Марта Кетро - Солнечное настроение (сборник)
Павел, посвященный в конфликт Ирины Николаевны и Марии Петровны, посоветовал жене: пиши докладные начальству. Слова к делу не пришьешь, а бумага – всегда аргумент. Ирине этот совет показался, мягко говоря, неинтеллигентным. Но однажды Мария Петровна особенно ее допекла, и Ирина настрочила докладную главному врачу. И пошло! Случалось в день по три докладных писать, будто завзятой кляузнице: «Довожу до вашего сведения, что медсестра Полякова М.П. отказалась…» Главврач докладные складывал и выговаривал обеим: Ирине – строго, Марии Петровне – ласково. Ирина ведь желторотый врач, а Мария Петровна – ветеран труда, тридцать лет в поликлинике.
Погорела Мария Петровна, когда Ирина находилась в декретном отпуске и в поликлинике отсутствовала. Уголовное дело! Мария Петровна опекала одну старушку, которая обещалась ей квартиру оставить. Витамины колола, таблетки приносила и продукты. Ирина старушку хорошо знала, потому что Мария Петровна через день записывала вызовы Ирине к этой бабуле. Лишний знак особого отношения, а Ирине делать нечего – надо идти на вызов, мерить давление и слушать угасающее сердце, лекарства те же. Бабуля умерла, Мария Петровна хотела вступить в права, но тут объявились прямые наследники, которые подали в суд на медсестру, использовавшую служебное положение, чтобы захватить квартиру. Главврач с перепугу заработал предынфарктное состояние, бедолага. Но сообразил: достал из стола папку с Ириниными докладными и предложил медсестре уволиться по собственному желанию. До суда не дошло. Хотя к Ирине, тогда кормящей матери, приходили, спрашивали, не выступит ли свидетелем. Она ответила решительным отказом. Докладные писать – неблаговидное занятие, а в суде выступать против пожилой женщины – это уж ни в какие ворота. Ира считала Марию Петровну личным врагом, кровопийцей и подлой особью, позорящей звание медика. Но правде надо смотреть в лицо: Мария Петровна желала получить квартиру не для себя, а для внучки, крайне неблагополучной девушки.
Конфликт с Марией Петровной стал для Ирины хорошей жизненной школой, выпускница медучилища Верочка, которую поставили на участок, – подарком Провидения. Безотказную, всегда готовую подменить коллегу с другого участка, Верочку любили в поликлинике. Медсестры корыстно пользовались добротой девушки и бескорыстно и активно мечтали выдать ее замуж за хорошего человека.
– Ирина Николаевна! – позвала Верочка. – Чей-то вы в окно так долго смотрите? Пять минут третьего, нажимаю?
– Нажимай! Верочка, я уже говорила, что счастлива работать с тобой?
– Ой, чей-то вы! – радостно вспыхнула девушка, давя пальчиком на кнопку, которая включает лампочку над дверью кабинета «Входите».
«Чей-то» имело у Верочки множество интонаций и заменяло в словарном запасе десятки выражений.
– Чистая правда! – заверила Ирина. Повернулась к вошедшему пациенту: – Здравствуйте! Садитесь. Ваша фамилия? Есть карточка?
До конца приема оставалось полчаса, когда пришла Стромынская. Не обращая внимания на пациента – старичка с артритными пальцами, сражавшегося с пуговицами на рубашке, – спросила:
– Сколько стоит пальто твоего мужа? Я своему тоже хочу, драповое черное и длинное.
– Вера, выпиши направления на анализы: кровь общий, моча, – диктовала Ирина, – и на УЗИ сердца. Не помню, – ответила она Стромынской. – А где ты видела Павла?
– Да только что в коридоре, он ведь от тебя шел.
«Обозналась», – подумала Ирина. Вытащила записную книжку, отданную матерью, и протянула Стромынской:
– Твоя?
– Моя. Откуда она у тебя?
– Степанова вернула.
– Все-таки она стащила, а мне врала, что не ее рук дело. Еще сказала, что я… но это ладно, – осеклась Стромынская как человек, чуть не сболтнувший унизительную для себя информацию. Но после секундного колебания (обида пересилила соображения конспирации) все-таки выложила: – Эта грымза заявила, что не доверила бы мне клистир поставить. Представляешь? Мне! Врачу первой категории, с двадцатилетним стажем!
Ирина полностью разделяла точку зрения матери на профессиональные качества Стромынской, но вслух этого, естественно, произнести не могла.
– Послал тебе бог пациентку на участок! За какие грехи? – продолжала Стромынская. – Я от нее вышла, семью потами обливаясь.
«Получив конверт с деньгами, – мысленно продолжила Ирина, – и еще продукты прихватив. Достойная плата за получасовое заточение в туалете».
– Спасибо! Я пойду? – спросил старичок пациент, напуганный тем, что в его присутствии врачи перемывают косточки больным.
– Присядьте, – показала Ирина на стул, – мы еще не договорили. Я звонила в больницу, – обратилась она к Стромынской, – Краско умер, двусторонняя пневмония.
Стромынская не посчитала нужным изобразить печаль или раскаяние, пожала плечами и поведала то, ради чего пришла:
– Я у главного на завтра отпросилась на полдня, тебе мои вызовы запишут. Пока! Бывайте!
– Чей-то все гадины так хорошо устраиваются? – не стесняясь пациента, возмутилась Верочка, когда за Стромынской закрылась дверь.
Ирина перевернула карточку, прочитала на первом листе имя больного и обратилась к нему:
– Иван Александрович! Вам необходимо пройти обследования, по результатам которых…
Стромынская не обозналась. Она действительно видела в коридоре Павла, стремительно шагавшего, не ответившего на приветствие, в расстегнутом пальто.
Во искупление вчерашнего приступа ревности Павел решил встретить жену после работы. На подходе к кабинету Ирины его ноги вдруг отяжелели, а лицо окаменело. У стены стоял мужик и читал газету. Явно не пациент, явно дожидается Ирину. Отлично знакомая поза, сам так не раз стоял, отгораживаясь газетой от сидящих на лавке больных.
Павел прошел в конец коридора, изображая идущего по делу (какого лешего, для кого спектакль?), дернул закрытую дверь процедурного кабинета, развернулся и двинул в обратную сторону. Отчетливо услышал, как спросили «ухажера»:
– Вы последний?
– Нет-нет, я не на прием.
«Не на прием! Не на прием!» – пульсировала кровь в ушах. Кажется, кто-то поздоровался с ним, Павел не ответил. У гардероба нечаянно толкнул плечом женщину, прошипел сквозь зубы извинения, будто проклятия.
Выскочил на улицу, в лицо ударил морозный ветер, распахнул незастегнутое пальто. Холода Павел не ощущал. Он кипел, раскалился докрасна от гнева и ярости. Как чайник. «Я и есть чайник», – думал Павел, подставляя разгоряченное лицо ветру.
Вспомнились Ирины слова, не раз повторенные: «Ты обладаешь удивительной способностью заводиться с полоборота из-за пустяков». Она еще прибавляла: «Живем не тужим. Тишь, гладь, божья благодать. Вдруг – бах! Трах! Замыкание, искры во все стороны, пулеметная очередь, артиллерийская канонада, танковая атака! Окопы сровнялись с землей. Сдаюсь! Бери меня в плен! Только не стреляй, зачехли орудия!»
