Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья
И Николай Вадимович, конечно, остался. Княгиня Вера, растроганная, по-видимому, его рассказами о последних минутах Николая Николаевича, дала ему комнату. Обитатели дома смотрели на него снизу вверх, как на особого представителя, удостоившегося чести присутствовать при последних минутах великого человека. Его расспрашивали о новых и новых подробностях, соблюдении каждого обряда, о реакции великой княгини и ближайшего окружения. Белопольский совершенно освоился в Русском доме. Большую часть дня и все вечера он проводил в обществе американки. Между ним и Доротеей, несомненно, уже возникли какие-то отношения.
Прошла неделя, другая...
Доротея Пенджет объявила наконец о точном дне своего отъезда.
В канун его, утром, Ксению навестил отец. Она встретила его холодно, сухо. «Будет опять что-то просить», — подумала она с неприязнью.
— Хочу посоветоваться с тобой, — торопливо сказал он. — Дело в том, что Доротея Пенджет предложила мне... — неожиданно голос его пресекся от волнения, — предложила сопровождать ее в Америку, — высказав это, он вздохнул с облегчением. — Как ты думаешь?
— А в качестве кого ты собираешься вояжировать? — спросила она безжалостно.
— Ну... В качестве гостя, вероятно. И — поверь! — для меня это почетное и интересное приглашение.
— Ты ведь хорошо узнал мисс? Где гарантии, что, перевезя тебя через океан, она на следующей же неделе не выдворит тебя из своего дома? Вернее, дома отца.
— Существуют же человеческие обязательства. Приличия, в конце концов.
Ксения рассмеялась:
— Ты знаешь, что в Америке прилично, а что нет? Поражаюсь твоей наивности. Для тебя это не очень характерно.
— Имеешь ли ты право поучать меня?
— Ты же пришел советоваться. Как это благородно: ты подумал о дочери, пришел сказать мне последнее «прости». Огромнейшее тебе спасибо!
— Но... Ты не права, Ксения, — горячо возразил князь. — Сейчас не время сводить счеты, надо вместе подумать...
— Знаешь, я устала от твоей лжи. Бесконечно устала. Мы ведь, в сущности, чужие люди. И не надо лишних слов: все слова, слова... Я не представляю, на что ты надеешься в этой Америке, если мы, русские, не можем приспособиться и к Европе, которую, как нам казалось, знаем. Но — все равно!
— Я бы с удовольствием взял тебя с собой, — Николай Вадимович, которому Ксения не предложила сесть, помялся, но все же опустился на стул, сняв кувшин с водой для умывания и поставив его на пол. — Но это не в моей компетенции, к сожалению.
— Всю жизнь я не в твоей компетенции.
— Я пришел, собственно, попрощаться с тобой.
— Хорошо, что не советоваться. Это уже было. Ты молодец. У тебя счастливая способность осваиваться в любой роли. В Русском доме ты — нуждающийся в помощи и духовной поддержке. Я, дура, беспокоилась: Доротее ничего не стоило турнуть разом двух Белопольских — у нее настроение меняется со скорость ураганного ветра. Но свершилось чудо — ты понравился, а я стала ей не нужна. Но ты не молодой уже человек. К чему эти постоянные игры? К чему какие-то новые идеи, зовущие тебя теперь в Америку? Разумны ли они? Не уверена.
— Если ты скажешь: «Нет, не уезжай», — я останусь подле тебя.
Ксения, думая, как вновь может осложниться ее жизнь, внезапно увидела, что отец вставил передние зубы. Когда это произошло? Она не знала. Может, и давно. Но, замеченное теперь, это пустячное, в сущности, событие озлило ее еще больше: несчастный страдалец никогда не забывает о своей внешности. Для себя он всегда на первом месте!
— Я не скажу так. Счастливого пути. Пусть тебе сопутствует удача. Впрочем, она тебе всегда сопутствовала.
— Спасибо на добром слове, дочка. Я уверен, мы не потеряемся.
— Не велика и потеря, — Ксения встала, показывая, что разговор ей неприятен и пора окончить его.
— Ты во второй раз стараешься обидеть меня.
— И, заметь, каждый раз при прощании.
— Ты даже не спрашиваешь, зачем я уезжаю.
— Зачем ты уезжаешь?
— Я решил постричься, Ксения. Митрополит Нью-Йоркский в ответ на мое письмо приказал: «Приезжай и готовься. Я сам совершу твой постриг», — соврал он. — Буду в богословском институте учиться. Как того захотел Бог.
— Ты вспомнил о Боге? Это замечательно! Только я не очень верю.
— Это твое право, — сказал Николай Вадимович и встал. И тут же сел снова. Он заметно волновался. — Давай по русскому обычаю, Ксенюшка. Разреши поцеловать тебя, и присядем на дорожку. Помолчим.
