Аркадий Крупняков - Москва-матушка
Гадиат согласился, совет ему показался разумным.
Тугейка в эту ночь собрался в лес капканы ставить. Днем он ходил в кюсото молиться. Вечером снял белую чистую рубаху, переоделся, взял колчан со стрелами, лук, нож и десяток калканов на мелкого зверя. Мать заворчала:
— Вот посмотришь, грешник, задерет тебя медведь. Праздник ведь сегодня.
— Я капканы завтра утром буду ставить.
— Ну и иди утром.
— Капканы надо перед росой ставить. Чтобы роса на них упала, запах человеческий обмыла, следы бы замочила. Поэтому надо ночью выходить, чтобы успеть.
Когда Туга вышел на опушку леса, задумался. Может, и верно мать говорит —уж больно ночь темна, хоть глаз выколи. Дороги совсем не видать. Не заблудиться бы. Усмехнувшись, Туга пошел дальше. Мысль эта показалась ему нелепой. Он скорее в илеме заблудится, чем в лесу. Вдруг вдалеке мелькнули огоньки. Они приближались. Тугейка сошел в сторону ог дороги, спрятался за деревом. И видит — едут верхом рядом, с факелами в руках, Мыр- занайка и какой-то человек с саблей на поясе. Тугейка сообразил— мимо илема они проехали в темноте, факелы зажгли только сейчас, значит, едут по-воровски. А эта тропинка ведет к избушке Рунки... Значит, Ярандай донес все-таки. Если бежать и предупредить Рун- ку... Не успеть. Что делать? Они уже проехали мимо, факелы мерцают впереди. Надо их задержать! Тугейка выхватил из чехла лук, положил на него стрелу и побежал меж деревьев вперед. Когда он поравнялся с огоньками, остановился, хорошо прицелился и пустил стрелу. Факел, поднятый над головой Мырзаная, вдруг крутнулся в воздухе, упал в кусты и потух. Через минуту был выбиг
из рук татарина и другой факел. Послышалась брань, люди спеши
лись, рассыпались по сторонам.
А Тугейка в это время был уже около избушки Руна. Собака пропустила его, не гавкнув.
— Рунка! Вставай! Татары! За тобой приехали.
Ивашка спросонок не поймет что к чему, тычется из угла в
угол, а Тугейка торопит:
— Выводи коня, Пампалче. Прячтесь в кюсото.
— Зачем їв кюсото? Скакать надо. Дальше в лес!
— Вы с ума сошли. Рунка леса не знаег, гемно. Они сразу догонят. До утра в роще прячтесь.
Пока Мырзанайка высекал искэу, пока раздули огонь и зажгли факелы, прошло время. Когда ворвались в избушку, там никого, кроме задыхающейся от лая собаки, не было.
Тугейка снова со стороны стал следить за похитителями. Татарин бранился, а Мырзанайка выполз из сарая чуть не на коленях и, освещая дорогу, разглядывал конские следы.
«Ну, косое брюхо,— подумал Тугейка,— ему конь Рунки спать не дает. Приползет, собака, к священной роще, придется народ поднимать, чтоб рощу осквернить не дали».
Но потом пришла иная мысль. Ведь разбуди народ — люди полезут на сабли, польется кровь. Не лучше ли подождать, как обернется дело. Рунка, так просто в руки не дастся. Да я ему помогу, в случае чего.
И Тугейка побежал к роще. Нашел Рунку, тот держал коня под уздцы у священного дуба. На поясе сабля. Ее раньше Туга не видел.
— Этот шайтан сюда ползет. По следам. Если они осмелятся войти в кюсото — я их по одному перестреляю. Ты пока отсюда не отходи. А то в темноте я и тебя могу пришить. — Тугейка вышел на опушку рощи и стал ждать. Скоро огоньки замерцали снова. Теперь их уже было не два, а больше. И страх вошел в душу Ту- гейки. Он понял, что Мырзанайка в воротах мольбища не остановится. Его придется убить. Уібить? Мырзанайку? И казанцы ведь гоже полезут в священную рощу. И их придется убивать. А что потом? Что скажут ему родичи когда узнают? А если мурза приедет карать ослушников. Не наведет ли Тугейка беду на всех людей Нуженала?
Эти мысли роем пронеслись в голове, и осталась одна-единст- венная: надо сбивать факелы. В темноте они в рощу не пойдут.
И когда первый факел полыхнул желтым светом на столбы ворот мольбища, Тугейка спустил тетиву. Факел упал — и дико заорал Мырзанайка. «Низко взял — в руку попал», — догадался Тугейка и ударил по второму огоньку. Взметнув сноп искр, погас и второй. Огоньки сначала сбились в кучу, потом рассыпались, погасли, остался только один. Он метался из стороны в сторону, человек с факелом, видимо, бегал с места на место.
