Пат Бут - Майами
— О, да, конечно.
Она слышала, как он разговаривает с человеком из охраны. Криста уже оставила инструкции, чтобы Питера пропустили.
— Я на территории, — сообщил Питер. — Он сказал, что ты живешь в третьем доме на левой стороне, а затем искоса поглядел на меня. Ты собираешься встречать меня в дверях?
— Дверь открыта. Я лежу в постели.
— Ты такая робкая, Криста!
— Сарказм — это низшая форма остроумия.
— Я уверен, что мы можем поспорить насчет этого.
— Мы можем поспорить о чем угодно, но завтра… не сегодня.
Она услышала, как его автомобиль захрустел по гравию, подъезжая к дому. Она услышала, как выключился мотор, открылась и со стуком захлопнулась дверь. Криста крепко сжала ноги. Возбуждение нарастало. Она испытывала восхитительную похоть. Она лежала обнаженная под шелковой простыней. Ее любовник мчался к ней на автомобиле среди ночи. Теперь он стоял в вестибюле ее дома.
— Питер? — Ее голос был хриплым, когда она говорила в трубку телефона.
Он не отвечал, но она знала, что он не отключал телефон.
Тишина. Она ведь слышала, как открылась и захлопнулась дверь. Он был внутри. Но тишина нарастала.
— Питер?
Во рту у нее пересохло, когда она поняла, что он собирается играть с ней.
Дверь ее спальни была приотворена. Она чутко вслушивалась в звуки на лестнице. Никого. Она вслушалась в телефон. Там раздавалось лишь слабое потрескивание статических зарядов, призрачный звук небытия, когда ты знаешь, что там кто-то есть. В комнате было темно. Шторы опущены, загораживая лунный свет. Тиканье часов у кровати Кристы раздавалось тише, чем биение ее сердца.
Она натянула простыню на плечи, ощутив внезапный холодок. В темноте существовало только ожидание. Дрожь перед неизвестностью охватила ее. Она лежала нагая в постели. Дверь ее дома была открыта всему миру. И внизу, в ее доме находился мужчина, ждущий, желающий тела, которое теперь дрожало на грани страха.
Она сглотнула. Ей хотелось снова произнести его имя, но она боялась испортить игру. В тишине росли сомнения. Он это или нет? Это должен быть Питер, ведь он вышел из автомобиля среди ночи. Она улыбнулась про себя, а ее мозг выкидывал разные трюки. Ночь могла это сделать. Ночь могла сделать очень многое.
Затем она услышала на лестнице звуки ног, крадущихся ног, ног, которые всячески старались не произвести ни звука, когда поднимались к ней. Адреналин забурлил. Желание смешивалось теперь с тревогой. Эти ноги принадлежали чужому. Она знала, что это не Питер Стайн Дьявол, она ведь едва знала Питера Стайна.
— Питер? — Она произнесла это громко, и в телефон, и в дверь спальни. Ее голос пронзил темноту, удивив ее своей громкостью. — Не надо играть больше, Питер, — сказала благоразумная ее часть. «Играй со мной до конца вечности», сказали глубины ее души.
Она пыталась разглядеть хоть что-то в комнате, однако шторы полностью отгораживали свет. Она спала без малейшей щелочки света. Так она привыкла. Шаги теперь затихли, однако дверная петля скрипнула, когда дверь растворилась пошире. Теперь она ощущала чье-то присутствие. Он стоял в дверях. Кто-то стоял в дверях. Это не мог быть кто-то еще. Или мог? Не могла же это быть чудовищная, больная шутка дурной стороны слишком блестящего мозга. Нет, глупости, это игра. То, что, по его замыслу, должно поразить ее. И когда чужие руки прикоснутся к ее телу, предполагалось, что она содрогнется в восхитительной тревоге, отдав свое тело в темноте незнакомцу. Она часто мечтала об этом, лежа в одиночестве и вызывая образы анонимных любовников, лишенных личности и значения. Безымянные, безликие тела услаждали ее в стольких ее буйных фантазиях. А сейчас фантазия и действительность сливались воедино. Тот, кто стоял у двери, шел теперь к ней по ковру.
