Василий Ардамацкий - Последний год
Благодаря этой записке товарищи Воячека по борьбе узнали, что к нему есть канал связи.
Спустя несколько дней Усач сказал ему:
— Твоя девушка просила сообщить, что после твоей поездки в Москву ничего нового твои собеседники иметь не могут…
Это было крайне важное сообщение — у охранки никаких новых улик против него нет. Вот после этого Воячек на допросах у полковника Игумнова стал держаться гораздо уверенней.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Генерал Спиридович теперь чаще, чем раньше, наведывался в охранное отделение, встречался там с коллегами, которые были ему симпатичны и с которыми он мог говорить более или менее откровенно. Спиридович все неувереннее чувствовал себя возле царя. Уже бывали случаи, когда Николай не брал его для сопровождения и личную охрану монарха нес генерал Воейков. Чувствительнее стала и неприязнь царицы. Как-то она вдруг спросила: почему он плохо относится к Распутину? «Помилуйте, ваше величество, — ответил он, — у меня к нему нет никакого отношения, я же служу у его величества…» Ответ его, конечно, был не лучшим, и в нем была некоторая двусмысленность, и царица это заметила, сжала тонкие губы и отвернулась от него… А три дня назад, когда он сопровождал царскую чету в церковь, произошел досадный инцидент — в момент, когда царствующая чета входила в церковь, дорогу им перебежал дежуривший в церкви штатский агент охранки. Царица испуганно отпрянула, поскользнулась и чуть не упала, ее вовремя поддержал муж. Она оглянулась на шедшего позади Спиридовича и спросила злобно: «Это, по-вашему, порядок?» В общем, Спиридович понимал, что его положение стало весьма шатким, и, бывая в охранном отделении, втайне присматривал себе местечко, думая, что здесь ему вообще будет лучше, по крайней мере, он получит возможность бороться с опасной революционной крамолой.
В этот солнечный осенний день он снова приехал туда и прошел в кабинет полковника Игумнова. Некогда в Киеве он был его подчиненным и затем по его рекомендации был переведен в Петроград. В охранном отделении он работал в отделе, который вел разработку революционного подполья, и пользовался авторитетом. Игумнов гордился визитами к нему Спиридовича и всячески старался выразить ему свое ученическое почтение, показать, что он свято блюдет советы и рекомендации генерала.
Вот и сейчас Игумнов стал рассказывать Спиридовичу о, как он выразился, невероятно вязком деле, которым он уже давно мучается.
— Не согласитесь хотя бы полистать дело? — попросил Игумнов. — Герой дела как раз из давно интересующего вас стада социал-демократов большевиков.
Спиридович взял дело, перелистал первые страницы и сказал:
— Я прочитаю. Но я вам не помешаю?
— Ну что вы, Александр Иванович! Для меня ученье у вас помехой быть не может. Я в это время почитаю материал по другому делу…
Спиридович начал читать и вскоре увлекся…
Это было дело Александра Воячека. Первое, что вызвало интерес генерала, был отобранный в Москве у Воячека рукописный альманах под названием «Смерть последней надежды». В подзаголовке стояло: «Крик души обреченных, мнивших себя мыслителями». Несколько страничек, исписанных мелким каллиграфическим почерком. На первой странице — цитаты из Библии и Корана, высказывания каких-то безымянных авторов, какая-то мешанина из мистики и мелководной философии вроде: «Человек, ты ничто, ты пылинка во Вселенной, и, помня об этом, забудь гордыню» или: «Судьба, как грозный молох, повелевает, кому, когда и как умереть, роптать бессмысленно, склонись перед молохом» и тому подобное.
Судя по пометкам на полях, в Москве в охранном отделении этот альманах интереса не вызвал, отчеркнуто было только стихотворение под заголовком «Все».
Ничто на свете не спасет Россию. Надежду, Веру и Любовь — Все смыла праведная кровь, Цветы в полях война скосила.
Все! Никто уж не спасет Россию,
Мы падаем в разверстую могилу, И славный государь наш милый Покинут богом, он бессилен.
Все! Молчат колокола, и опустели храмы, Они как памятники о недавнем. Святые лики с состраданьем Глядят на завершенье драмы.
Все!
Спиридович еще раз прочитал стихотворение и положил дело на стол:
— Этот Воячек большевик?
— Безусловно, Александр Иванович, — с готовностью ответил Игумнов. — Притом изворотливый, как ящерица, в этом кабинете он оставил не один свой хвост.
— Он сознался в принадлежности к организации?
