Без права на слабость (СИ) - Лари Яна
За что?
А Беда? Какую цель он преследовал, цинично в неё столкнув? Наверняка спасал собственный зад. Неужели своя шкура дороже чести, а благородство осталось только на страницах книг? Не верю.
Папа учил, что в любых обстоятельствах нужно бороться, и я охотно с ним соглашалась. Откуда живя спокойной размеренной жизнью тепличного растения мне было знать как это на самом деле страшно?
Чудовищно, когда всю сознательную жизнь кто-то другой решает за тебя каждую мелочь, и в какой-то момент ты вдруг просыпаешься над обрывом со сворой голодных псов за спиной. Один. Без понятия, что делать дальше. Попробуй реши за пару мгновений, какая смерть страшнее. Проще пустить всё на самотёк и просто зажмуриться, трусливо сбегая от проблем.
А ведь это выход! Нужно бежать.
Едва не опрокинув стул, срываюсь в прихожую, где лихорадочно шарю по карманам куртки в поисках телефона. Если план выгорит, Кауров может развешивать снимки сколько угодно, ни в этой квартире, ни в этом районе я больше не появлюсь. И номер сменю, чтоб наверняка.
Возбуждённо, не давая себе времени на сомнения набираю папин номер. Не отвечает. Попытки с третьей, череду гудков обрывает уверенное:
– Алло.
Я робею, всего на пару секунд, необходимых, чтобы, сложив дважды два, прийти к выводу, что прокуренный женский голос принадлежит той самой Анжеле.
– Здравствуйте… – робко выдыхаю в трубку, напоминая себе об острой необходимости не только как-то найти с ней общий язык, но и вместе ужиться под одной крышей.
– Здравствуй, Лерочка.
Так естественно и фамильярно, будто мы знакомы вечность или у неё есть хоть какое-то моральное право строить из себя добрую тётеньку. Ни скованности, ни неловкости в этом обращении – ничего. Можно подумать она давно ждала этого звонка, одна я упорно продолжала отрицать неизбежное.
Подавив желание немедленно прервать звонок, тихо уточняю:
– Мне нужно поговорить с отцом.
– К сожалению, его нет рядом. Сашенька так спешил успеть на последнюю маршрутку, что забыл у нас телефон.
От этого её «Сашенька» по телу пробегает волна невольной дрожи, обжигая тошнотворным чувством, будто я подглядываю в замочную скважину за чем-то аморальным.
– Понятно. До свидания.
– Погоди, – требует женщина, таким властным тоном, что мне и в голову не приходит ослушаться. – Передай отцу, пусть не беспокоится. Я позабочусь, чтобы Тимур не забыл перед парами занести ему на работу мобильный вместе с домашним обедом.
– Хорошо, – бурчу, прежде чем сбросить вызов.
Тимур, надо полагать, её сыночек, и тот факт, что он регулярно мелькает у папы на работе, колется в груди дочерней ревностью. Это что получается – пока я тактично закрываю глаза на двойную жизнь своего родителя, какой-то посторонний пацан усиленно набивается ему в любимчики? Ему родного отца, что ли, мало?!
Стоп, Лера, хватит! Нужно прекратить себя накручивать, так всё только больше усложниться. Во всяком случае, лучше терпеть общество самодовольного подлизы, чем липкие прикосновения Каурова.
Мои тревожные размышления обрывает щелчок дверного замка.
– Папуль! – кидаюсь ему на шею, мгновенно отбросив дурные мысли.
По худому лицу с крупными острыми чертами проходит тень беспокойства.
– Лер, ну ты чего? Чуть с ног не сбила. Погоди… ты что, плачешь?
– Пап, тебя так долго не было. Я переволновалась.
Настаёт его черёд прятать смущение под предлогом возвращения удочки на своё постоянное место – среди хлама на антресолях.
Да уж, откровенность не про нашу семью.
– Извини, родная. Клёв хороший был, забылся. И телефон, как назло, где-то потерялся.
– Оно и не удивительно, выгодная скидка, – киваю, поддевая ногтем ценник на пакете с «уловом». Обычно папа более осмотрителен. Не дожидаясь пока он покроется алыми пятнами до самых залысин на лбу, тихо добавляю: – Твоя форель просила передать, что Тимур занесёт телефон вместе с обедом.
