Пятая авеню, дом один - Бушнелл Кэндес

– Обалдеть! – произнесла она вслух.

В превосходном настроении она прикатила на пробы в такси, хотя преодолеть надо было всего-то семь кварталов – все происходило в офисе крупного кастингового агентства. В лифт вместе с Лолой набилось еще восемь девиц, определенно направлявшихся туда же. Лола, оценив конкуренток, решила, что ни одна ей не чета и что ей не о чем тревожиться. Лифт остановился на пятнадцатом этаже, где волновалась целая толпа молоденьких женщин всех ростов и комплекций.

Лола решила, что произошла ошибка. Очередь змеилась до двери и продолжалась в маленькой приемной. Оттуда появилась особа с перекидным блокнотом. Лола остановила ее.

– Извините, я Лола Фэбрикан. Мне назначен просмотр в два часа.

– Простите, – ответили ей, – это открытый просмотр. Вам придется постоять в очереди.

– Я не стою в очередях, – сказала Лола. – Я автор секс-колонки. Продюсеры пригласили меня лично.

– Не встанете в очередь – не пройдете просмотр.

Лола, возмущенно пыхтя, была вынуждена встать в хвост очереди.

Ожидание растянулось на два часа. Наконец, когда она отстояла в коридоре и в приемной, наступил ее черед. Она вошла в просмотровый зал, где за длинным столом сидело четверо человек.

– Имя? – спросил один из них.

– Лола Фэбрикан! – отчеканила она, задрав подбородок.

– У вас есть фотография и резюме?

– Мне это ни к чему. – Лола усмехнулась, удивленная, что они не знают, кто перед ними стоит. – У меня собственная колонка в Интернете. Моя фотография появляется в ней каждую неделю.

Ее попросили присесть в маленькое кресло. Оператор направил на нее видеокамеру, продюсеры начали задавать вопросы:

– Зачем вы приехали в Нью-Йорк?

– Я... – Лола разинула рот и застыла.

– Давайте еще разок. Так зачем вы приехали в Нью-Йорк?

– Чтобы... – Лола хотела продолжать, но количество возможных объяснений затрудняло выбор. Рассказать про Виндзор-Пайнс, о том, что она всегда стремилась к лучшему, на самый верх? Или это слишком дерзко? Начать с Филиппа? С того, что она всегда воображала себя действующим лицом «Секса в большом городе»? Хотя это будет не совсем правдиво: героини сериала старые, а она молодая.

– Лола? – окликнул ее кто-то.

– Да?

– Ты можешь ответить на вопрос?

Лола покраснела.

– Я приехала в Нью-Йорк... – начала она сдавленно и осеклась: в голове не нашлось ни одной мысли.

– Спасибо, – бросил один из продюсеров.

– Что?.. – вздрогнула она.

– Ты можешь идти.

– Это все?

– Да.

Лола встала.

– Так, значит?..

– Да, Лола. Ты не то, что мы ищем. Спасибо, что пришла.

– Но...

– Спасибо.

Открывая дверь, она услышала голос:

– Следующая!

Лола в растерянности вошла в лифт. Что это было? Она потерпела неудачу? Бредя по Девятой авеню к своей квартире, она сначала находилась в странном оцепенении, потом пришла в ярость и загрустила, словно умер кто-то родной. Поднимаясь по обшарпанным ступенькам к своей двери, она подумала, что умерла, судя по всему, она сама.

Она свалилась на неубранную кровать и уставилась на большое пятно с бурым ободом на потолке – след протечки. Она поставила все свое будущее на этот просмотр, на получение этой роли. Прошло два часа – и все кончено. Как ей дальше жить? Она перевернулась на спину и проверила электронную почту. Одно письмо было от матери – та желала ей удачных проб, другое от Джеймса. «Джеймс!» – промелькнула у нее мысль. Все-таки у нее оставался Джеймс. «Позвони мне», – написал он.

Она торопливо набрала его номер. Было около пяти часов, для звонка поздновато: его жена часто возвращалась домой раньше времени. Но Лоле было все равно.

– Алло, – прозвучал сценический шепот Джеймса.

– Это я, Лола.

– Можно, я тебе перезвоню?

– Валяй, – позволила она.

Она швырнула телефон на кровать. Потом принялась расхаживать по комнате, перед дешевым зеркалом в полный рост, которое она поставила у голой стены. Вид у нее – пальчики оближешь, чего еще надо этим продюсерам? Почему они не разглядели, кто к ним пожаловал? Она закрыла глаза и затрясла головой, стараясь не расплакаться. Нью-Йорк несправедлив. Несправедлив, и все тут! Она провела в Нью-Йорке целый год, и все здесь выходит у нее не так: взять хоть Филиппа, хоть ее «карьеру», даже Тайера Кора...