— О нет, но я думаю, Сибирь ему обеспечена и без этого.
— Я почитаю еще…
Спиридович заглянул в первую страницу дела, где была приклеена фотография Воячека с. нее почти весело смотрел парень с пышной, небрежно закинутой назад шевелюрой.
Увидев, что генерал рассматривает фотографию, Игумнов сказал:
— Да, вот таков он, сей господин студент Воячек, ниспровергатель монархии, агитатор среди солдат…
— Он кто, откуда?
— Говорит, русский. Отец и дед — крестьяне. Уроженец Тверской губернии. В Москве взят на вокзале по нашему наведению, но московские коллеги прошляпили — он успел отделаться от свертка в котором были номера газеты «Социал-демократ» и кое-что еще… И вот этот сопливый альманах.
— Вы знаете, мне кажется очень интересным: почему у большевика оказался этот продукт салона столичного полусвета? Альманах — порождение, как вы правильно выразились, сопливой интеллигентщины, но что в нем заинтересовало большевиков, почему этот Воячек вез его вместе с таким важным для них изданием, как «Социал-демократ»?
— Александр Иванович, а вы можете это у него спросить, — оживился Игумнов. — Он уже доставлен на допрос, помогите мне, как бывало не раз в Киеве, когда вы вдруг заходили в мою комнатушку, включались в допрос и сразу все прояснялось до дна.
Спиридович согласился. Вскоре в сопровождении конвойного в кабинет вошел рослый Воячек в студенческой тужурке, тесно обхватывающей его плечистую фигуру. Но буйных волос не было, тюремная стрижка оголила его крупную голову, но он то и дело, по привычке, проводил растопыренной пятерней по клочковатому ежику. Опустившись на стул посередине комнаты, он несколько удивленно глянул на сидевшего сбоку стола генерала, потом его веселые глаза остановились на Игумнове, потом на висящем над ним портрете царя — он улыбнулся.
— Его величество свидетель — опять вы зря время на меня тратите, — сочувственно сказал он и, скользнув рукой по стриженой голове, добавил твердо:
— Никаких показаний, требующихся вам, я давать не буду.
— Необходимы только некоторые уточнения, — мягко ответил Игумнов. — Наконец, разве не можем мы поговорить… просто так… Секретаря, как вы видите, нет. Вот и мой непосредственный начальник пожелал познакомиться с вами…
Воячек покачал головой, усмехнулся:
— В этом заведении и разговор просто так? — Воячек смотрел на Спиридовича, как бы приглашая его удивиться вместе с ним.
— Вы что же, и за людей нас не считаете? — добродушно спросил Игумнов, смотря на Воячека спокойными умными глазами. А тот в это время думал об одном: зачем тут генерал? И готовился к опасности. «Они не боги», — повторял он про себя.
— Нет, почему же, — ответил он Игумнову. — Вы люди. Но с другой планеты. У нас языки разные, разговора не получится.
— Но мы же вот уже разговариваем?
— Это вам только кажется…
— Меня, например, — вступил Спиридович, — интересует совершенно не относящееся к вашему делу. Вот это, — он показал Воячеку альманах. — Вы прочитали сие?
— Ваши сослуживцы в Москве ознакомили меня. Какая-то замогильная дребедень. Надеюсь, вы не думаете, что стишки писал я. А за то, что они там приплели царя, я не ответчик…
— Целиком с вашей оценкой согласен, — улыбнулся Спиридович. — И об ответственности за это вообще речь не идет. Но меня крайне удивило и заинтересовало, почему эта дребедень оказалась у вас.
— Кто-то на вокзале, когда я уезжал в Москву, сунул мне это почитать в дороге, — привычно ответил Воячек.
Спиридович поморщился:
— Нам абсолютно не требуется знать, как и от кого вы это получили, меня интересует, почему в вашей среде оказалась этакая муть. Спрошу более открыто: не решили ли большевики заняться нашей прокисшей интеллигенцией?
— Это мне неизвестно…
Спиридович пренебрежительно швырнул альманах на стол:
— Ну а теперь насчет того, что вам хорошо известно… — Он помолчал, смотря в глаза Воячеку, и продолжал — Мне хотелось бы не в порядке протокольных показаний услышать от вас… Как вы видите, я генерал и все мы — жандармские офицеры — люди военные… Мне, честное слово, непонятно, какова конечная цель вашей деятельности в армии.
Воячек молчал, смотря мимо Спиридовича — умные глаза генерала мешали, он весь сжался, ожидая нелегкого допроса сразу двумя жандармами…
