Алесь Адамович - Я из огненной деревни…
Вопрос: — Когда они вас построили, так что-то говорили вам?
— Построили в ряд по четыре человека и пустили автоматы. А когда пустили автоматы, мы все попадали. Я в плечо ранена, в ноге пуля у меня. А дочку убили. Дочку — по второму разу, когда пустили автоматы, дочку — в висок попали. А я сама ранена сюда, эта сторона У меня была вся черная. Опалили, когда из автоматов Стреляли.
Вопрос: — А как вы потом вышли оттуда? — Ну, я не одна осталась.
У нас тут Скрипка есть. Анастасья. Я была вот так ногой повернута, а она стала меня будить:
— Зина, Зина, вставай! Ты жива или нет?
Я стала в сознание приходить. Встали мы. Когда мы встали, у нас что было… Оставшихся шесть человек. Живых из этих всех. Из шести человек два умерло. Одна уехала на Сибирь…
Вопрос: — Когда вы встали, немцев уже не было?
— Не было. Мы тогда пошли дальше в лес уже. Это ж ночь уже была. Темно ночью.
Мы пошли под куст, переночевали…»
Мария Лаврентьевна Бавтрук, 52 года. Юзефово Верхнедвинского района Витебской области.
«…Кабы это умел да ловко рассказал!..
…Мы стали все идти, бежали, а они стреляли. Которых ранили. Вот и мои ранены тоже были. Мои тетки там были. А тогда уже, в лес забежавши, там уже немцы догнали.
У меня невестка, жена брата, была, у нее — дети. Ну, и немцы сказали вернуться сюда назад во, в деревню.
Вернулись.
Мне было тогда годов, може, восемнадцать. Мы пошли, как молодежь, а они вернулись, их обманули. А мы дальше в лес побежали.
А они вернулись с семьями, у них ребята были. Все наши, деревенские. Ну, а тогда это… Заперли в землянку. Мою невестку, двое ребят у нее было… Тогда загнали за Дежи, там карьеры. Всех этих наших, деревенцев, что были дома. Их раздевали, обливали…
Я свою невестку ходила, искала. И сестра ходила, искала. Двое ребят… Там только лежала одежа снятая. Мы своих узнавали… Я племенников своих одежу узнала. А люди сожжены были. Где кто лежал. А потом их закапывали. Ну, придешь, поглядишь — сожженный человек, и все…
Как по подсчету, то погибло тут сто двадцать пять человек. И рядом вот деревня Кобыльники, там совсем сожгли. Там только два человека, мужчины, были на фронте, остались.
До войны Юзефово большое было. А уже как после экспедиции вернулись, то одна баба да двое ребят, а так все не вернулись, все погибли они…»
Галина Ивановна Черевака, 49 лет. Ясковичи Солигоского района Минской области.
«…Приехал карательный отряд и начали жечь. Как стали жечь, дак мы повыходили во двор. Зажгли вперед свекрову хату. Мы повыходили во двор, а они давай загонять в хату. Эти дети взялись за юбку да так кричат, — так кричат, а они:
— Швек, швек! — в хату, и все. — Вы все партизаны, мы вас всех унистожим!..
На хуторе у нас было три хатки. Со мной было трое детей и мое на руках.
— О, когда, говорю, детки, нам смерть!
Дети кричат, что не дай бог. Потом гнали этот скот весь. Кабан утек. Они давай кабана стрелять. А я ничего не помню, так растерялась. Одна и четверо детей. Ну, давай они кабана стрелять. А свекор, как стали кабана стрелять, дак он упал за забором. А пока они кабана стреляли, мы давай отходить, и в лес вошли.
Детки голые были. Стреляют. Я говорю:
— Детки, падайте.
Они падали.
А на хуторе никого не осталось. Одну мать забрали корову гнать, а ребеночек ее остался. Дак мой старший говорит:
— Мама, давай заберем и его.
Я говорю:
— Бери, если будешь носить.
У меня уже свой был, полтора года, ребенок, на руках. Одному было три года, а хлопчику четыре. Еще одному шесть лет.
А в лесу двух хлопцев увидела. Когда вошла в лес, так рада: где бы какой свежий след увидеть. Я кричу:
— Коля, Адам, вы где больше людей не видели? Под елкой я детей положила, и двое суток мы сидели.
Целые сутки они ничего не просили. А уже на другие сутки стали просить:
— Мама, тетя, мы хочем есть!.. Потом говорят:
— Наша бабушка столько хлеба партизанам пекла, в сенцах лежал. Неужели там нема?..»
Александра Григорьевна Глушанина, 45 лет. Иканы Борисовского района Минской области.
«…А около нее осталась девочка, семь лет. И вот, известно, дитя… Как вскочили, она как стала кричать, дак и девочку добили…
А у нее ноги были больные, она не могла идти, дак они пришли, по ногам постукали и стали накрывать соломою. Натаскали соломы, сами отошли, разожгли на дворе костер, взяли гармошку и стали играть. Стало вечереть.