Зазвонил телефон – Джеймс.

– Что? – спросила она раздраженно, но тут же вспомнила: Джеймс – ее последняя надежда, и смягчила тон: – Ты хочешь ко мне заглянуть?

Джеймс прогуливался по переулку со Скиппи – он не осмелился позвонить ей из дому.

– Мне надо с тобой поговорить, – услышала она его сдавленный голос.

– Ну так приходи!

– Не могу, – прошипел он в ответ, на всякий случай озираясь – вдруг его подслушивают? – Моя жена пронюхала... про нас.

– Что?! – взвизгнула Лола.

– Спокойно! Минди нашла твою секс-колонку. Судя по всему, она ее прочитала.

– Как она теперь поступит? – спросила с интересом Лола. Развод Минди и Джеймса открывал перед ней новые перспективы.

– Не знаю, – ответил Джеймс. – Она еще ничего не говорила. Но обязательно скажет.

– Но что-то она все же сказала? – спросила Лола с растущим раздражением.

– Сказала, нам надо купить дом, загородный.

– Ну и что? – пожала плечами Лола. – Вы разведетесь, она будет жить за городом, ты – в городе. – «А я перееду к тебе», – добавила она мысленно.

Джеймс замялся:

– Не все так просто. Мы с Минди... Мы женаты пятнадцать лет. У нас сын. Если мы разведемся, мне придется оставить ей половину. Половину от всего. А мне этого как-то не хочется. Мне надо писать новую книгу, я не хочу расставаться с сыном и...

– К чему ты ведешь, Джеймс? – перебила его Лола стальным голосом.

– К тому, что мы больше не сможем видеться! – выпалил он.

Лола почувствовала, что с нее хватит.

– Ты и Филипп Окленд! – крикнула она. – Вы все одинаковые. Тряпки вы, вот кто! Ты мне противен, Джеймс. Все вы мне противны.

Акт пятый

В преддверии начала суда над Сэнди Брюэром The New York Times поместила серию статей о кресте Марии Кровавой. Знаменитый историк утверждал, что из-за этого креста за четыреста лет было совершено немало преступлений, включая убийство. Священник, хранивший эту драгоценность в восемнадцатом веке во Франции, скончался от удара дубинкой по голове при обычном в те времена ограблении ризницы. Вместе с крестом грабители унесли четыре монеты по одному су и ночной горшок. Они, очевидно, не знали, на что посягнули, и, как полагают, продали свою добычу старьевщику. Однако потом крест оказался среди сокровищ вдовствующей герцогини Гермионы Бельвуар. После ее кончины крест снова исчез.

И теперь он всплыл опять, и Сэнди Брюэра обвинили в краже произведения искусства. Аннализа полагала, что, будь жив Билли, он взял бы всю вину на себя. Но мертвые молчат, а защита так и не отыскала загадочную деревянную шкатулку, оставленную миссис Хотон Билли Личфилду, как и еще что-нибудь, связывавшее его с преступлением. Поэтому обвинение и вцепилось в Сэнди Брюэра. Он попытался заключить с судом сделку, признав вину, предложил большую сумму – более десяти миллионов долларов, но за месяцы, истекшие после обнаружения креста, произошло обрушение фондового рынка и цен на нефть, многие начали терять недвижимость и сбережения. Из-за угла выглядывала рецессия, возможно, она уже угрожала каждому. Народ, как заявлял прокурор, требовал головы баснословно богатого управляющего хеджевым фондом, не только присваивавшего средства «маленьких» людей, но и посягнувшего на национальное достояние другой страны.

Следствием всего этого стало возрождение интереса к судьбе миссис Хотон. Ее добрые дела, мотивы поступков, сама ее личность стали темой другой большой статьи в той же газете. В семидесятых годах двадцатого века, когда Метрополитен-музей чуть не обанкротился, миссис Хотон чуть ли не единолично спасла этот столп американской культуры, пожертвовав ему десять миллионов долларов. Но одновременно с восхвалениями ее деятельности возродились и слухи о том, что она похитила крест Марии Кровавой. У нескольких знавших ее стариков, в том числе у Инид, взяли интервью, но все они утверждали, что миссис Хотон была на такое совершенно не способна. Кто-то припомнил, что порочащий ее слух пустила некогда Флосси Дэвис. Репортер попытался обратиться к ней, но вмешалась Инид, отозвавшаяся о Флосси как о дряхлой старухе, страдающей слабоумием, которую ничего не стоит довести до инсульта. Интервью может оказаться для нее смертельным.