Евгений Шишкин - Закон сохранения любви
Прапорщик из тыловой службы части прикатил на громоздком «Урале» в обещанный срок. Выбравшись из кабины, он бодрительно замахал рукой поджидавшим машину Сергею и Лёве.
— Вот они — бумаги. Теперь не шуганет, — потряс он какими-то листами, когда Сергей и Лёва подошли к нему. — Ну как, мужики, прогулялись, посмотрели на столицу? Я в части на продовольственный склад заходил. Там сухие пайки собирают. Говорят, завтра утром вашу команду в Моздок отправят. Военно-транспортным с Чкаловского аэродрома.
— Ну и правильно, нечего оттягивать. Засиделись мы в этой Москве, — сказал Сергей.
Лёва посмотрел на небо, пасмурное, ватное, уверенно поддержал:
— Полетим. Видимость отличная!
Предварительная информация прапорщика подтвердилась.
18
Кончилась осень. Перевалило за Новый год. Зима катилась к своему исходу.
Чечня. Блокпост. Февральский полдень.
В караульном помещении сидят несколько солдат из сменного наряда и с ними взводный — старший лейтенант. Взводный сидит смурной, мучается с похмелья, время от времени пьет из литровой бутылки минеральную воду, приваливается спиной к стене, пытается дремать. Солдаты, в основном контрактники, уже заматерелые мужики, пьют чай, курят, негромко травят бесконечную баланду. Иногда скатываются на политику.
— Залезли мы в это дерьмо надолго. Они и раньше-то нас ненавидели. Теперь еще сотни лет при слове «федерал» будут зубы сжимать.
— А ты что, лыбиться будешь, когда про «чехов» заговорят?
— Это же люди нам совсем чуждые. Чуждые по крови, по виду, по вере… Надо было по Тереку границу провести, и пусть катятся. Сдохнут или процветают — лишь бы Россию не трогали.
— Вот уж нет! Они, скоты, здесь над русскими так наиздевались! Я еще в первую войну, в девяносто пятом, такого насмотрелся. Теперь пускай огребут…
— На днях мужики хохла поймали. На стороне «чехов» воюет. Вам, грит, москалям, в России вольготно, у вас, грит, полезные ископаемые, нефть. У нас, грит, в Незалежной уже и своровать нечего. Жить на что-то надо. Вот, грит, и пошел стрелять славянскому брату в глаз.
— А газетчики все же падлы. Злорадствуют, когда наших пацанов бьют. Во, почитай. Про обстрел нашей колонны как пишут…
— Собака лает — ветер относит. Нам главное — чтоб свои не предавали. Мы воюем, а за нашей спиной опять Хасавюрт устроят…
Во второй чеченской кампании федеральные войска, к счастью, не подтачивались предательством кремлевской челяди. Войска методично, неразрывным фронтом катили по Чечне с севера на юг, выдавливая сепаратистов и бандитов, повенчаных одним делом, из населенных пунктов бунтарской и беззаконной республики. Но даже прокатившись катком наступательных операций и последующих зачисток, полностью санировать территорию Чечни от сопротивленческих, диверсионных, бандитских формирований не выходило. Словно из невидимых щелей выползали воины джихада и наемные ловцы удачи, для которых любая война — пожива, и в тылу федеральных войск звучало мстительное «Аллах акбар!», вспыхивали очаги сопротивления, из засад обстреливались воинские колонны, гремели взрывы заминированных фугасов, каждую ночь, казалось бы, освобожденный федералами, разрушенный Грозный просекали автоматные очереди партизанских наскоков; то там, то тут находили трупы российских солдат: кастрированные, обезглавленные, сожженные, без ушей…
— Тут, на Кавказе, быстро не развяжется. Мы уйдем, они меж собой бучу затеют. Армяне с азерами друг друга веками ненавидят, осетины с ингушами делятся, абхазы и грузины воюют. Нам-то кажется — они все кавказцы. Нет. У них тут такой узел, что только русские цари и могли держать.
— Сталин мог!
— Подарили они нам головную боль на многие веки. Плевать бы на этих абреков! Россия и без этой проклятой земли огромная.
— Они сами к нам льнули. Куды ж они, эти малые народы, без России-то?
— Эти народы сам черт не разберет. Я еще в Афгане понять не мог этих «духов». Чего они друг дружку херачат? Аллах-то у них один.
— Сыграл бы ты нам, Лёва, на своей дудке, чем воду в ступе толочь.
Разговор угас. Лёва Черных не ломался, вытащил из-за пазухи дудочку, вдохнул в нее музыку.
Свирелистый нежный звук лился тонко, плавно, без яркого рисунка мелодии. О чем она пела, эта дудочка, здесь, на блокпосту, под чеченским селением? Не угадать. Сам Лёва вряд ли знал ответ. Быть может, о том, что жизнь человеческая так коротка, мимолетна, а человек успевает в ней натворить столько греха! А быть может, она звучала, как ласковый призыв — искала пастушьим своим тенорком пастушку из счастливой пасторали… А быть может, тонким голосом пела песню о разлуке с родным домом, песню о тоске по матери.
Окно караулки, обложенное мешками с песком, было приоткрыто — чтоб из помещения выдувало табачный дым. Звук дудочки тихо выплывал наружу, под сырое тучистое февральское небо.
Блокпост находился недалеко от селения, которое широкой подковой лежало в долине. Через заснеженную логовину с редкими голыми кустами можно было разглядеть, даже без бинокля, почти каждый дом. Снег по округе покрылся мутно-синими ледяными коростами, кое-где на буграх снег и вовсе повытаял от оттепелей — оголилась черная земля.
Впоперек логовины, словно толстая черная жила, тянулась к селению разбитая, грунтовая дорога. Гусеницы танков, БМП, армейских вездеходов — каждый на свой лад месили дорожную грязь, раскидывали по обочинам ошметки.
Селение осталось почти без жителей. Мирным людям предоставили «коридор», а те, кто были связаны с боевиками, к ним и примкнули, ушли в леса, в горы или уже полегли в боях с федеральными войсками. Лишь несколько местных чеченцев не покинули опасную зону, они не смогли или не захотели уходить отсюда в лагеря беженцев, или имели здесь, в селении, свой расчет. Несколько жилищ было разрушено. По лощине стлался сизоватый дым заглохшего пожара — истлевали остатки окраинного дома. Двухэтажная каменная школа, которую обстреливали войска при штурме селения, стояла с выбитыми окнами, в ссадинах от пуль и осколков, с покореженной, провалившейся крышей, на которой задрались листы кровельного железа.
Селение выглядело безжизненным, но здесь, на блокпосту, знали обманчивость такого впечатления. Как муравейник. Издали муравейник тоже представляет из себя мертвую кучу, а подобраться поближе… Внутри этого селения тоже шла сокрытая от света, непримиримая партизанская жизнь. Еще вчера снайперским выстрелом со стороны школы срезало сапера, который минировал подходы к блокпосту.
— Товарищ старший лейтенант! — В караулку вошел сержант, молодой парень, командир отделения срочников, обратился к взводному: — Там «Ниву» остановили. Двое чеченов едут. Документы вроде в порядке, но… Чего-то не так. Один про одно говорит, другой путается…