— Не надо этого отец. Считай, мы уже попрощались. Я ведь пожелала тебе счастливого пути. Будь здоров. И пусть тебе сопутствует успех.
— Ты злая, безжалостная! У тебя озлобленное сердце. Буду молить Господа, чтоб он наставил тебя и облегчил твою жизнь, дочь.
— Молись, отец. И пусть услышит тебя Бог. Служи ему.
— Ты, по-видимому, останешься в Русском доме?
— Не знаю, что со мной произойдет уже через неделю.
— Все мы под Богом ходим, — сказал он с притворным смирением.
— Ну, понятно, понятно!.. Это я не раз слышала на рю Дарю, — ей хотелось как можно скорее закончить тягостное прощание, которое никак не заканчивалось.
— Что ж! Ты нервничаешь и, как обычно, стараешься обидеть меня. Ты безжалостная, Ксения! И всегда была такой. Это, несомненно, у тебя от матери.
— Не смейте говорить о матери! — сорвавшись, закричала Ксения и, упав лицом на софу, разрыдалась — впервые после тяжких константинопольских времен.
Когда, взяв себя в руки и заставив успокоиться, она встала, князя Белопольского в комнате не было...
После отъезда отца в жизни Ксении особых перемен не произошло. Некоторое время она работала — учила русскому языку группу маленьких и непослушных французов (в ее обязанности входила и двухчасовая прогулка с ними по Булонскому лесу); занималась переводом на французский специальной книжки по биологии, изданной каким-то украинцем, приехавшим по делам из Советского Союза, — перевод ей отдал Анохин из-за того, что окончательно перетрудил глаза. Лето и один осенний месяц Ксения работала переводчицей в бюро путешествий — иногда ее вызывали «на подмену» профессиональных гидов. Она специализировалась по Лувру и довольно прилично знала его экспозиции. Но платили ей мало, нерегулярно. Ксения по-прежнему жила (вернее сказать, ночевала) в Русском доме, который все больше заполнялся жильцами и напоминал корабль, потерпевший крушение и выброшенный на остров. Спасибо княгине Вере, которая не гнала Ксению, не выказывала и малейшего неудовольствия ее присутствием, не предлагала ей комнату поменьше и похуже или каким-то другим способом не пыталась ущемить ее. После отъезда американки Вера Кирилловна Мещерская потеряла всякий интерес к бывшей компаньонке...
ИЗ ЦЕНТРА В ПАРИЖ «ДОКТОРУ»
«Приступайте к подготовке операции «Багаж». В ваше распоряжение направляются через Варшаву в Берлин три сотрудника. По прибытии в Париж найдут вас по каналам связи «0135».
13 января, у себя в московской квартире, убит Слащев. Полагаем: месть «активистов» — ровсовцев, месть генералу за крымский террор. В деле фигурирует некто Коленберг — будто бы брат рабочего, повешенного Слащевым в Николаеве. Желательна проверка версий через штаб РОВСа.
Желаем успехов.
Центр».
Глава шестнадцатая. КТО СМЕЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ
Артузов должен был принять Венделовского на конспиративной квартире в Москве, в районе Патриарших прудов. Такой приказ был передан ему в Финляндию...
Центр обеспечивал и спокойный проход группы ровсовцсв через границу и Ленинград.
1
...Позади остался тренировочный сбор в Териоках, на который для инспекции неожиданно приехал сам генерал Кутепов. Александр Павлович приказал построить обе пятерки «боевиков», готовые к отправке в Советскую Россию. Прошелся медленно вдоль строя, внимательно вглядываясь в лицо каждого. Остался вроде доволен. Скомандовал зычно: «Смирно!» — и тут, заметив под тулупом расстегнутый ворот косоворотки Монкевица, не замедлил сделать внушение и пообещал при возвращении посадить на семь суток. Это выглядело смешно, если учесть, куда и зачем отправлялись его люди. Затем, сменив гнев на милость, Александр Павлович, продолжая прохаживаться взад-вперед, сказал:
— Господа офицеры! Террористская работа в Советской России нами ведется успешно. Почва и для вас подготовлена. Ждать осталось недолго. Иностранные державы и дальше будут нам помогать, но не бескорыстно, конечно. Они и о своей пользе заботятся. Но, как только увидят наши успехи, предложения помощи посыпятся со всех сторон. Мне нужны люди, которые пойдут на все, готовые выполнить любой приказ. Ясно? Европа дает деньги за дело. Она верит только фактам. Она платит за подвиг каждого из вас!
Подобное обращение, естественно, не слишком ободрило ровсовцев. Но Кутепова все знали. Чего от него требовать...
