Анна Харрелл - Вероломство
Обе они — и Софи, и Ребекка — во что бы то ни стало хотели независимости. Софи добивалась ее постепенно, осуществляя заранее продуманные шаги, Ребекка — импульсивно. Когда «Заумник» начал победное шествие, Софи уже получила степень магистра экономики управления и была готова, если представится возможность, погрузиться в круговерть деловой Америки. Она никогда не оглядывалась назад.
— Ты попала на страницы таблоида[7], — сказала Софи, сразу перейдя к делу.
Ребекка засмеялась:
— Неужели «Геральд» пронюхал, что Вайтейкеры сократили Ребекку Блэкберн?
Она усмехнулась, заметив непроизвольную горечь своих слов. До Бостона она никогда не поступала на службу, не будучи уверена в правильности принятого решения, в том, что она занимает свою нишу, что обретает дом. Работала она всегда на пределе возможного. Ее дизайнерские разработки оправдывали самые смелые ожидания заказчиков. Переход на другое место давал ощущение свободы, но вместе с тем вызывал сложное чувство трудно описуемой пустоты. Ей казалось, будто она что-то теряет, будто предает кого-то. А эпизод с «Вайтейкер и Рид» — сюда же надо отнести и возвращение в Бостон, и идею получить наконец ученую степень — был не просто попыткой заиметь работу или придать своей жизни некую устойчивость.
Она знала, что это было просто искушением судьбы.
— Да, об этом я слышала, — сказала Софи. — Во всяком случае, ты не помрешь с голоду без денег Квентина Рида.
— Это уж наверняка. Подумываю о том, чтобы перебраться в Аризону и рисовать кактусы. Если станет совсем худо, смогу продавать свои картинки туристам прямо с прицепа грузовика.
— Ребби, ты сведешь меня с ума.
— Отчего же, ведь я дизайнер, а не художник. Я не могу рассчитывать на то, что мои творения закупят музеи.
— Проклятая акула ты, Ребекка Блэкберн. От такого богатства тебе не придется рисовать ни кактусы, ни фикусы, Не прикидывайся нищей художницей.
Софи вечно посмеивалась над тем, как ее подруга относится к деньгам. При выдающейся рачительности, Ребекка значительно увеличила деньги от «Заумника», инвестировав их в рискованное предприятие, оказавшееся весьма и весьма доходным. Она учитывала каждый грош, но свободно распоряжалась тысячами долларов. И не придавала значения своему богатству.
— Так что пишет «Геральд»? — спросила Ребекка, возвращая Софи к теме разговора.
— Я веду речь кое о чем похуже «Бостон Геральд», — грустно вздохнув, сказала Софи. — Ребби, твоя фотография появилась на первой странице в «Успехе». Там же сообщается, что в настоящее время ты открыла студию близ бостонской гавани. Репортер выудил эту информацию у некоего мелкого чиновника.
Ребекка опустила кисточку во флакон «Па-лома Пикассо». Новость объясняла, почему какой-то газетчик домогался встречи с ней. Правда, он не сказал, из какой он газеты. Ребекка не держала на него зла. Это не имеет значения: уже давно она отказалась от встреч с журналистами.
— Несколько лет я сторонюсь репортеров, — сказала она.
— Знаю.
— Софи?
— Вспомни: семьдесят пятый год.
Падение Сайгона. Там, Май, Джед…
Ребекка закрыла глаза:
— О, черт!..
Квентин Рид после минутного колебания толкнул кованую калитку дома Вайтейкеров на Маунт-Вернон-стрит. Этот особняк да Бикон-Хилл представлял собою квинтэссенцию стиля Чарлза Булфинча: нетронутые линии кирпичного фасада, черные ставни и двери. Два громадных вяза, старых и больных, но любовно опекаемых и обихаживаемых, бросали тень на каменный тротуар и переднюю лужайку. Вязы эти были достопримечательностью Бикон-Хилл.
