Джудит Гулд - Вспышка. Книга первая
Уже одно то, что он нашел ее в двух шагах от студии, показалось Зиолко слишком восхитительным. Он решил, что это почти то же самое, что обнаружить волшебного джинна в бутылке из-под кока-колы.
Интересно, что будет с Оскаром Скольником, когда он приведет ее! Ему не терпелось увидеть лицо Скольника. Он только что сделал открытие, которое выпадает человеку раз в жизни, и заслуга этого открытия принадлежала ему, и только ему. Последующие поколения позаботятся о том, чтобы воздать ему по заслугам за то, что он открыл ее. Есть ли у нее талант, он увидит потом, когда придет время. В любом случае он не станет терзаться из-за этого днем и не спать ночами. Уж как-нибудь уговорит ее, подскажет ей, научит и станет терпеливо направлять и вести ее, используя свой собственный талант, чтобы добиться нужного ему исполнения, подобно тому, как умелый дирижер руководит оркестром. В конце концов, кино – это не театр, где все решает талант актера. В кино слишком большой талант и слишком хорошая игра актера могут погубить эпизод скорее, чем игра бездарного новичка, который может оставаться самим собой и просто следовать указаниям режиссера. Он предпочитал иметь дело с неопытной актрисой, из которой мог бы делать звезду по своему усмотрению, а не с талантами, насквозь пропитанными ошибками других режиссеров. Создавать – гораздо легче, чем разрушать и перестраивать, делать всегда легче, чем переделывать.
– Мистер! – Резкий шепот Тамары ворвался в стремительно разворачивающийся ход его мыслей. – Вы меня задерживаете!
Зиолко не отрываясь смотрел в ее огромные изумрудные глаза, и ему казалось, что его неумолимо затягивает в глубь медленно кружащегося гипнотического водоворота.
– А? – рассеянно произнес он.
– Я сказала, что мне надо работать.
Он ничего не ответил, с добродушным нетерпением глядя на нее. Глаза его заблестели.
Она посмотрела на свою руку, которую он по-прежнему крепко сжимал, и попыталась высвободиться.
– Пожалуйста! Отпустите меня!
Зиолко сощурил глаза и, не спрашивая разрешения дотронуться до нее, поднес дрожащую руку к ее подбородку и принялся с острым профессиональным интересом изучать различные ракурсы, поворачивая в разные стороны ее восхитительное лицо, изучая фас и профиль.
Она сердито отдернула назад голову.
– Что с вами? Вы с ума сошли, что ли?
– Шшшш! Не дергайтесь.
– Какого… – Тамара в третий раз попыталась сбросить его руку. На этот раз ей это удалось.
Он пребывал в состоянии эйфории. Нет, ему это точно не снится, ликовал он. Она была очень, очень настоящей.
– Пожалуйста, присядьте и выслушайте меня, – торопливо проговорил Зиолко, потянув ее в кабинку. – Если вы дадите мне одну минуту, я вам все объясню.
– Боюсь, это противоречит правилам. – Она добродушно рассмеялась, но продолжала твердо стоять на своем, отказываясь сдвинуться с места.
– Правила для того и существуют, чтобы их нарушать, – торжественно проговорил он.
– Нет, нет. – Она тряхнула головой. – Это не так. Во всяком случае, если я не хочу потерять работу.
– А зачем она вам? Вы красивы. С чего вам хотеть работать в таком месте, как это?
– Если вы этого еще не поняли, я вам объясню. Я должна что-то есть.
– А вы не хотели бы сниматься в кино? – с любопытством осведомился Зиолко. – Вы Могли бы подписать контракт сегодня же.
Тамара покраснела и рассмеялась.
– Мистер, это самая избитая шутка в этом городе. А сейчас извините, у меня есть другие дела.
Он казался искренне обиженным.
– Послушайте, хотите навести обо мне справки? Убедиться, что я не болтун? Вон там телефон. – Он кивнул в сторону выхода.
– Я здесь работаю, – холодно напомнила она ему. – Я отлично знаю, где телефон.
