Вера Колочкова - ...и мать их Софья
– Да она ничего от меня не требует. Я сама должна...
– Ничего ты никому не должна! Ты сама должна быть счастливой, а никакого другого долга у тебя нет! В конце концов, твоя мама и не одна остается, у нее еще две дочки есть!
– Ты же знаешь, Машка маленькая еще, а на Сашку какая надежда, она вон в стриптиз собралась... Представляешь, что это будет? Ей же восемнадцать лет всего! Дура малолетняя, нахалка самоуверенная! Еще вчера об этом и маме объявила!
– Ну и что? Ведь это ее выбор. Кто-то должен лечить людей, кто-то должен вести бухгалтерию, а кто-то должен танцевать в стриптизе. Ни одно место в этом мире не должно пустовать.
– Ну как ты можешь! Это же моя сестра!
Мишель почувствовала, что сейчас расплачется. Она всегда и во всем соглашалась с Димкой, могла часами слушать, как он философствует. И маму так же она могла часами слушать, и с ней всегда во всем соглашалась. Теперь от нее требовали сделать выбор. А она не умеет, не может. Она просто любит всех одинаково – и маму, и Димку, и отца, и Сашку с Машкой...
– Дим, а может, нам пока здесь пожить? Найдешь работу, снимем квартиру... Ну как я их тут всех оставлю?
– Нет, с тобой бессмысленно разговаривать. Меня в Мариуполе тоже родители ждут. И тебя, между прочим, тоже! И дом у нас большой, всем места хватит. И место мне в хирургии уже нашли...
– Ну хорошо, хорошо, не сердись! У нас с тобой есть еще два месяца в запасе...
– Нет, Мишка, я не останусь. Тебе все-таки придется решать. И надеюсь, ты примешь правильное решение. Не будь рыбой! Не поджаривай сама себя на сковородке, не подавай сама себя к столу!
– Ты знаешь, а мама говорит, что переделать человека нельзя... Если я по природе рыба, которая сама себя поджаривает, значит, я такой и буду всегда. Может, не по форме, а по содержанию-то уж точно.
Димка долго смотрел на нее, задумавшись, потом обнял за плечи, притянул к себе, заговорил уже спокойно и ласково:
– Ну что ж, будь рыбой, поджаривайся, но только для меня. По крайней мере я тебя не съем. Будешь у меня всегда красивой поджаристой золотистой рыбкой...
Опять ей захотелось плакать. Вот наплакаться бы вдосталь у него на плече, вылить все накопившиеся за последние дни слезы... Нельзя, надо идти домой, поздно уже, мама, наверное, там с Сашкой с ума сходят. Ну вот как она уедет?
Эту же стриптизершу, мать твою, без пригляда ни на минуту нельзя оставить! Уж она-то знает, что есть такое ее сестра. Правда, можно попросить Майю присматривать за ней, единственную авторитетную для Сашки личность, мама уж точно с ней не справится. Вот почему, интересно, Майя может управлять Сашкой, а мама нет? Ведь она такая умная, все на свете знает! Может часами рассказывать о гармонии отношений, о равновесии, о человеческой природе, а в своей собственной семье никакой гармонии и в помине нет... Может, Сашка не так уж и не права, обвиняя маму в эгоизме?
«Господи, что это со мной? О чем я думаю? Это все Димкино влияние», – встрепенулась Мишель, отрываясь от его теплого плеча.
– Дим, мне уже бежать надо, извини. Ты не провожай меня, посади на автобус, я сама доеду.
Молча дошли до автобусной остановки. Слава Богу, автобус подошел полупустым, можно спокойно посидеть одной, посмотреть в окно, подумать.