– Лер…
– Пап, – всхлипываю, крепко обнимая его костлявые плечи. – Прости меня, эгоистку! Пожалуйста, давай переедем. Я не могу больше смотреть на то, как ты мучаешься. Не нужно стесняться своих чувств. Обещаю не ныть! Наоборот, я буду уважать Анжелу, подружусь с её сыном, лишь бы все были счастливы.
Как же стыдно перед отцом за то, что понадобилось так сильно облажаться, чтобы согласиться на этот переезд! И перед мамой стыдно ничуть не меньше, за то, что на него решилась.
– Лер, – папа растроганно утыкается носом мне в волосы. – Я ведь тоже не эгоист, здесь и консерватория всего в двух шагах от дома, и друзья…
– Ну какие друзья? Мой единственный друг всегда под рукой в скрипичном футляре, а консерватория… Пап, прости меня, пожалуйста! Я специально завалила вступительный экзамен. Мне очень стыдно. Знаю, это ужасный проступок, безответственный, но все эти годы я занималась музыкой через силу. Только потому, что ты так хотел, а я пыталась угодить. Не моё это. Не могу больше, папа! Помнишь, психолог советовал сменить обстановку? Что если переезд пойдёт нам обоим на пользу? В подъезде вторую неделю висит объявление: «семейная пара снимет квартиру». Может это наш шанс? Да и лишние деньги не помешают.
Я преданно заглядываю в его оторопевшие глаза, внутренне содрогаясь от понимания, каким он может быть упрямым.
– Одного не пойму – почему ты столько времени молчала? Я что зверь, по-твоему? – и тут же вопреки заявлению раздражённо рычит: – Не её это! А что тогда твоё?! Можно подумать ты знаешь! Себе на уме, вся в мать. Ладно, не буду отпираться – вижу, один я с тобой не справляюсь. Юной девушке нужна понимающая мама, или хотя бы подруга, способная её заменить.
– К примеру, Анжела, – смиренно поддакиваю, прекрасно понимая, к чему он ведёт
– Да. Сейчас же всё с ней обговорю, – при упоминании Анжелы его тон мгновенно смягчается. – И ещё, Лер… Спасибо. Бог с ней, той музыкой, что-нибудь придумаем. Я чуть главное не упустил – то, как ты стала совсем взрослой. Горжусь тобой, моя лилия.
Тебе спасибо…
Ну здравствуй, "милый" дом
Отцу хватило суток, чтобы собрать вещи, взять задаток с квартирантов и погрузить наши немногочисленные пожитки в такси. За этот короткий промежуток времени Анжела успела подсуетиться и договориться о моём зачислении на юрфак какого-то частного университета, ректор которого — её близкая родственница — как раз жаловалась на недобор. Так я убедилась, что папа любое её решение принимает за догму. Впрочем, тут особо не поспоришь, ведь время идёт, а я и без того злоупотребила родительским доверием, чтобы терять лишний год, пытаясь разобраться в планах на жизнь. Да и нет у меня каких-либо планов, главное, чтоб не музыка!
Папа не смолкает ни на секунду, воодушевлённо переговариваясь по телефону со своей Анжелой, а мне с каждым мигом всё сложнее сохранять безмятежный вид. Несмотря на жар и слабый кашель, несколько раз я опускаю стекло, чтобы набрать в лёгкие свежего воздуха, но легче от того не становится. С каждым поворотом авто приятное облегчение сменяется невнятной тревогой. Старые склады не тот район, в котором место приличной юной девушке.
По папиной просьбе машина тормозит у одного из одинаково серо-зелёных частных домов, отличающегося от остальных лишь наличием ветхой мансарды и относительно крепким забором, увитым диким виноградом. Через дорогу в сумерках вырисовывается детская площадка, вернее, то, что от неё осталось с советских времён — поломанные качели, пара турников да покошенная песочница, заваленная пластиковой тарой из-под пива и окурками.
— Ну здравствуй, милый дом, — уныло бормочу, выходя из машины.
«Дом» отзывается свирепым лаем. Да уж… рвущегося с цепи телёнка обычным псом назвать язык не повернётся, скорее то посланник преисподней.
Чудно. Просто замечательно!..
Кто бы мне сказал в начале года, что я добровольно перееду в самое болото на отшибе города — не поверила бы. Безумие, полный бред, это невозможно. Но, видимо, у других не возможно, а моя полоса невезения продолжается. Правда, отец, судя по всему, так не считает, он смотрит в утыканный лужами двор как голодный мальчишка на пряничный замок.
