Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья
Вместе с Кутеповым было арестовано и выслано из Болгарии более ста врангелевцев, из руководящих — Шатилов, Вязьмитинов, Туркул, Скоблин, Попов, князь Голицын, полковник Думбадзе, Лисовский, Алатырцев и другие. Газета «Русское дело» запрещена. Была ликвидирована военная миссия. Арестован денежный фонд русского командования.
Происшедшие события заставили выступить с заявлением и генерала Врангеля. «За последние дни в известной части прессы поднят шум по поводу якобы готовящегося нового военного наступления генерала Врангеля, — заявил он. — Версия эта настолько нелепа, что ее не стоит и опровергать. Я неоднократно уже заявлял, что единственная моя цель — обеспечение жизни моих старых соратников... пока господь не даст им возможность снова послужить родине. В настоящей политической обстановке о каких-либо приготовлениях к вооруженному выступлению говорить не приходится. Все мои усилия направлены лишь к тому, чтобы улучшить материальное благосостояние моих товарищей по оружию... Одновременно начавшаяся в последние дни и ведущаяся по разным мотивам травля моих соратников и меня в Польше, Чехословакии, Болгарии, Сербии и Англии, травля, ведущаяся как частью прессы, так и некоторыми левыми группами, имеет одни общие источники — и материальные и духовные...»
Врангель посылает в Болгарию генерала Миллера. Задача у Евгения Карловича весьма сложна: он должен не только дезавуировать телеграмму главнокомандующего в адрес Стамболийского, содержащую прямые угрозы («...Болгарское правительство, в сознании своего бессилия, ищет опоры у тиранов России и в жертву им готово принести русскую армию. Преследуемые клеветой и злобой, русские воины могут быть вынуждены сомкнуть ряды вокруг своих знамен. Встанет вновь жуткий призрак братоубийства. Бог свидетель, что не мы вызвали его»), но и утихомирить широкие слои общества, обеспокоенные действиями командира 1-го корпуса и документами, изъятыми у полковника Самохвалова.
Миллер заявил, что приехал для «устранения недоразумений и создания нормальной жизни галлиполийцам, которые должны быть сохранены для будущей России, ибо, как только падут большевики, эти контингенты явятся единственной организующей силой русского корпуса». Миллер не уставал повторять: русские воинские контингенты не станут участвовать в политической жизни страны, останутся нейтральны при всех обстоятельствах. Врангель-де издал об этом специальный приказ.
Двинулся в «наступление» и новый командующий 1-м корпусом. Генерал Витковский подал резкую жалобу прокурору Тырновского окружного суда на продолжающуюся дискриминацию русских людей — их обыски, избиения, аресты, введение комендантского часа с восьми часов вечера, запрещение ездить по железным дорогам и т.п. «Из всех перечисленных фактов выявляется крайнее бесправие русских в Болгарии, что создает беспримерный случай в истории культурных государств», — заканчивал жалобу Витковский.
Русский посланник Петряев принял срочные меры к сокращению числа высылаемых и облегчению их участи. На какое-то время обстановка нормализовалась.
В ЦЕНТР ИЗ СОФИИ ОТ «0135»
«По сообщениям наших друзей, Миллер кроме миротворческих деклараций привез в Болгарию секретные приказы Врангеля от 16 августа номер 2642 и номер 2641, содержащие попытки новой мобилизации сил армии, ряд дипломатических акций, направленных на установление прочных контактов с военно-фашистской партией с целью военного переворота.
Миллеру рекомендовано: 1) «... вслед за переворотом и занятием армией крупнейших центров Болгарии на условиях официального признания русской армии готовность представить Болгарию в качестве исходного пункта для войны с Советской Россией. В новое правительство должен войти в качестве военного министра русский генерал. 2) Необходимо выработать совместно с представителями болгарских партий список лиц, подлежащих аресту и преданию военно-полевому суду русских войск. 3) Представить через дипломатического курьера план важнейших нервных узлов столицы: арсенала, телеграфа, радиостанций, водопровода, банков и т.д. 4) Составить воззвание к населению Болгарии, указав в нем, что мы не вмешиваемся во внутренние дела Болгарии. 5) Составить мобилизационный план для призыва всех русско-подданных до пятидесяти лет, проживающих в Болгарии».
Одновременно послан приказ Шатилова, в котором русским воинским контингентам предписывается выступить в поход через Адрианополь по получении телеграммы, содержащей слова: «В добрый путь». Некто должен договориться с начальником Адрианопольской греческой дивизии о пропуске русских войск через грекоболгарскую границу в районе Мустафа Паша — Хебичево и Свиленград.
Контакты с «Доктором» и «Цветковым» прошли успешно.
