Очарованный (СИ) - Дарлинг Джиана

Я моргнула и медленно опустилась обратно в кресло. Очевидно, я неправильно истолковал знаки. Я сделал глоток газированной жидкости и с восторгом обнаружил, что это имбирный эль. Медленно потягивая его, наслаждаясь сладким пузырением пузырьков на языке, я обратил внимание на ранний вечер, превращающийся в сумерки цвета синяка за окном. Впереди уже виднелись сверкающие огни Лос-Кабоса, и вместо того, чтобы гадать о бесстрашном незнакомце рядом со мной, я сосредоточился на своем волнении. У меня была одна райская неделя, прежде чем я встретился с реальностью в Нью-Йорке.

После пяти лет в Париже и всего лишь нескольких визитов за это время я наконец воссоединился со своей семьей. В последний раз мы все жили под одной крышей, когда мне было девятнадцать лет. Мои братья-близнецы Козима и Себастьян уехали первыми: Козима, когда ей было семнадцать, чтобы работать моделью в Милане, а Себастьян несколько месяцев спустя уехал в Англию, с деньгами Козимы в кармане и твердым намерением стать актером. После этого я жил с матерью и старшей сестрой Еленой, прежде чем поехать в Париж.

Я зажмурился и отказался думать о тех годах. Прошло уже почти пять лет с тех пор, как я оставил нашу маленькую жизнь в Неаполе, чтобы поступить в Школу изящных искусств в Париже. Хотя я был близок со своей семьей, мне было хорошо провести эти годы вдали от них. Я возвращался к ним домой лучшим человеком, чем был, когда поспешно бежал, и мне одновременно хотелось и волноваться, чтобы они это увидели.

— Чему ты улыбаешься?

Его вопрос был слегка резким, как будто я его раздражал. Однако когда я повернулся к нему, его глаза были прикованы к светящемуся экрану телефона.

— Я давно не был дома, с нетерпением жду возможности снова увидеть свою семью.

— Твой муж? — коротко спросил он.

Я засмеялся, и после нескольких часов болезни и сна это было так приятно, что я засмеялся еще раз. Он смотрел на меня скривив губы, как будто хотел улыбнуться, но не мог понять почему. — Это было смешно?

— Ох, не совсем. — Я заговорщически наклонилась вперед. — Но чтобы выйти замуж, нужен парень, а у меня такого не было уже много лет.

— Вот это смешно. — Он положил телефон обратно в карман, и я почувствовала вспышку триумфа от того, что он снова сосредоточился на мне. — Мне непонятно, что ты будешь одинок, — Его глаза сверкнули, когда он наклонился вперед, и прядь слишком длинных волос упала на его золотистый лоб. — Скажи мне, кроме твоего очевидного страха перед полетом, что с тобой не так?

Я смеялся.

— Мы почти в Лос-Кабосе, у меня нет времени перечислять все свои недостатки.

— У меня такое ощущение, что их не так уж и много, — пробормотал он и уставился на меня так, как, как я понял, он смотрел, глядя сквозь меня и на меня одновременно. — Но, возможно, лучше, чтобы ты мне не говорил. Женщина-загадка, — его голос был низким и ровным, настолько пленительным, что я не заметил, как пилот готовил самолет к посадке, — вещь соблазнительная.

— Тогда тебе лучше рассказать мне о себе. Я откинулся на спинку сиденья, когда самолет начал крутое снижение в город. — Ты уже достаточно красив.

Его громкий смешок удивил нас обоих. Он был хриплым от неиспользования, и выражение его лица, хотя и красивое по своей сути, было почти болезненным. Когда звук стих, он нахмурился. — Что бы вы хотели узнать?

— Что-нибудь отталкивающее, — бодро потребовал я.

— Отталкивающий? Это трудная задача. — Хотя обычно мне было некомфортно под взглядом другого человека, эта детская синева на моей коже воодушевила меня, и я улыбнулась ему в ответ. — Когда я смотрю на тебя, я могу думать только о том, — его пальцы нашли прядь моих каштановых волос, и он потер ее между пальцами, чтобы высвободить аромат, — о лаванде и меде.

— Хорошо. — Я прочистил горло. — К счастью, мы говорим о тебе.

Его ухмылка была волчьей, когда он снова откинулся на спинку сиденья. — Я очень хорошо зарабатываю.

— Ах, ты один из таких. — Его серебряные запонки блестели даже в тусклом свете снижающегося самолета. — Это помогает, я больше отношусь к типу голодающих художников.