Тугейка водил кончик стрелы за огоньком и все никак не мог взять его на прицел. Он так увлекся этим, что не заметил, как сзади подкрались двое, бросились на него и смяли...
Утром по Нуженалу разнеслась весть — исчезли Пампалче и Рунка. Потом вторая весть — в кюсото нашли двух убитых казанцев, много крови, потухшие факелы и шапки.
Охотники начали читать следы. Выходило, что казанцы приехали за Рунком ночью, ои скрылся от них в священной роще. Они нашли его там и была горячая схватка, Рунка, видимо, сумел вырваться, если бы татары его схватили, то убитых своих не оставили бы. Скорее всего, они поскакали за Рункэй в погоню и надо ждать их возвращения.
О Тугейке никто не подумал, потому что следов он никаких не оставил. Изим долго искал его в лесу, но не нашел. Мать была уверена, что его заломал злой керемет1 за грехи...
Про мурзу Мингалея ,в Казани говорят — трезвая голова. Сколько в Казани ханов ни менялось, Мингалей у них в чести. Это потому, что мурза из стороны в сторону не шарахается, он всегда по середине ходит. Вот и сейчас эмиры и мурзы на две половины раскололись — одни за хана Ибрагима, другие его сына Алихана и Суртайшу поддерживают. А Мингалей знал, что делал. Он с молодой царицей Нурсалтан дружбу завел. Понял, что к этой царице ближе надо держаться. Тогда и хан Ибрагим будет его сторонником своим считать, и Алихан будет бояться. Не надо забывать — за этой женщиной Москва.
Как-то в беседе Нурсалтан пожаловалась мурзе:
— Страшно во дворце жить, мой друг. Не только мне, слабой женщине, но и хану. Дворцовая стража постоянно меняется, а кто жизнь хана охранять приходит, мы не знаем. Что у них на уме? Может, они Алиханом подкуплены?
Мурза согласно качал головой: «Да, все может быть».
— Ты мне, дорогой Мингалей, подобрал бы сотню верных и честных джигитов, чтобы они были смелые, ловкие и молодые. Старые распрями дворцовыми испорчены, а молодые... И сотника- мне подбери. Только не торопясь. Во-первых, чтоб он был не казанец. Я в Москве жила и от многих умных людей слышала, что в охрану царей, королей и ханов берут иноземцев, во-вторых, чтоб он хорошо стрелять умел. Наши джигиты, что греха таить, саблей рубить умеют, а стрелять — нет. Надо чтобы сотник эгот стрелять их хорошо научил. Хана оборонять — одной сабли мало.
Мурза джигитов царице подарил, а вот с сотником замешкался.
Но однажды пришел он к ней не один. Паренька какого-то привел. Совсем молодого. Над носом не усы — пушок. Нурсалтан в это время как раз в саду была. Глядела, как служанки последние яблоки собирают.
Мурза поздоровался с царицей, сказал:
— Привел я тебе, свет очей моих, парня такого, какого ты просила. Может, подойдет?
— Где ты взял его?
— На горной черемисской стороне. Послал я туда своих джигитов. Черемисы мало-мало непослушные стали, я их захотел проучить. Так вот этот малый ночью факелы у моих джигитов стрелой тушил. Сначала я не поверил...
— В это и вправду трудно поверить,— сказала царица.
— А ты посмотри,—Мурза взял у слуги лук со стрелами, подал парню. Потом показал на вершину дерева, на спелое краснобокое яблоко. Парень положил стрелу на лук, натянул тетиву — теннь! Блеснула стрела опереньем, и яблоко упало в траву. Мурза поднял плод, подал царице. Та удивленно подняла бровь — яблоко целое, а плодоножка перебита посредине, как перекушена.
— А ну-ка еще это!
Парень натянул тетиву, тенькнул. И снова яблоко целехонькое стукнулось оземь.
— Как тебя зовут?
— Туга сын Изимов.
— Моих джигитов научить сможешь? — царица указала на лук со стрелами.
— Я в плену. Что скажешь, то и буду делать.
* * *
Через месяц снова Тугейку к царице позвали. Дело со стрелками подвинулось сильно вперед — джигитов в охрану дворца мурза подобрал таких же молодых, как Тугейка.
Царила сразу спросила:
— Домой хочешь?
— Хочу,— твердо ответил Тугейка.
— А если я не отпущу?
— Джигитов твоих стрелять научу — сбегу.
— За правдивость хвалю. Другой бы соврал. Где по-татарски
говорить научился?
— Дома. Недалеко от нас татарский улус есть. В гости ходим. Да и люди мурзы все время у нас торчат. То ясак отнимают, то торгуют. Гарей, купец из Казани, на нашем дворе больше года жил.
