Марина Маслова - Спляшем, Бетси, спляшем!
— Да, — спокойно отвечает Коля, — я знаю Бетси больше семи лет.
— А почему Бетси?
— Ну, во-первых, она — пушкинская барышня-крестьянка.
— А еще была такая песенка, — поясняю я, — они с братом заменили Пегги на Бетси и пели мне ее на день рождения, когда мне исполнилось… Сколько же?
— Четырнадцать лет, — подсказывает Коля.
— Коко, спой мне ее сейчас! Ну, пожалуйста!
Коля присаживается к пианино и поет:
У Бетси был веселый гусь…
Иван Семенович вдруг подхватывает меня и начинает кружить по комнате, подпевая громко и несколько фальшивя, а потом добавляет в конце еще один куплет:
У Бетси был и крокодил,
Он по-японски говорил.
Ах, какой умный крокодил!
Спляшем, Бетси, спляшем!
Елена смеется взахлеб и хлопает в ладоши.
— Ах, вы так! — делает вид, что обиделся, Сережа, — я тогда пошел переводить дальше.
И он действительно уходит в кабинет, а Елена втягивает Колю в разговор и они увлеченно перескакивают с философии на политику, с проблемы милитаризации точных наук на этнографию и историю искусства. Я иногда вставляю свое мнение, Иван Семенович комментирует их резкие высказывания, особенно по поводу политики и, когда Коля собирается уходить уже почти в двенадцать часов, Елена просит:
— Коля, приходите ко мне почаще, вы мне так понравились! Я впервые так много общалась с молодым собеседником и мне не было скучно, как бывает с собственным сыном. Я люблю разносторонних людей. Лизочке повезло в детстве. Мои мужчины, как дятлы, бьют в одну точку.
Когда мы встречаемся в следующий раз, Коля говорит мне, что влюбился в мою свекровь, но злоупотреблять гостеприимством не хочет.
— Ты живешь в чудесном доме, Бетси. Это несколько примиряет меня с твоим замужеством.
Елена в свою очередь спрашивает меня, почему я не вышла замуж за Колю.
— Но мы не любим друг друга!
— Вы очень связаны. Когда мы разговаривали, вы все время смотрели друг на друга, ища поддержку или одобрение. Я никогда не видела такой внутренней связи между тобой и Сережей.
— Ну, мы с Сережей ведь вместе всего полтора года, а с Колей знакомы всю мою сознательную жизнь.
— И ты никогда не была влюблена в него?
Я качаю головой:
— В шестом и седьмом классе я была влюблена в его брата. Нет, я никогда не была влюблена в Колю. Он вообще был для меня как старший брат. Зато он доверял свои личные переживания, представляете, пятнадцатилетней девчонке он рассказывал, что он чувствует и как! Он ведь был уже взрослым.
— Лиза, как ты живешь с Сережкой? — внезапно переводит разговор Елена, — Вы ведь такие разные. Я наблюдала за тобой, ты совсем преобразилась, когда здесь был Коля, такая стала жизнерадостная, я тебя такой не видела. Может быть, тебе плохо с Сергеем?
— Нет, что вы! Но я все-таки надеюсь что когда он кончит учиться, он будет уделять мне больше времени.
— Времени он будет уделять столько же, все дело в качестве, правда? И за полчаса можно получить более чем достаточно… — Елена задумчиво посмотрела на меня.
Летом Елена отослала нас отдыхать в Крым. Ах, как чудесно это было! Мы жили полтора месяца в Гурзуфе, уходя каждый день в сторону Артека и находя крохотные бухточки среди скал, где купаться можно было только сползая с камней прямо в воду. Особенно мне нравилось одно место, широкой дугой открывавшееся в море, и там, среди сверкающей лазури воды и неба, поднимался каменный островок, похожий на голубовато-серый зуб акулы. Когда я видела его, у меня замирало сердце. Я представляла, что таким и может быть недоступный и желанный остров Фрези Грант[1].
Хотелось встать на воду и побежать к нему, и верилось, что получится! Когда я рассказала об этом Сереже, он засмеялся и снисходительно потрепал по плечу. В укромных местечках на берегу мы любили друг друга, и доля безумия, навеянная югом и волшебством места, делала наши объятия восхитительными и страстными. Я была счастлива. Потом к нам приехали сестра с мужем, и мы вчетвером совершали дальние прогулки в горы, ездили в Никитский ботанический сад и в Алупку.
Приехав домой, я сообщаю Сереже, что беременна. Я, конечно, сознаю, что ребенок мне сейчас затруднит учебу, но что-нибудь придумать можно. Я надеюсь, что с ребенком втроем мы все-таки будем семьей, объединенной хоть чем-то в единое целое. Реакция мужа меня потрясает.
— Ты с ума сошла, Лиза! — говорит он раздраженно, — У меня диплом на носу и мне столько придется приложить усилий, чтобы получить работу, которую я хочу! Как это можно сделать с ребенком? Да и тебе нужно думать сейчас об учебе. Нет, дорогая, рано еще. Давай устроимся, и тогда, лет через пять, я буду счастлив, если ты родишь мне ребенка.
Я ничего не отвечаю ему. Я иду к Елене и все ей выкладываю. Она долго молчит, обняв меня. Чувствуется, что она даже не знает, что сказать, потом говорит осторожно:
— Лизочка, если ты очень хочешь этого ребенка, я буду на твоей стороне и помогу тебе. Но только имей в виду, что мой чертов сын во всех своих карьерных неудачах будет винить вас. Может, не надо портить себе жизнь? Я очень тебя люблю и мне хочется, чтобы ты — ты сама — была счастлива, вне зависимости от того, будет ли это счастье вдвоем с Сергеем. У меня хорошие связи в Институте акушерства и гинекологии. Выбери, что хочешь. Боюсь только, что если ты выберешь ребенка, это даст трещину в ваших отношениях. А ведь у вас сейчас все хорошо?
Через три дня тяжелых раздумий я прошу Елену помочь мне. Сергей все это время относится ко мне как ни в чем ни бывало, словно один наш разговор решил все мои проблемы и беспокоиться больше не о чем. Но потом я замечаю за столом натянутые отношения и понимаю, что Иван Семенович, узнав все от Елены, поговорил с сыном. Накануне дня, когда меня брали в клинику, Иван Семенович подходит ко мне и просит прощения за сына.
— Притом, что я уважаю твое решение, каким бы оно не было, я опечален тем, что лишаюсь внука. Это жестоко по отношению ко всем нам и виноват в этом только Сергей.
Я не выдержала и расплакалась, он долго утешал меня, как мог — неуклюже и нежно.
Но все проходит и забывается. Вскоре эта рана зарубцевалась.
Новый учебный год начинается так же, как кончился предыдущий. У Сергея это последний год, он весь, как натянутая струна. В этом году решается вопрос с распределением и это очень важно для него: или работа в Институте востоковедения, или, возможно, работа в Японии. Поэтому все разговоры, все интересы сосредоточены вокруг этого. О том, что я в этом году наравне с французским сдаю еще и итальянский язык по полной программе, знает только Елена, она всегда интересуется моими делами. Сергей же перестает даже подсовывать мне японские книжки.