– Хорошо. Я даже дам вам монетку. – Зиолко полез в карман, и Тамара воспользовалась предоставленной ей возможностью убежать.
– Эй! – Он вскочил на ноги. – Вы куда? Разве вы не хотите позвонить в студию и справиться обо мне?
– Мне надо обслужить другие столики. – Она торопливо пошла к стойке, стараясь не обращать внимания на других посетителей, которые с интересом уставились на нее.
Он не отставал.
– Я даже не знаю вашего имени! – громко сказал он.
– Я ведь тоже не знаю вашего имени, правда? – равнодушно ответила она, стараясь говорить потише, чтобы ее не было слышно всем. Схватив две тарелки с раздаточного окошка, она развернулась и саркастически улыбнулась ему. – Это ставит нас в одинаковое положение, вы не находите?
– Меня зовут Луис Зиолко, – тихо сказал он. – А как вас?
От удивления она выронила тарелки. Они с грохотом упали на пол, и ему пришлось отскочить назад, чтобы брызги от яичницы с ветчиной не попали на него.
– Что с вами? – спросил он. – Вы выглядите так, будто встретили привидение.
Ухватив Зиолко за свитер в том месте, где, будь на нем костюм, находились бы лацканы, Тамара принялась трясти его.
– Что вы сказали? – недоверчиво прошептала она. Лицо ее вдруг стало пепельно-серым.
– Я сказал, что меня зовут Луис Зиолко. А теперь, будьте добры, назовите ваше имя.
Она отпустила его свитер и, покачиваясь, отступила на шаг назад. Упершись руками в бока, безнадежно вздохнула, закатила свои зеленые глаза и покачала головой.
– Тамара, милочка, – вслух произнесла она, – иногда ты бываешь первоклассной девкой.
– Стоп! – зловеще прорычал в свой мегафон Луис Зиолко, вскакивая с режиссерского кресла. – Стоп-стоп-стоп! – Он ходил по площадке, громко топая ногами и чертыхаясь себе под нос. Затем на минуту остановился и бросил свирепый взгляд в сторону Тамары.
«Что я теперь сделала не так?» – смущенно подумала Тамара и посмотрела на Зиолко. Он заставлял ее повторить эту простую сцену уже в двадцать восьмой раз и снова неожиданно прервал съемку. Она чувствовала, что его ангельское терпение начинает опасно истощаться.
Он поднес мегафон к губам:
– Уберите свет!
В ту же секунду ослепительно-горячее «солнце» и софиты на подвесной арматуре, потрескивая, погасли, и Перл вместе с другими четырнадцатью закаленными временем членами съемочной группы, составлявшими ее костяк, небрежно одетыми и сносившими безделье с той же равнодушной легкостью, с какой они выполняли свои разнообразные обязанности, отвернулись и, пользуясь предоставленной возможностью, закурили.
Тамара сразу же почувствовала, как от царившего на необогретой площадке влажного, колючего холода ее руки покрылись гусиной кожей. Девушка из костюмерной поспешила набросить ей на плечи одеяло, и Тамара, выдавив из себя улыбку, отдала ей боа из белых перьев, поплотнее завернувшись вместо них в одеяло. Ее зубы непроизвольно начали стучать, что было совсем не удивительно. Как только на нее направляли включенные на максимальную мощность ослепительные прожектора, ее бросало в пот, да так, что лицо и плечи приходилось покрывать специальной пудрой; и неизменно, как только огни гасли, ее вновь бросало в холод. Жар, холод. Жар, холод. Ей редко доводилось испытывать такие перепады температуры, и она опасалась, что, если не будет осторожной, дело кончится воспалением легких или, по меньшей мере, плевритом. Ее восхитительный костюм: короткое узкое белое шелковое платье, щедро расшитое блестками, с застежками из искусственных бриллиантов на плечах, приколотый к поясу веер из страусовых перьев и украшенная перьями лента на голове – не слишком согревали ее, так же, как и висящие на шее две длинные нити жемчуга и бриллиантовые стразы на запястьях и пальцах.