Издетский исчез во время арестов врангелевцев. По данным, требующим перепроверки, бежал в Венгрию либо Италию. Не исключено спецзадание Климовича.
0135».
Надпись на информации:
«Хорошо бы опубликовать последний секретный приказ Врангеля на страницах какой-либо газеты — «Работнически вестник» либо «Земледельско знаме». В последней — предпочтительней».
Глава вторая. УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ ОБОРИЩТЕ. ЦЕПЬ СОБЫТИЙ
1
Белые генералы хотели укрепить армию. Но солдаты, да и многие офицеры противились этому. Их взгляды изменялись. Многие хотели домой, добивались возвращения на родину. Начиналась и усиливалась борьба между своими...
Александр Михайлович Агеев родился в 1893 году в станице Клецкой Войска Донского. Окончив Новочеркасское реальное училище, он поступил в Военно-медицинскую академию, где проучился всего два года из-за начавшейся войны. Движимый патриотическими чувствами, Агеев поступает на ускоренные казачьи курсы и через полгода получает направление в действующую армию. После ранения и эвакуации на Дон Агеев добровольно примыкает к белому движению. Он — адъютант генерала Каледина, приближенный Краснова и Сидорина, пользующийся их полным доверием. Брат известного П. М. Агеева, бывшего одно время деникинским министром. После эвакуации армии из Крыма А. М. Агеев уезжает на Балканы, затем — в Прагу. В Софию возвращается совместно с генералом Гнилорыбовым. Принимает активное участие в деятельности обществ «Совнарод», «Красный Крест» и их печатных органов, агитируя за репатриацию в Советскую Россию. Совершает поездку в Москву с делегацией казаков. Вернувшись, становится представителем Красного Креста, редактором газеты «Новая Россия», пропагандирующей идею возвращения на родину. Миссия Агеева была игрой со смертью, и он хорошо знал это...
Один из беженцев, бывший журналист, знавший погибшего, вспоминал:
«Александр Михайлович был редкой души человек. Я знал его еще в Константинополе. Он бедствовал, как и все. Потом мы случайно встретились в Софии, в городском саду. Я поклонился, он подошел, протянул руку: «Где работаете?» Я пожал плечами: служил на книжном складе грузчиком — какая это работа? Слезы. «Знаете ли вы о существовании Союза возвращения на родину, на улице Графа Игнатьева?» — «Слыхал. Детище большевиков». — «Это не так, сударь. Во главе его стоят люди, за которых я могу поручиться. К нам идут сотни. Тысячи пишут, хотят вернуться». — «А вы?» — «И я. Я редактирую газету Союза «Новая Россия». Знаю, вы голодаете. Я не большевик, можете поверить. Я смогу помочь вам. Пишите в «Новую Россию», как вы писали в белые газеты, — на местные темы, на злобу дня. Если вы своим именем пока не решаетесь сотрудничать с нами, я законспирирую вас. Подумайте хорошенько, торопить не стану. Давайте работать вместе». Агеев был молод, статен, энергичен, ему и тридцати пяти еще не исполнилось. Я согласился на его предложение, и, смею думать, мы несколько сблизились. Оплату я получал построчно, пол-лева за строку. Я смог одеться и жить сносно. Мое положение еще больше укрепилось с тех пор, как Александр Михайлович помог мне снять комнату в доме по улице Добруджа, где квартировал сам. Он возвращался домой поздно, чем-то взволнованный, нервный. На мои вопросы прямых ответов не давал. Отшучивался. Видно, не вполне доверял...
Между тем как-то вечером, недавно совсем, явился незнакомый мне господин и спросил, не у меня ли Агеев оставляет ключи от комнаты, столов и книжных шкафов. Я ответил, что ключей у меня нет и я прекращаю разговор, потому как не имею честь знать гостя. Господин ретировался. Лица его я не запомнил. Росту он был среднего, одет в шинель, — весьма потрепанную, как мне показалось, — других примет я не заметил. Вообще-то я не придал этому визиту особого значения: отмечу, что к Александру Михайловичу люди приходили и рано утром, и днем, и вечером... Вскоре появился он сам. Точнее, забежал на минуту, чтобы попросить меня сопроводить его по одному адресу. Я, разумеется, дал согласие. В извозчике, который нас ждал, находился приятель Агеева, капитан Ивашков. По дороге я счет необходимым рассказать им о госте. Рассказ не вызвал с их стороны ни одного вопроса, что, признаюсь, меня несколько удивило. Мы проехали улицей Априлов и остановились возле одного дома. Его окна были темны. Агеев подошел к подъезду, принялся с силой стучать в окно. Ответа не последовало. «Я так и знал, — сказал Агеев, — Попрятались как мыши».