Она вздохнула. Это был момент, из которого не будет возврата. Она могла играть, а могла и отказаться от игры, если протянет руку к лампе. Либо могла оставаться в темноте и отдаться ему. Ее рациональный рассудок попытался еще раз проанализировать ситуацию. Каковы шансы, что это злоумышленик? Сто к одному? Тысяча к одному? Смешно. Но ведь к одному, к одному… Пусть даже миллион к одному, единица ведь остается. Она затаила дыхание. В груди грохотало сердце. Живот туго напрягся. Мужчина стоял возле ее кровати.
Теперь она могла слышать, как он шевелится. Он что-то делал всего лишь в двух футах от нее. О, Боже! Он раздевался. Она прикусила губу, чтобы удержаться и не вскрикнуть. Страх крепко схватил, сжал ее. Ее легкие просили сделать выдох, но мозг кричал о тишине. Воздух с дрожью вырвался из ее глотки на пороге страсти и одновременно неспособности сопротивляться. Чужая рука схватила край простыни. Ей показалось, что с нее сдирают кожу. Ее грудь обнажилась. Затем и живот. И бедра. Рефлекторным движением она прикрылась руками. Ее губы слишком пересохли, чтобы произнести хоть слово. Она застыла от самого удивительного страха.
Рука коснулась ее плеча.
— О-о! — простонала она, отшатнувшись в испуге. Рука протянулась к ее шее и жестко схватила ее. Пальцы впились в ее плоть. Прикосновение было властным, но не грубым. В нем не чувствовалось сомнений. Лишь уверенность в своем праве на собственность. Оно обещало, что и дальше не будет колебаний. Только покорность воле незнакомца.
Другая его рука легла ей на колено. Он потянул ее ногу кверху и в сторону, пока она не открылась для него, дрожа от страсти и ужаса при его прикосновении. Никогда еще Криста не испытывала такой беспомощности. Барабаны били у нее в животе. В любую минуту его рука окажется в самом жарком ее месте, ощупает влажные волосы, проскользнет внутрь.
Они молчали. Молчание служило им конспирацией. Она знала точный момент, когда это закончится. Они не станут разговаривать до тех пор, пока не закричат в экстазе. Лишь когда его жизненная страсть прольется в нее, ей будет позволено увидеть своего любовника.
Он влез на нее и обхватил ногами. Его бедра плотно прижались к ней, его твердость уткнулась в ее влажность. И теперь он двигался, лежа на ней. Она знала, что ничего не должна делать. В эти волнующие минуты она существовала только как машина для забавы и услаждения мужчины. Затем его бедра и нижняя часть живота оторвались от нее, он опирался только на обе руки, с обеих сторон от нее. На ее долю оставалось только восхитительное предчувствие прикосновения. Она слизнула испарину с верхней губы и попыталась запечатлеть этот момент поглубже в памяти. Затем она почувствовала, что жезл его страсти пробует влажные губы ее входа. Он изучал ее, смачиваясь в ее влаге, скользя и скользя сквозь такие мягкие волосы. Он ткнулся, затем отпрянул назад. Он намазал ее своей собственной жидкостью, горячий и твердый, когда двигался по ее шелковым и мягким любовным губам. Она раздвинула ноги еще шире, открывшись, чтобы приветствовать его, и почувствовала, как невероятная покорность разлилась по ее телу, повернула кран фонтана желания. Она растекалась вокруг его острия. Ее бедра стали скользкими от страсти. Его кончик купался в ее источнике, дерзкий, дразнящий, обещающий, грозный. Затем он, кажется, решился. Он застыл. Он лег на нее, уткнувшись своим острием в бледно-розовую кожу ее входа. Она почувствовала, как он бьется, пульсирует. Он стал пленником благословенной щели, и она со всей страстью подалась ему навстречу, а ее тело кричало и молило взять ее целиком, до конца.