„Ну, будут жечь…“
Стало вечереть, она тогда подползла к забору, и раздвинула этот забор, и утекла в картошку.
Тут пустили они сыщика, это собаку, овчарку. А она уткнула в кожух лицо, чтоб не дышать…
Прошло несколько минут, и эту овчарку они позвали к себе. Свистнули.
„Ну, я тогда, — говорит она, — поползла в кусты. Темно стало, боюсь лежать в кустах — прямо на обмежке легла и лежу“.
Утром опять стали стрелять. Они стали уже гореловцев бить.
„Зря я отползла от своих людей — тут погибну…“
Но все же это обошло ее, она осталась жива, это — мама моя, Алена Глушанина…»
КОПАЦЕВИЧИ
«Это было 11 февраля 1943 года. Приехали немцы вместе с изменниками убивать людей. У нас была МТС до войны, там жили рабочие, — кого встречали на улице, кого в дому, где кого по пало, там и убивали. МТС эта от нас недалеко. Мы слышали выстрелы. После этого запалили ихние дома. Был дым, и люди поняли, что там убивают людей. Они обстреляти нашу деревню Наши люди, как кто сумел: кто пешком, кто па волах, кто как сумел — ушли в лес Это было под вечер. Часов, може, в пять, може, в четыре. Они пришли сюда. Они походили, поглядели, людей нема, и пошли в лес искать нас.
А у меня ребенок был — третий год уже, сын, сестра двадцать третьего года и мать. Нас они не нашли. Забрали в другой стороне
Сказали этим людям:
— Идите домой, мы приехали на партизан. Если вы будете в лесу, все равно мы вас найдем, будем убивать и сжигать ваши дома. А кто будет дома, будет жить.
Переночевали они, побыли, но люди все равно не верят, не идут. Дак они поехали в Западнюю[61]. Дорог у нас хороших не было. Потом налетели из этой Западней, вернулись — на конях они были — и в каждый дом.
Мы жили в колхозных яслях, нам дали временно. В другую половину дома въехало их четырнадцать человек. Заняли дом, расположились и — никого никуда. Ни из хаты, никуда. И пулеметы вокруг, потому что они уже должно быть, планировали, что будут убивать людей.
Я говорю мужу:
— Утекай! Може, женщин хватать не будут, а мужиков будут брать и убивать.
Он вышел, и его вернули.
Вопрос: — А они с вами не разговаривали?
— Они вошли к нам, у них были гранаты такие, с деревянными ручками, и водка русская, вот, такие соточки. Они сели и начали выпивать. Мужу они говорят:
— Иди выпей! Он говорит:
— Я не хочу. Дак он говорит:
— Глупый, что — русской не хочешь попробовать? Так, по-русски говорит, я вам честно говорю, что по-нашему говорит. А я говорю:
— Иди, а то убьют.
У них было на фуражках — жестянки такие, череп головы. Знаки такие ихние. Говорили по-русски и по-украински. Выпивали, потом один поставил на голове кружку, а другой из угла бьет по этой кружке.
Вопрос: — Стреляет?
— Стреляет в хате. Я говорю:
— Что вы делаете? Рабенок же боится! Перестали стрелять. Я взяла ведро. А воду мы брали около сарая, где потом убивали. А один подходит — такой хриплый голос:
— Поставь ведро. Я говорю:
— Не поставлю.
— Поставь ведро.
— Не поставлю. — Он за ведро и говорит:
— Пойдем со мной. — Я говорю:
— Я никуда не пойду.
Он за наган:
— Видишь, кто я такой? Как дам, в голова полетит.
Я начала кричать. Мужик выскочил, муж из хаты, говорит:
— Что такое?
Дак он:
— Это твоя жена?
И отпустил.
После этого все они вышли на улицу, кидали эту, гранату. Переночевали, наутро — это было пятнадцатого… Правда, еще скажу. Вечером пришел один из них. Был халат на нем белый, но пятна крови. На этом халате.
И мне говорит:
— Молодая, постирай халат.
Я говорю:
— У нас мыла нема — погорельцы, у нас негде купить…
Дак он говорит:
— Я принесу мыла, постирай мне халат. Мне на завтра нужен он.
Я уже волей-неволей стала стирать этот халат. Постирала халат, повесила над печкой, а он сел возле меня. И говорит:
— Молодая!..
Поглядел и говорит. Я спрашиваю:
— А вы откуда?
— Я — русский.
До какого-то года жил в России, а потом, — забыла куда, — выслали. Говорит:
— Я женатый, но я теперь равнодушно не могу жить с женой, я нервы потерял за войну.
Я спрашиваю:
— Чего ж вы потеряли нервы?
— Да, война. Всем досталось.
