Зоя Гаррисон - Большое кино
Помнится, это был мой день рождения: должно быть, мне исполнилось два года. Сестра Бертран принесла пакет и положила на мою кровать. Она сказала, что раздавать подарки — не ее дело, но в этот раз она допускает исключение и просит, чтобы я не разболтала остальным. Я открыла коричневый конверт и нашла в нем иллюстрированный молитвенник. Я была еще слишком мала и не умела читать. Ни у кого, кроме сестры Бертран, не было времени, чтобы немного мне почитать, но я не переживала: я часами разглядывала картинки — великолепные, золоченые. Когда мне должно было исполниться пять лет, молитвенник украли. — Либерти нахмурилась. — Почему вы не присылали мне подарки каждый год? Когда я ничего не получала на день рождения, мне хотелось умереть.
— Всем нравится, когда их балуют! — воскликнула Китсия.
— Я была единственной воспитанницей монастыря Святая Мария на Реке, у которой хоть кто-то был в большом мире, и этой покровительницей-волшебницей были вы. Только волшебница могла прислать подарок, который я получила, когда мне исполнилось шесть лет, — длинный синий шарф из тончайшего шифона. Сначала я обматывала им голову, направляясь в церковь, — впервые мне захотелось сделать приятное Христу. В те времена я представляла Его старшим другом, понимающим меня, как никто другой. Я повсюду носила шарф с собой — иначе бы его сперли, — даже в ванной не снимала его с головы. Потом вы прислали мне белую шелковую юбку с французскими отворотами.
— Помню эту юбку. — Китсия покачала головой. — Ее привезли мне в подарок. Представляю, как она была тебе велика!
— Это только сначала, но со временем она стала мне впору.
К двенадцати годам она приросла ко мне, как вторая кожа, — так я ее любила.
На десятый год вы прислали мне шкатулку с музыкой. На крышке шкатулки был изображен лебедь, плавающий по озеру.
Шкатулку у меня увели на первом курсе колледжа. Я была готова убить вора!
Однажды я получила шесть номеров киношного журнала «Скрин стори», который до этого любила разглядывать в киосках. Сестры были поражены: они решили, что мой благодетель, кем бы он ни был, продал душу дьяволу. Я тоже была озадачена, но это не помешало моей радости. Я спрятала журналы на чердаке, чтобы время от времени залезать туда и часами их рассматривать. Прочитав и выучив наизусть все, что там было, я сделала из вырезок коллаж и повесила над изголовьем, рядом с Богоматерью. Даже сейчас, проходя мимо киоска, я непроизвольно обращаю внимание на такие журналы.
— Что я натворила! — Китсия неодобрительно покачала головой: слушая Либерти, она словно вела еще один разговор, сама с собой.
— Со временем я расширила поиск благодетеля и перенесла его на большой экран. Я не пропускала в местном кинотеатре ни одного фильма. Все они, даже не первой свежести, обладали для меня неодолимой магией. Рита Хейворт, Мэрилин Монро, Монтгомери Клифт, Кит Рейсом… Я смотрела фильмы по несколько раз, подбирая с тротуаров корешки от билетов и нахально проскакивая мимо контролеров. Я просто не могла этого не делать: ведь я ждала знака от своей волшебной покровительницы…
— Между прочим, никакой символики в этих журналах не было.
Кит прислала мне их из Голливуда, — проворчала Китсия. — Как она их ненавидела! Ей хотелось, чтобы я относилась к ним так же, но меня журналы только развеселили. Вот я и решила сделать тебе приятное: ведь в то время ты была отрезана от мира.
Выпрямляя согнутую Китсией фотографию, Либерти услышала ритмичное постукивание и увидела, что Китсия колотит ложечкой по своей пирамиде.
— Довольно воспоминаний! — объявила старуха. — Я не для этого пришла. Тебя ждет новый подарок по случаю дня рождения.
Она взяла толстую красную папку, с виду древнюю, как египетские папирусы, развязала четыре узла и расстелила на столе бумагу, от которой исходил сильный запах. Из папки были извлечены наброски с захватанными краями, сделанные темно-синей шариковой ручкой.
Либерти дрожащими руками стала перекладывать листы, разглядывая изображенную на них беременную женщину, сладострастно растянувшуюся на ложе, с бесстыдно раскинутыми в стороны ногами. Наконец она добралась до изображения мускулистого молодого человека, обнимающего ту же женщину сзади, и затаила дыхание. Судя по выгнутой спине и по тому, как женщина прижималась щекой к его щеке, они занимались любовью. Никогда еще Либерти не видела столь эротичных рисунков. Ее дыхание участилось, рисунки выпали из рук. Она пригляделась к дате на одном из листов: 14 августа 1949 года.
— Кэсси и Арчер? — спросила она шепотом. — Они знали, что вы их рисуете? Они вам позировали? Расскажите, Китсия… про мою мать.
Беременность молодой женщины становилась все заметнее.
Как раз в это время Китсия едет в Нью-Йорк. Не желая прерывать работу, она снимает студию над театром на Четырнадцатой улице и ежедневно ходит туда из дома в Греймерси-парк.
Каждый день, направляясь на работу, Китсия спрашивает себя, соберется ли она наконец с духом, чтобы открыть беременной правду о ребенке, которого та вынашивает: когда сыновья эмира начнут исполнять отцовскую волю, защитить его от них не будет никакой возможности.
Увы, бедняжка так счастлива! Они друг от друга без ума.
Никогда еще она не видела своего племянника в таком приподнятом настроении. Быть может, они и впрямь друг другу подходят, а трагедии как-нибудь можно будет избежать?..
Однажды, сидя на кровати и натирая себе живот пальмовым маслом, беременная говорит Китсии, набрасывающей ее портрет:
— Ты расскажешь мне, как лишилась одной груди?
Водя угольком по холсту, Китсия после долгого раздумья отвечает:
— Что ж, ладно. — И она рассказывает, не прерывая свою работу.
Сперва молодую женщину охватывает отчаяние. Ей хочется немедленно бежать, бросить дом и мужа, доносить ребенка вдали от чужих глаз. Но когда муж возвращается с работы с букетом желтых роз и свежими устрицами, она решает остаться.
— Как я его покину, Китсия? Я люблю его больше жизни, а он так во мне нуждается! Я не могу сделать выбор между ним и ребенком. Поэтому я придумала — надо разработать план!
Они делают это вместе. Сначала они уговаривают Арчера скрыть беременность жены от репортеров, потом начинают заваливать его угрожающими письмами — вырезанными из журналов строчками с требованиями денег, — якобы подписанными приемной матерью молодой женщины.
Изучив письма, Арчер и его адвокаты приходят к заключению, что к ним надо относиться как к проделкам безобидной сумасшедшей. Тем не менее Арчер просит Китсию не покидать днем его жену.
Обе женщины понимают, что пока опасности нет, и Китсия продолжает ходить в студию как обычно. Кэсси сидит дома, вяжет вещички для будущего ребенка и оттачивает свой план. Ребенок все сильнее шевелится у нее в животе; при каждом толчке она клянется, что не позволит гадким арабам до него дотронуться.