Как они смеют вообще обижать маму? Отец, Сашка, вот теперь Димка... Она ж совсем как ребенок, который, как говорится, чем бы ни тешился, лишь бы не плакал. Да, мама могла целыми днями читать, не вылезая из своего кресла под желтым абажуром, и все они ходили на цыпочках, боясь помешать. Да, могла гулять целыми днями по городу, заходя в уличные кафе, сидеть в них часами с чашкой кофе и стаканом воды, наблюдая «движение жизни» и при этом не заботясь, есть ли у них что-нибудь на ужин, могла увлечься новомодной гимнастикой, которой рекомендуется заниматься именно по утрам, как раз в то время, когда им надо собираться в институт, в школу, в детский сад... Правда, иногда, очень редко ее посещал интерес к кулинарным изыскам, но всегда именно в одной плоскости, которая называлась «как из ничего сделать что-то». Она сама замешивала какое-то необыкновенное тесто, колдовала над начинкой из самых дешевых продуктов, до неузнаваемости их изменяя, и получался действительно необыкновенно вкусный пирог. Могла часами ходить по магазинам, рынкам, секонд-хэндам и находила очень дешевую, но действительно красивую, даже изысканную шмотку, которая выглядела и дорого, и престижно, и шла ей просто великолепно. Она никогда никуда не торопилась, ходила медленно, с достоинством, всегда глядя куда-то поверх голов. Казалось, будто идет она не в свою бедно обставленную двухкомнатную квартиру, а по меньшей мере в собственный особняк с лакеями, горничными, каминами, пальмами, французскими духами... Ее нельзя было не любить, нельзя было не восхищаться ею, и пусть она будет всегда такой. Димка очень даже хорошо проживет в своем Мариуполе, а мама без нее не справится. Ее просто растопчут, задавят, затюкают, уничтожат, в конце концов! Отец больше не смог ее защищать, а она сможет. Она сильная и выносливая, через два месяца начнет работать, и все у них будет хорошо! Пусть мама читает свои книжки и гуляет по солнечным улицам, она не даст ее в обиду! Не прав, не прав Димка, называя ее рыбой! Разве это так уж плохо – пожертвовать собой, давая покой другому человеку, так нуждающемуся в этом покое?
Она чуть не проехала свою остановку, выскочила из автобуса, быстро пошла в сторону дома. Зашла в продуктовый магазин. Денег хватило только на хлеб и молоко. «Да, с деньгами действительно скоро будет катастрофа», – подумала Мишель, выходя из магазина. Добытчика-то теперь нет, не на Сашкин же стриптиз рассчитывать, в самом деле. Слава Богу, тетя Надя, соседка, обещала договориться в кафе, где она работает, насчет какой-то халтурки. Мишель вспомнила, как отец советовал побыстрее устроить маму на работу. Да, совет, конечно, хороший... Ну да Бог с ним! Счастлив, и ладно. А они, Мишель и мама, уж как-нибудь сами разберутся. Они уже большие девочки, только кто старше, кто младше, уже и непонятно...
СОНЯ
Соня с облегчением выплыла из тяжелого сна, где она опять мучилась своим бредовым сочинительством. Долго лежала, пытаясь сообразить – что сейчас, раннее утро или вечер. Голова болела нестерпимо. В комнате было темно и тихо. Подняла голову, посмотрела на часы. Ничего себе! Было уже очень позднее послеобеденное время. Окна наглухо задернуты плотными портьерами, дверь в ее комнату закрыта. «Я же вчера снотворное выпила, а Мишка мне еще каких-то капель накапала...» – вспомнила Соня, освобождая из плена солнечное окно.
Господи, весна-то какая шикарная! Сейчас бы пойти беззаботно в никуда по солнечным улицам, вдыхая ее одуряющие ароматы, и чтоб солнце било прямо в глаза, много солнца, и ступать в лужи, и промочить ноги, а потом, устав, вернуться домой, налить горячего-прегорячего зеленого чаю, сесть с книжкой в свое желтое кресло... Стало до слез жалко себя, свою беззаботную счастливую прежнюю жизнь, которая разваливалась на глазах как карточный домик. Нет, не карточный, а стеклянный, как образно выразилась вчера Сашка. Ее стеклянный домик рушился неотвратимо, превращаясь в тысячи острых осколков, которые впивались в тело, в мозг, в душу, парализовали волю, открывая двери всем страхам, какие только можно придумать.
