, а потом сказать, что это была шутка. Я могу прямо сейчас вывалить ему правду о том, кто я есть, а потом снова высмеять — и Наратов не будет знать, во что же ему верить.

— Сергей, не нельзя в самом деле быть таким доверчивым, — немного журю его я, изображая строгую, но кокетливую училку. — Да еще и при вашей должности. Открою вам секрет — люди в соответствующих структурах обычно не верят в белых и пушистых чиновников, коварно обманутых бедными нуждающимися гражданами.

— Ты прикалываешься? — кривит рот Сергей, и его взгляд зачем-то начинает бегать по кафе, как будто в поисках скрытой камеры. — Это что за…

— Это просто шутка, — продолжаю глумиться, потому что крыть ему все равно нечем.

Так бывает, когда пытаешься разыграть маленький козырь, понятия не имея, какую комбинацию собрал соперник. Сергей даже не попытался закинуть удочку, сразу попер в лоб. Впрочем, как однажды сказал Данте, когда из моих бесконечных рассказов выучил его психологический портрет: «Типичное поведение человека с низкими интеллектуальными способностями». Тогда это стало для меня откровением, потому что влюбленная толстушка Валерия Гарина заглядывала в рот своему «принцу» и считала его самым умным и начитанным человеком если не на всем белом свете, то хотя бы в этом полушарии. Уже потом, когда наивная девочка переродилась в стерву Ван дер Виндт, она вдруг прозрела, что мужчина, который называл себя «любителем чтения» и хвастался своей огромной библиотекой, просто умело сыграл для нее роль умного, интеллигентного принца. Сомневаюсь, что за всю свою жизнь Наратов прочитал хотя бы десяток книг.

— Знаешь, — я нахожу взглядом настенные часы, — мне уже пора в офис. Сегодня будет много работы.

Сергей какого-то черта вызывается проводить меня до машины. Я совершенно безразлично дергаю плечом, давая понять, что мне абсолютно все равно, сделает он это или нет. Самый действенный прием, если нужно попустить человека — теперь он знает, что поплетется за мной по своей личной инициативе. Но наратов и тут не сдается (впрочем, я уверена, что прямо сейчас скрежещет зубами).

— Отжала у Андрея? — обращает внимание на пафосную красную тачку.

Я нажимаю на кнопку электронного ключа, открываю дверцу, но внутрь не сажусь.

Вместо этого круто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, буквально врезаясь грудью в Наратова. Не ожидала, что этот гад подкрадется так близко. На секунду замираю, боясь выдать свои эмоции от физического контакта с ним, но… ничего не происходит. Даже ради эксперимент как бы невзначай провожу локтем по его руке, а потом прикладываю ладонь козырьком ко лбу, потому что Сергей стоит против солнца.

Ничего.

Ноль эмоций.

Абсолютное отсутствие реакций тела.

А раньше у меня волосы на руках становились дыбом от одного его голоса.

— Сергей, что тебе на самом деле от меня нужно? — задаю вопрос в лоб. Он их ой как не любит, потому что любит сам заставать собеседника врасплох. — Только я тебя умоляю, давай без вот этих глупостей насчет того, что ты просто хочешь быть дружелюбным с женой твоего друга.

— А это не достаточный повод?

Еще бы он не попытался ответить вопросом на вопрос — я была бы очень удивлена.

— Почему же, очень достаточный, но, согласись, твоя попытка шантажировать меня идиотскими домыслами, не очень вписывается в канву «хорошего приятеля».

Сергей прищелкивает языком, а потом совершенно по-идиотски грозит мне пальцем, типа, хвалит за проницательность. На самом деле выглядит еще более наигранно, чем его показушная интеллигентность и могучий интеллект.

— Хорошо, значит, карты на стол, Валерия Ван дер Виндт.

На секунду мне кажется, что он назовет меня моим настоящим именем.

— Мы с тобой… как бы это помягче выразиться… Люди не из этого круга.

— Две дворняжки, которых пустили за порог, но не за хозяйский стол, — предлагаю свой вариант.

— Довольно грубо.

— Просто озвучила истинное положение вещей.

— И мне очень это нравится, — дополняет Наратов, чуть-чуть, почти незаметно, наклоняясь к моему лицу. — В этом мире больших денег и важных задниц, которые даже не умеют ими наслаждаться, говорящие правду-матку люди просто на вес золота.

Так и хочется спросить, почему же он сам не относится к их числу, но во-первых, у меня нет никакого желания затягивать этот скучный диалог, а во-вторых — мне действительно нужно быть в офисе через десять минут. Поэтому просто молча жду, когда Сергей «родит» причину. Само собой, правду он даже сейчас не скажет — уж что-что, а осторожничать он умеет, и никогда не зайдет на территорию, как следует ее не разведав. Но чтобы это узнать, ему придется забросить наживку-полуправду, оценить реакцию и решать — насколько безопасно будет двигаться дальше.

— Я просто пытаюсь сказать, что нам нужно держаться вместе, — вымучивает Сергей.

— У меня дежавю, — кривлюсь от ударившего в лицо солнечного света, потому что Наратов специально отклоняется в сторону. Хорошая попытка раскрутить меня на эмоции, мразь. — Разве мы уже не обсуждали все это тогда, на даче?

Пока он тянет с ответом, сажусь в машину и теперь могу спокойно смотреть на него широко раскрытыми глазами. Не люблю бесконечные самобичевания, но хочется еще раз спросить себя, где были мои глаза, когда я думала, что этот мужик — предел совершенства и идеал мужественности? Его даже набранные за эти шесть лет пару кило мышц и сброшенный жирок не делают ни на грамм мужиком.