Тереза Ревэй - Дыхание судьбы
Он бросил на нее мрачный взгляд. Ему не нравилось, когда она становилась такой серьезной и чересчур проницательной. Ему не нужны были ее нравоучения. Он залпом осушил свой бокал.
— Ты опасная женщина, — бесцветным голосом произнес он.
— Как она?
Ханна хотела непринужденно улыбнуться, но улыбка погасла на губах.
— Еще опаснее. Потому что стремишься спасти мир.
— Ошибаешься, мне плевать на мир. Для меня важен только ты, я всего лишь хочу тебе помочь, Андреас, потому что люблю тебя.
Он, смутившись, отвернулся. Куда подевалась стыдливость его сестры? Нельзя было в такой форме говорить о личном. Как ответить на эти сокровенные, с такой деликатностью произнесенные слова? Его сердила эта забота, от которой он казался себе трусом.
— Я не нуждаюсь в твоей помощи, мне ведь не пять лет.
Он видел, что причиняет ей страдание, и почувствовал себя отвратительно.
— Прости меня, — произнес он, бросая вилку, — но сегодня я не очень приятный собеседник. Не волнуйся. Ничего страшного не происходит. Возможно, я просто нервничаю в ожидании сегодняшнего вечера. Вот, держи деньги, заплатишь по счету, — добавил он, вынимая из кармана несколько купюр. — Увидимся позже в отеле, хорошо? Ты ведь справишься? Ты всегда хорошо со всем справляешься…
Он оттолкнул стул, который с неприятным скрежетом проехал по полу, чуть не сбил с ног официанта, проходившего мимо их столика с тарелками, и выбежал из бистро.
Через окно Ханна увидела, как он выскочил на дорогу. Машина, ехавшая по улице, резко затормозила, отчаянно сигналя; он ловко увернулся. С бешено бьющимся сердцем она пыталась понять, отчего ее брат вдруг потерял голову. Ханна никогда не видела его в таком состоянии.
Смущенная любопытными взглядами, которые бросали на нее посетители кафе, Ханна опустила глаза и взяла в руки каталог, который он оставил на стуле. Ладони ее вспотели. Что она одна будет делать здесь, в этом парижском бистро? Она чувствовала себя не в своей тарелке, словно непрошеная гостья. Ее наверняка прогонят, наговорят кучу гадостей.
Застыв от напряжения и страха, она мысленно ругала Андреаса за то, что попала из-за него в такое безвыходное положение.
Официант с белой салфеткой, перекинутой через руку, подошел к ней.
— Все в порядке, мадемуазель?
Слегка наклонившись, он был сама предупредительность.
«Нью-Йорк, — подумала она, чтобы придать себе уверенности. — Меня хотят видеть в Нью-Йорке…» И, словно почувствовав дуновение свежего ветра в своем сердце и в своей жизни, Ханна Вольф выпрямилась, подняла лицо, посмотрела на учтивого молодого человека и улыбнулась ему.
— Да, спасибо, все хорошо, — сказала она на чистом французском, который учила когда-то в Изерских горах, давным-давно, сто лет назад, сидя в классе школы городка Варштайн, под ясным небом своего детства, среди холмов и лесов Богемии.
Ливия критически осмотрела себя в зеркале и пощипала щеки, чтобы придать им румянца. Ее светлые глаза казались огромными, синие круги под ними подчеркивали бледность кожи. Нервными движениями она попыталась уложить непослушные волосы. «Он решит, что у меня безумный вид!» — подумала она.
Неловким жестом Ливия задела пудреницу, которая упала на кафель ванной комнаты, выпустив облако пудры.
— Вот черт! — ругнулась она.
Если так будет продолжаться и дальше, она обязательно опоздает. Ливия тщетно попыталась убрать рассыпанную пудру, затем встала и нанесла на губы красную помаду, стремясь выглядеть соблазнительнее, но получилось как-то уж чересчур воинственно.
В комнате Ливия села на край кровати и выгнула ступню, надевая чулок. За месяцы, проведенные в Мурано, она привыкла, отправляясь в мастерскую, набрасывать на себя первое, что попадалось под руку, и теперь у нее складывалось впечатление, что она облачается в средневековые доспехи.
Она натянула платье из светло-серого искусственного шелка. Обтягивающий лиф подчеркивал ее грудь и талию, над нижней узкой юбкой, которая доходила ей до середины икр, имелась еще драпированная юбка с запахивающимися полами. Она тщательно выбирала этот фасон, стремясь выглядеть шикарно, как парижанка, но не претенциозно. Портниха из Дорсодуро в изнеможении подняла глаза к небу, когда ее клиентка начала манерничать. Женщины Светлейшей больше всего на свете любили пламенные цвета, шелк и парчу, и рассматривали любую строгость как оскорбление женственности.
Серьги закатились в глубину ящика прикроватной тумбочки, а пальцы долго скользили по застежке жемчужного колье. Ей пришлось закрыть глаза, чтобы наконец добиться результата. Затем она достала из шкафа туфли на высоких каблуках, от которых уже успела отвыкнуть.
Когда она в последний раз посмотрелась в зеркало, ей показалось, что в нем отразилась маленькая девочка, решившая поиграть во взрослую даму. Ноги ее дрожали, в горле пересохло, но никто еще не изобрел чудодейственного рецепта для успокоения супруги, собиравшейся на свидание к мужу после десяти месяцев разлуки.
Ливия опустила глаза и глубоко вздохнула. «Мне страшно», — мелькнула мысль, затем она подняла голову, кисло улыбнулась своему отражению в зеркале и, взяв в руки сумочку, вышла из гостиничного номера, хлопнув дверью.
Франсуа в последний раз убедился, что на стенде мастерской Нажелей все готово к открытию выставки. Он был доволен тем вниманием, какое организаторы выставки уделили витражному искусству, испытавшему новый подъем с тех пор, как такие известные мастера как Фернан Леже и Жорж Брак заинтересовались этим благородным ремеслом. Недалеко от их стенда Макс Ингран представлял замечательный фрагмент красочного фигуративного витража.
Франсуа пришлось понервничать, поскольку витраж его мастерской был завершен в Меце с опозданием, и рабочие смонтировали его в течение дня в рекордно короткий срок. Он отступил на несколько шагов, чтобы проверить, действительно ли освещение максимально приближено к естественному, затем удовлетворенно кивнул своему управляющему.
Справа другая мастерская представляла витраж из кусочков стекла. Несмотря на то что при его изготовлении использовалась та же техника, Франсуа нашел рисунок неточным, а стыки — широкими. «Это просто мозаика», — подумал он, удаляясь.
Рассеянно взглянув на большой стеклянный стол Дома Лалик с хрустальными сервизами и флаконами для духов, он отметил, что это очень красиво. Рабочий старательно подметал красную дорожку. Участники выставки в последний раз протирали мягкими салфетками подсвечники, столовые приборы, гравированные вазы и хрустальные граненые бокалы с двойными стенками. Предметы передвигались на несколько миллиметров, чтобы они лучше ловили свет, все вокруг сверкало, но он не мог по достоинству оценить красоту представленных изделий, поскольку думал о Ливии.