— Вряд ли умру с голоду. — Его взгляд скользнул по моему телу, хотя на мне была скромная хлопчатобумажная рубашка.

Не смотря на себя, я покраснела.

— Нет, но все-таки ты художник. Дай угадаю, ты работаешь с деньгами.

— В каком-то смысле, — сказал он, и его глаза заплясали. — Это двадцать вопросов?

Я смеялся.

— Я не играл в это с детства.

— Не так давно.

— Достаточно долго, — поправила я и бросила на него взгляд краем глаза. — Сколько тебе лет?

— Тридцать один. Мой рост тоже 6 футов 1 дюйм, и я трижды ломал правую руку. — Его маленькая улыбка составляла мальчишеский контраст с острыми, почти агрессивно вытянутыми чертами лица. Мне отчаянно хотелось проследить преувеличенную линию его подбородка и погрузить палец в небольшую впадинку под скулой.

— Двадцать четыре, — я откинула прядь своих волнистых волос набок, чтобы показать ему татуировку за ухом.

Когда я не объяснила его значение, он нахмурился.

— Что это такое?

— Знак, — просто сказала я.

Я слегка дернулась, когда его пальцы коснулись закрученных чернил.

— Мне нравится.

— Спасибо. — Мой голос был хриплым, когда я снова раскидала волосы по плечам.

— Что привело тебя в Мексику? Я так понимаю, твоя семья здесь не живет. — Палец легко пробежался по моей руке, подчеркивая бледность моей кожи.

— Моя семья гораздо более экзотична, чем я, — Я подумала о маме и близнецах с легкой гримасой; годы поклонения героям было трудно полностью искоренить. — Мой лучший друг забронировал поездку, но не смог поехать. Я была только рада занять ее место.

Он кивнул, его глаза пристально смотрели на меня. Связь между нами сгустилась и загудела, как воздух во время грозы. Встревоженный, я отодвинулся от него и посмотрел в окно, пока мы низко пикировали над взлетно-посадочной полосой. Как ни странно, я не почувствовал своего обычного опасения, когда самолет неуверенно коснулся взлетно-посадочной полосы один или два раза, прежде чем плавно приземлиться.

Мы не разговаривали, когда пилот объявил о нашем прибытии по воздушной системе, и только когда мы медленно остановились у терминала, я повернулся к нему. Он смотрел вперед, между его бровями пролегла глубокая морщина, а рот был сосредоточен. Мне было интересно, что он думает обо мне, об этой странной встрече.

Почувствовав мой взгляд, он сказал: — Я пытался решить, стоит ли мне увидеть тебя снова.

— Почему ты думаешь, что я этого захочу? — Его бровь изогнулась, и я, слегка пожав плечами, поддалась его молчаливому упреку. — Что тебя останавливает?

Табличка с ремнями безопасности погасла, и мы оба встали одновременно, внезапно почти соприкасаясь, тонкое пространство между нами наполнилось электричеством цвета его глаз. Он посмотрел на меня сверху вниз, его густые каштановые волосы смягчили опасные черты его лица. — Я никогда не хотела кого-то так, как хочу тебя. Его рука скользнула по моему бедру и вызвала глубокий пульсирующий шок в моем организме. — Но мне не нравится мысль, что ты вполне можешь изменить мою жизнь.

Мое сердце неприятно стучало о грудную клетку, и хотя мне отчаянно хотелось что-то сказать, я не мог найти слов, чтобы распутать путаницу гормонов и желаний, до которой я был сведен. Поэтому вместо этого я увидел, как серьезная улыбка тронула одну сторону его закрытых губ, когда его глаза в последний раз скользнули по моему лицу, а затем, не сказав ни слова, он ушел.

Любовь никогда не бывает легкой. Я верю в это простое утверждение до мозга костей. Достаточно сложно любить себя и жить полноценной жизнью как личность, поэтому добавление в уравнение совершенно отдельной сущности со своими собственными целями и проблемами не упрощает математические расчеты.

История Александра и Козимы — это сложный хаос постоянно сливающихся и разъединяющихся двойственностей. Кто-то может сказать, что Александр не заслуживает Козимы, но я бы сказала, что пока она любит его, а он проводит остаток своей жизни, стремясь быть достойным ее, этого достаточно для них обоих. Мы не всегда влюбляемся в лучшего человека или хорошего человека, но пока он подходящий, все это не имеет особого значения.