Мария Баррет - Миражи
– Разумеется. Минут через десять все будет готово.
– Хорошо.
Он вышел из кухни, но за порогом остановился.
Весь день у него было беспокойно на душе. Возможно, из-за этой проблемы с закрытием больницы у него состоялась серия весьма неприятных разговоров на эту тему. Ему даже не хотелось идти в кабинет, и он помедлил, думая, не вернуться ли ему в общество миссис Дунн.
– А писем сегодня не было? – спросил он, чтобы потянуть время.
– Ой, я совсем забыла! Утром прислали покупки из магазина Джона Льюиса. Я велела все сложить наверху в маленькой спальне. Прошу прощения, собиралась сразу вам доложить, да из головы вылетело.
– Ничего страшного. – Настроение Патрика быстро улучшилось. – То есть, наоборот, здорово! Это мебель для детской. Знаете что, вы мне принесите еду в маленькую спальню, наверх, ладно?
– Конечно!
Миссис Дунн очень радовало отношение Патрика к будущему ребенку.
– Не беспокойтесь, как только будет готово, я вам принесу.
– Спасибо.
Заботы насчет больницы, неприятности с местными властями и прочее отступило, и Патрик заторопился наверх, перепрыгивая через две ступеньки, чтобы поскорей покопаться в присланных из магазина вещах, первом приобретении, сделанном для будущего ребенка.
В середине комнаты на полу стояло три огромные картонные коробки, завернутые в зеленую с белым бумагу, традиционную упаковку фирмы Джона Льюиса. Возле стены стояла сложенная кроватка.
Патрик разорвал бумагу, нашел инструкцию и, устроившись на полу, углубился в ее изучение, сверяя перечень предметов с содержимым коробок. Потом он нашел перочинный нож, разложил детали на полу и рассмеялся, представив, как смешно, должно быть, он выглядит со стороны – тридцатипятилетний мужчина, словно ребенок, играющий конструктором. Решено: сегодня он ничем больше заниматься не станет, а соберет все это детское приданое и сделает Пенни сюрприз.
Он оглядел комнату с ослепительно белыми стенами, прикинув, куда что надо поставить, как детская будет выглядеть, когда они украсят стены яркими картинками, которые уже были закуплены. Сначала надо развесить картинки, а потом поставить кроватку. Он принес клей, и, оставив в комнате все, как есть, решил сначала перекусить и переодеться, а уж потом приняться за дело. От дурного настроения не осталось и следа. Подготовка дома для будущего жильца наполняла его радостью.
Он вдруг вспомнил, что понятия не имеет, куда делись его старые брюки и свитер, которых он не видел с тех пор, как они переехали в этот дом. Придется порыться в шкафах. Он решил начать с их общего с Пенни шкафа в спальне. Если там нет, придется рыскать по всему дому, Пенни не такой человек, чтобы класть каждую вещь в известное место.
Прошло уже минут пятнадцать, как Патрик начал поиски, но они так и не увенчались успехом. Он уже обыскал их общий шкаф, свой собственный, гардероб Пенни и теперь решил заглянуть в шкафчик под лестницей. Миссис Дунн уже подала ему обед, но он, раздраженный этой глупой неувязкой, забыл про еду.
Став на колени, он выдвинул нижний ящик шкафа и посветил себе карманным фонариком. В глубине ящика стояла большая коробка, а рядом – полиэтиленовый мешок и какой-то сверток. Ну наконец-то, подумал Патрик. Вот ведь куда задевала!
Он подтянул к себе коробку, чтобы удобнее было вытащить сверток. В коробке что-то зазвенело. Он удивленно открыл ее и заглянул внутрь. Там была водка. Целый ящик водки – четыре полные бутылки и семь пустых. Загашник алкоголика.
Он непонимающе уставился на бутылки. Постепенно до него стал доходить ужасный смысл увиденного. Мысль о том, что она сделала с их неродившимся ребенком, согнула его пополам. Его пронзила нестерпимая боль. Потом в нем поднялась ярость. Такой сильной ярости он не испытывал никогда, ему казалось, что она сейчас задушит его. Как она могла? Сука, повторял он, тупая сука, сука.
Он почувствовал себя сокрушенным, будто из него выжали остатки жизненных сил. Он хорошо знал, как алкоголь влияет на плод. Собрав в кулак всю свою волю, он еле сдерживался, чтобы не начать крушить все вокруг. Он знал, что ее нельзя винить, ведь это болезнь.
Он пытался заставить себя здраво оценить ситуацию. Сколько это продолжалось? Сколько из этих бутылок она выпила? Когда? Почему? Его мозг пытался справиться с этими вопросами, но в голове упорно стучало: мой ребенок! мой ребенок! мой ребенок!
Ему наконец удалось собраться с силами и стать на ноги. Шатаясь, он дошел до ванной. Там его вывернуло наизнанку.
Упершись головой в холодную эмаль ванны, Патрик пытался представить себе, как же все это было.
Он вспомнил некоторые характерные детали: ее тяжелый сон, утреннее полукоматозное состояние, неспособность сосредоточиться на чем-либо, приступы истерии, периоды апатии. Он вспомнил и то, что надолго оставлял ее одну, нарочно избегал ее общества, потому что оно было для него невыносимым. Вспомнил, как пытался с головой уйти в работу, чтобы забыть об окружающем. Только теперь становилось ясно, что в случившемся виноват и он сам.
Он открыл кран с холодной водой и стал плескать себе в лицо, покуда не почувствовал, что к нему возвращается ясность мысли. Он вытерся полотенцем и пошел в спальню. Сев на кровать, на которой они так редко спали вдвоем, он снял со стены фотографию в серебряной раме и, глядя на нее, взял со столика бутылку минеральной воды. Он открыл бутылку и сделал большой глоток.
– Ах, черт!
Он чуть не задохнулся – горло обожгла водка. Глаза тут же заслезились, он закашлялся, судорожно глотая ртом воздух. Наконец ему удалось справиться с собой. Он вытер лицо носовым платком, встал. Фотография упала на пол.
– Тупая сука! – закричал он хриплым от слез голосом. Схватив бутылку, он швырнул ее об стену. Осколки разлетелись по всей комнате, дорогие обои покрылись пятнами.
Патрик проглотил комок, подступивший к горлу, и вышел из комнаты. Его преследовал запах алкоголя.
Пенни вела машину по узкой извилистой дороге к Литл Хорсли. Она включила фары, но дождь, заливавший ветровое стекло, все равно делал дорогу почти невидимой. Она пригнулась к рулю, но выпитая после обеда водка шумела в голове и мешала сосредоточиться. Голова закружилась, стало трудно дышать. Хотелось поскорее прилечь и отдохнуть.
Она обедала с двумя школьными подружками, изо всех сил пытаясь скрыть, что она под хмельком, никого не поцеловала, отговорившись простудой и стараясь не дышать в их сторону. Она терпеть не могла обедать вне дома, привыкла есть одна, и только по крайней необходимости выезжала в город. Как хорошо дома – можно пообедать у себя в комнате, выпить, включить радио и заснуть. Сегодня она выпила многовато, это потому что ей было скучно и тоскливо, а чем еще могла она утешиться? Ну, еще несколько миль, думала она с облегчением, и я буду дома, под одеялом, со своей особой минеральной. Она нажала на акселератор.