Квентин возвращался из «Вайтейкер и Рид». Каждая встреча с матерью выбивала его из колеи. Вот и сейчас: позвонила вдруг и потребовала, чтобы он тут же перестроил день и немедленно приезжал. Он еле волочил ноги, но не для того, чтобы оттянуть наступление неизбежного, а чтобы собраться с духом. Он постоял немного в тени, наслаждаясь тишиной Бикон-Хилл. Слышно было, как щебечут птицы. Шум делового Бостона, находившегося в одном квартале отсюда, казался очень Далеким.
Глубоко втянув воздух, он почувствовал аромат цветов и скошенной травы, а не выхлопных газов. Наконец он решительно зашагал по выложенной кирпичом дорожке к брусчатому подъезду для машин. Отношение богатенькой матушки к личной охране вызывало толки среди ее друзей, но она отказывалась перемениться. Она всегда обожала риск и приключения и ненавидела повадки параноидальных старух. Внутреннюю систему сигнализации, замок на воротах и Нгуен Кима, неусыпного телохранителя, шофера и порученца, она полагала достаточной защитой.
Обойдя вокруг обширного дома, Квентин словно ощутил на себе критический взгляд нескольких поколений Вайтейкеров. Он звал их духами. Все они были надменны, верны принципам и на редкость удачливы. Еще до революции они сделали состояние на торговле с Китаем, которую возобновили, отсидевшись в безопасности в Канаде, а недругов своих заставили замолчать, вложив деньги в обескровленную войной экономику Бостона. С началом промышленной революции они сориентировались очень быстро, основав текстильное дело, и, как и большинство торговцев и промышленников Новой Англии, им были ведомы от альфы до омеги способы осторожного обращения с капиталом, позволяющие умножить состояние без особого риска. Женившись на Абигейл Вайтейкер, Бенджамин Рид должен был применить эти принципы к ее значительным активам. Вместо этого он основал компанию «Вайтейкер и Рид».
Квентин до сих пор как наяву видел отца, коннектикутского янки, который никогда не чувствовал себя уютно на Бикон-Хилл. Квентин видел его стоящим на вершине холма с непокрытой головой, а дело было сразу после снежной бури, когда еще не унялся порывистый февральский ветер. Он смотрел, как его единственный сын съезжает по крутому склону на салазках. «Не тормози! — кричал Бенджамин Рид. — Так ты доедешь до самой реки!» Казалось, он забыл о препятствиях, подстерегавших салазки Квентина на пути к реке Чарлз: шумную улицу, изгороди, Эспланаду, Сторроу-драйв. Квентин всегда останавливался на углу Западной Кедровой улицы — как учила его мать перед выходом на прогулку — и мучился при этом мыслью, что тем самым он как бы предает отца. Вот за какого человека вышла замуж Абигейл Вайтейкер: полного идей, но не обладавшего напористостью и дальновидностью, чтобы их осуществить.
В 1966 году, через три года после смерти отца, Квентин навсегда покинул Бикон-Хилл. Сначала учился в закрытой школе-интернате, потом был Гарвард, Сайгон, затем он поселился в кондоминиуме[8] на Коммонуэлт-авеню, потом занял пост в «Вайтейкер и Рид». С тех пор за ним был закреплен огромный номер в пятизвездном отеле «Вайтейкер-Рид» на Паблик-Гарден, однако он всех удивил, предпочтя вид на Парк-сквер более заманчивым и дорогим видам Гарден и Бикон-Хилл. Он и его жена Джейн владели также домом в Марблхеде на взморье; Квентин обожал этот дом. Джейн жила там одна с тех пор, как в их браке возникли трещины, но Квентин надеялся поселиться там вместе с ней, когда трудности уладятся. Идею уехать из города он благоразумно таил от матери, ведь та ждала, что рано или поздно он возвратится на Маунт-Вернон-стрит и войдет в дом, где жили многие поколения Вайтейкеров. Кому же, как не ему, наследовать им?
