Валентина Мельникова - Стихийное бедствие
Возможно, дерево так и осталось бы лежать, нависнув над воронкой своей изувеченной кроной. Но потревоженная Ташковским почва продолжала ползти вниз, захватывая новые и новые участки склона. И дерево, неожиданно превратившись в ужасный таран, пошло прямо на Ташковского.
Женщины кричали не переставая. Артур, услышав шум и треск, оглянулся. Ноги застревали в рыхлой почве, и он не успел увернуться. Рванувшись вбок, Ташковский упал и скрылся среди камней.
Забыв обо всем, Ксения бросилась к нему. Дерево в этот момент настигло их обоих, и ветвь ударила ее по голове.
Анюта видела, как Ксения зашаталась, схватилась руками за голову и повалилась навзничь. А дерево, треща ветвями и сучьями, рухнуло на нее.
Ксения почувствовала страшную боль в нотах.
Весь мир завертелся вокруг нее огненным колесом.
Потом все звуки, набатом гудящие в голове, стихли, огненное колесо превратилось в красное, потом в серое… Густая черная пелена накрыла ее. Женщине показалось, что она со страшным свистом летит куда-то вниз. Словно огромные створки дверей разошлись и вновь захлопнулись за ней… И все исчезло…
В первый момент Ташковский тоже не понял, что произошло. Он слышал крики Анюты и Ксении. И в то же мгновение его бросило на землю и понесло куда-то вниз со страшной силой. Он не сразу пришел в себя после падения. Его привели в чувство крики. Он ясно различал голос Анюты.
Рядом Ташковский увидел груду камней и кучу изломанных, перепутавшихся сучьев.
— Ксения! Артур! — надрывалась откуда-то сверху Анюта. — Вы живы?
Он откликнулся.
— Артур, посмотрите, где Ксения? — закричала опять Анюта.
— С вами все в порядке? — спросил сверху мужской голос. И он узнал голос Костина.
— Жив! Жив! Я жив! — закричал он ликующе. — А что у вас?
— Все в порядке! — ответил теперь уже Максим.
И требовательно спросил:
— Вы видите Ксению?
— Нет, но… — Ташковский осекся. Прямо перед глазами из-под кучи ветвей и камней виднелась нога Ксении в изодранных джинсах. Она была в крови.
— Здесь она, здесь. — Артур бросился к дереву.
Забыв о боли в руках, он тщетно пытался поднять ствол, под которым лежало неподвижное женское тело. Но его сил было недостаточно. И наверное, впервые за многие годы Артур Ташковский заплакал навзрыд.
Вниз по склону бежали люди. Его мягко отстранили и усадили на камень. Ташковский слышал громкое дыхание, какие-то команды, треск сучьев, возбужденные возгласы.
Наконец кто-то радостно закричал:
— Жива! Жива! Дышит!
И тогда закоренелый атеист, циник и эгоист Артур Ташковский осенил вдруг себя крестом и прошептал разбитыми при падении губами:
— Слава Тебе, Всевышний, за доброту Твою и участие! За спасение и милосердие!
Он проводил взглядом высокую мужскую фигуру. Максим Богуш поднимался вверх по склону с Ксенией на руках. И подумал, что война для Ксении закончилась. Но закончилась ли она для него самого и для тех, кто стоял сейчас на краю воронки и смотрел, как поднимается наверх Максим со своей самой дорогой для него ношей на руках? И губы непроизвольно прошептали:
— Аминь!
Эпилог
Максим сидел на ступеньках крыльца и смотрел на огромную кучу березовых дров. Он их рубил с самого утра, но все равно оставалось несколько чурок, которыми он решил заняться завтра. Весь день стояла невыносимая, необычная для мая жара. Мать вздыхала и охала. Соседки наперебой предсказывали засуху, и она беспокоилась, что Максим опять уедет и не успеет починить электронасос, единственный помощник при поливе огорода.
Впрочем, сын его и не собирался чинить. Проще было съездить в Красноярск и купить новый. Только все руки не доходили…
Благодаря стараниям Верьясова Максиму вернули документы и деньги, которые он оставил в сейфе генерала Катаева. Правда, пришлось писать объяснительные и отвечать на дотошные вопросы хмурого человека в сером пиджаке с прямыми плечами.
Но он выдержал и это испытание.
Деньги, впрочем, ушли на новую крышу родительского дома и подержанный «БМВ». Пора было задуматься о том, как и на что он будет существовать дальше. Хотя его военной пенсии вполне хватало для скромной, но безбедной жизни. Мать до сих пор держала хозяйство, копалась в огороде. Она не расспрашивала его о прежней жизни, не пыталась узнать о планах на будущее. А просто тихо радовалась, что сын опять с ней. И еще втайне молилась, чтобы все у него сложилось хорошо. Случайно он подслушал, как она просила Бога, чтобы Максим никуда больше не уезжал, нашел себе подходящую работу, женился… Мать перешла на шепот, и Максим поспешно отошел от окна. И после, каждый раз глядя на нее, он чувствовал, как болезненно сжимается сердце… Ведь он точно знал, что ни одна из ее просьб не будет исполнена.
Максим привык к тому, что черная полоса в его жизни затянулась больше чем на полгода. Но месяц назад позвонил Верьясов и, как всегда, бодрым тоном сообщил, что ему удалось отыскать следы содержимого сейфов генерала Катаева. И это было очень кстати, потому что без документов Максим чувствовал себя отщепенцем. Не мог устроиться на работу и даже получать пенсию.
Но на этом везение не кончилось. В автомагазине, где он покупал кое-какие детали для своего «бээмвэшки», кто-то неловко толкнул его. Максим оглянулся. И тут же попал в объятия Николая Протасова, бывшего депутата Верховного Совета, которого он когда-то вывел под пулями из здания Белого дома в Москве. Это произошло во время всем известных печальных событий, в тот самый день, который стал последним днем его военной карьеры.
Честно говоря, Максим не сразу узнал в седоватом, с солидным брюшком господине испуганного, с трясущимися руками Николая, которого он чуть ли не волочил за собой, ухватив за шиворот, по темным, как туннель, коридорам… Теперь это был крайне уверенный в себе, холеный, прекрасно одетый барин. И разъезжал он на сверкающем внедорожнике с тонированными стеклами.
Протасов долго мял и тискал Максима и даже пролил скупую мужскую слезу, — так обрадовала его неожиданная для обоих встреча.
Чуть позже они сидели в полутемном прохладном зале ресторана где-то недалеко от речного порта. В окно хорошо был виден Енисей, поросшие лесом горы, гребень Такмака… Они пили водку, закусывали семгой. Николай был радушен, рассчитывался долларами, щедро давал на чай хорошенькой официантке и бармену. Словом, делал все, чтобы Максим заподозрил его в связях с криминалом, о чем не преминул тут же сказать Протасову.
Тот расхохотался. И хохотал долго, вытирая слезы огромным клетчатым платком. Затем высморкался и метнул на стол визитку. Перед Максимом сидел не криминальный авторитет, а генеральный директор самого крупного в городе завода, промышленного гиганта, выпускающего официально то ли телевизоры, то ли холодильники, то ли вовсе какие-то сноповязалки. Но когда на Байконуре или в Плесецке случались непредвиденные ситуации, целые отделы специалистов холодильно-сенокосильного оборудования в мгновение ока десантировались на вышеуказанные объекты и столь же быстро ликвидировали последствия очередного ЧП.
