Ольга Арсеньева - Самая желанная
— Иди, иди, Тина, я калитку отпирать не стала. Сама разбирайся. Тебя спрашивает там один, еле языком ворочает…
— Да кто, баб? Геннадий?
— Ох, не думаю. Лицо кавказской национальности! Чистый ворюга. Иди, девочка, мирно поговори, может, обойдется. Только за калитку не выходи, слышишь? Сейчас они тут такое творят, знаешь, не маленькая. Если что, Фомку кликнем, он с утра в воинственной кондиции.
На улице действительно кто-то стоял, зябко втянув темноволосую голову в плечи. Воротник черной кожаной куртки поднят, руки в брюки, то есть в обвисшие потертые джинсы. Нетерпеливо переступает кроссовками в шамкающей, жирно блестящей под фонарем грязи.
— Вам кого? — недоумевая, присмотрелась Кристина.
— Бонджорно, бамбина! — радостно встрепенувшись, Санта схватился руками за металлические прутья калитки, обратив к ней заросшее темной щетиной лицо.
От этой каторжной бородки, от замерзших рук, вцепившихся в калитку, весь облик гостя казался каким-то тюремным, горестным.
— Привет… Откуда такой… страшный?
— В гости звать не будешь?
— Извини, сейчас отопру. — Зазвенев связкой ключей, Кристина впустила в сад неожиданного визитера и, отворив дверь в дом, посторонилась. — Заходи.
Он поднялся на крыльцо, протиснулся на террасу, но озираться, осматриваться не стал. Его глаза, прикованные к лицу девушки, смотрели тревожно и жадно, словно он задал важный вопрос и теперь ждал на него ответа. Они стояли молча, медленно и неотрывно сближаемые силой особого притяжения. И вдруг обнялись, крепко, жарко, как возлюбленные после долгой разлуки.
— Ну, мне надо к Захаровне зайти, — сказала, пробираясь бочком мимо застывшей пары, Анастасия Сергеевна. — Ты тут своего итальянчика покорми, там в шкафу макароны есть… А я уж заночую у соседки, значит… — Оглянувшись от дверей, бабушка увидела все ту же картину и, бросив неизвестно кому «До свиданьица», тихо прикрыла за собой дверь.
Все произошло очень быстро, как на прокрученной в ускоренном режиме киноленте: он успел лишь отшвырнуть куртку, ботинки и кое-как сдернуть джинсы, Кристина выскользнула из брюк, стягивая по ходу дела шерстяные колготки. Ни единого слова и ни одной мысли, будто проглотила залпом стакан обжигающего снадобья — приворотного зелья — и полетела в звенящую, накаленную страстью темноту…
Взмокший и притихший, Санта продолжал сжимать ее в объятиях, жадно целуя и шепча: «Я такой голодный!» Действительно, он был похож на истомленного воздержанием путника, добравшегося наконец до пиршественного стола. Жадность, жадность — неутоляемая жадность! Горящие глаза, вздрагивающие от нетерпения быстрые руки, раскаленное тело — первобытная страсть, чуждая всяким гурманским изыскам.
— Ты за этим сюда приехал? — насмешливо спросила Кристина, когда острый приступ голода был утолен. Откуда-то издалека послышались позывные программы «Вести» — значит, любовники пронеслись над временем в бешеном галопе, миновав за мгновение два часа.
— Скажи хоть, когда тебя выпроводить к самолету.
— Я очень, очень голодный, — счастливо шептал с закрытыми глазами Санта. Его руки, сжимавшие девушку, ослабли — он погружался в сон.
Кристина тихонько высвободилась из объятий, натянула свитер.
— Я не сплю, детка. Есть хочу, до смерти. Дай хоть кусочек хлеба!..
Она рассмеялась: оказывается, все это время они утоляли вовсе не тот голод. Парень просто зашел, чтобы перекусить.
Санта спал четверть часа, пока варились длинные макароны и на сковородке поджаривались кусочки колбасы, залитые омлетом. Не успела Кристина поставить тарелки, а он уже сидел за столом, полностью одетый, нетерпеливо крутя алюминиевую вилку. А потом уминал поданное блюдо, не реагируя на расспросы — мычал с набитым ртом нечто невнятное.
— Вкусно, очень вкусно! — поняла Кристина и предложила: — Кофе, чай?
— Вино.
— Мы с бабкой не держим вина. Давай кофе растворимый, чтобы чай не заваривать. И мармелад у нас свежий.
Перед кофе Санта резко затормозил: отодвинул пустую тарелку, откинулся на спинку стула и удовлетворенно вздохнул:
— Отвечаю… — начал он без подготовки. — Я не ел целые сутки. А к женщине не подходил целую вечность!
— Бедненький! Плохи дела там у вас, в Европе. Ни жратвы, ни баб… Хорошо, хоть сюда сообразил заскочить — видишь, сколько радости! Да и мне — сюрприз.
Кристина села напротив и, поджав щеки руками, уставилась на своего гостя. Все, что случилось с ней сейчас, было настоящим первосортным счастьем. Такого уже не будет… Вот поднимется гость, вспорхнет — и поминай как звали! Этот голос, эти руки, это лицо…
— Санта, у тебя нет фотографии? Ну, хоть маленькой… Подари мне. Чтобы я тебя в следующий раз узнала. Ведь ты появишься еще, правда? Ты же все-таки чудотворец.
— Я вообще-то нашел тебя, чтобы поговорить по делу.
— Здорово получилось. Содержательный разговор на высшем уровне, — тронула Кристина опухшие от поцелуев и его жесткой щетины губы.
— Девочка, я уже три недели в России. Были старые долги. Все роздал. Теперь свободен и чист. Начинаю новую жизнь со вторника.
— С понедельника, — поправила Кристина.
— Это у вас — с понедельника, поэтому все, как говорят, «через жопу». А у нас со вторника.
— Как, как ты сказал? — удивилась Кристина этому разговорному выражению, произнесенному на чистейшем русском.
— Извини, я не прав, — опять по-русски и без всякого акцента сказал Санта. Насладившись недоумением девушки, он схватил ее в охапку. — Ты прелесть в этом свитере… Не бойся: «через жопу», «извини, я не прав», «на дворе весна» да еще… «козел», «спасибо» — вот и все мои познания в русском языке. Просто у меня отличный слух. Я и по-английски говорю почти без акцента. И французы за своего принимают.
— И еще «Очи черные»! Я тогда даже испугалась — ты пел, как чистокровный русский…
— Что поделаешь: талантлив, умен, честен, принципиален…
— И огненный темперамент! Ты сегодня, наверно, побил все рекорды. Мы даже воздух нагрели. Смотри, топить не надо!
— Значит, про меня ты почти все знаешь. Добавлю кое-что новенькое: с австрийкой расстался. Дом оставил ей. От помощи Паолы отказался. Контракт в церковном хоре не подписали — у меня после этого суда далеко не святейшая репутация.
— Поняла, ты решил эмигрировать в Россию? Ну, нет, mio caro, иждивенца я не возьму. Сама без работы, на содержании семейства, — ехидно заявила Кристина.
— Вижу, что не шикуешь. — Он впервые огляделся вокруг.
— А это у нас стиль такой — под старину.
— Я работы никакой не боюсь и многое, между прочим, умею. Это кроме пения и знания языков.
