Клыч Кулиев - Чёрный караван
На этот раз я заговорил более смиренно:
— Прости, Кэт… Я понимаю, что ты обижена. Но, поверь, у меня не было дурных намерений. Как бы сильно я ни любил тебя, я понимал, что не смогу стать для тебя спутником жизни. Ведь у меня жена, ребенок…
— Я и не ожидала, что вы станете для меня спутником жизни! — Екатерина повысила голос. — Знала даже, что ваше любовное увлечение продлится недолго. И все же я почему-то любила вас. Теперь нечего скрывать: вы были моей первой любовью!
Екатерина опустила голову и, глубоко вздохнув, вытерла слезы. Сколько раз мы встречались с нею, но я никогда не предполагал даже, что она так искренне любит меня. Ее ласки принимал как обычную женскую хитрость. Женщины! Какой это сложный мир! И невозможно понять, где начинается любовь, а где кончается простое увлечение. Может быть, я не способен почувствовать эту границу? Может быть, слишком много было в моей жизни увлечений, так много, что мои чувства притупились? Что я утратил способность отличать фальшивые уловки от искреннего чувства? Не знаю… Во всяком случае, мне даже в голову не приходило, что Екатерина мне первому открыла самые заветные тайники своей души…
Я продолжал с такой же мольбой:
— Кэт! Прости меня на этот раз. Клянусь душой: я люблю тебя. Дни, проведенные с тобой, — лучшие в моей жизни. Ты окрыляла меня в далекой дороге. В самые трудные минуты была мне поддержкой…
Екатерина глубоко вздохнула.
— Что прошло, то прошло… Этим дням уже не вернуться. И потом, я выхожу замуж.
— За кого?
— За Бориса Евгеньевича.
— За этого художника?
— Да.
Я горько усмехнулся и опустил голову. Екатерина сердито вскинула брови:
— Что, он вам не понравился? Не годится для нашей работы?
Я нарочито громко расхохотался…
* * *Тяжелая ночь миновала. Я выпил чашку чаю и направился в кабинет генерала. Меня уже поджидал капитан Тиг-Джонс. Едва я вошел, он радостно воскликнул:
— Поздравляю, господин полковник! Есть приятная новость.
— Какая новость?
— Осипов приступил к решительным действиям. Вчера ночью, под предлогом совещания, вызвал к себе руководителей большевиков. А потом, по одному, всех поставил к стенке. Уничтожил четырнадцать человек. Среди них — председатель Центрального Исполнительного Комитета республики Вотинцев, председатель Совета Народных Комиссаров Фигельский, другие большевистские лидеры. Сейчас в Ташкенте идут тяжелые бои…
Осипов был военным комиссаром Туркестанской республики. Способный царский офицер, он втерся в доверие к большевикам и вступил в ряды революционеров, чтобы подорвать их изнутри. Наши высоко расценивали его, рассматривали как важного пособника, готового в решающую минуту нанести удар в спину Советам. После разгона «Туркестанской военной организации» значение Осипова еще усилилось. Сейчас только он один мог поднять мятеж в Ташкенте. Поэтому выступление Осипова было, конечно, важным событием. Но меня беспокоило одно обстоятельство: по плану, составленному нами в Бухаре, все антибольшевистские силы в Туркестане надлежало привести в действие одновременно. Всего месяц назад было решено общее наступление начать весной этого года. Я и хивинцам дал задание быть готовыми к весне. Почему же вдруг такая поспешность?
Тиг-Джонс объяснил, в чем дело:
— Большевики начали догадываться, что готовится мятеж. Чрезвычайка арестовала некоторых офицеров. Возможно, и Осипов попал бы в руки большевиков. Поэтому и решили ускорить восстание.
Меня сейчас интересовало другое — проблема Кирсанова. Капитан сообщил, что Кирсанов арестован, что Арсланбеков допрашивал его всю ночь, но не смог заставить говорить. Я спросил капитана:
— А Кирсанов признался, что он большевик?
Капитан ответил без запинки, точно сам допрашивал пленного:
— Да, да! Признался… Деваться ему некуда. Но больше он никого как будто не назвал.
— А что говорит солдат, который был с ним?
— Его упустили.
— Упустили?
— Да.
— Болваны!
Мне почему-то до сих пор не верилось, что Кирсанов — большевик. Всю ночь меня не покидали мысли о Екатерине и о нем. Я припомнил все дни, проведенные с Кирсановым, от первой нашей встречи до недавнего прощания, припомнил все, что он говорил, что делал. И все же не мог найти ничего подозрительного в его поведении. Быть может, его насильно заставили сделать ложное признание?
Я решил первый день своей новой жизни начать с допроса Кирсанова. Тиг-Джонс советовал сперва повидаться с Арсланбековым. Но мне не хотелось встречаться с полковником: почему-то казалось, что именно он виновник этой непредвиденной скверной истории. Ведь замолчать ее не удастся! Я прекрасно понимал, что на меня посыплется упрек за упреком. Отчасти, может быть, поэтому я предпочел бы, чтобы Кирсанов отрицал, а не признавал свою принадлежность к большевикам. Может быть, еще удастся отправить его к праотцам раньше, чем он успеет раскрыть рот?
И вот мы стоим один на один в специально оборудованном для допросов помещении. Кирсанов и прежде был некрасив. Но теперь нельзя было смотреть без жалости на его худое, изможденное лицо: под глазами кровавые подтеки и синяки, из разбитых губ сочится кровь. Тряпка на голове, китель — все было в крови. Но, несмотря на это, он стоял как в строю, выпятив грудь и высоко подняв голову.
Я сел за стол и, с трудом сдерживая волнение, стараясь сохранять внешне спокойный вид, задал Кирсанову вопрос, который он задавал мне дня два тому назад:
— Вы, капитан, верите в идеалы?
— Верю! — как всегда четко, ответил Кирсанов. — Как вы полагаете, что сейчас придает мне сил?
— Придает сил? Значит, у вас еще есть они?
— Есть… Разве можно было бы, не имея сил, устоять на ногах?
Я знал, что Кирсанов — человек выносливый. В наиболее тяжелые дни он был самым крепким из нас, ни разу даже не прихворнул. И сейчас он стоял так, словно не провел всю ночь под градом ударов, и в его чуть поблескивавших из-под опухших век глазах сквозила ненависть.
Не меняя тона, я терпеливо продолжал:
— Может быть, это вы — герой той сказки, которую рассказывали мне в дороге?
— Это не сказка, это быль… Того офицера допрашивал Арсланбеков!
— Значит, вы тоже большевик?
— Большевик! — решительно ответил Кирсанов. — Каков был тот большевик, таков и я. Не теряйте времени и делайте со мной, что хотите. Я вам ничего не скажу.
Я заговорил с ядовитой улыбкой:
— Вы хотите сказать: смерть спасает от всех мучений? Нет, не думайте, что вам так легко удастся умереть. Вам придется заговорить!
Кирсанов не ответил ни слова. Я встал и, подойдя к нему вплотную, с угрозой посмотрел на него:
— С какого времени вы большевик?
— С первого дня Октябрьской революции.
— Где были тогда?
— В Хиве.
— Значит, это правда, что вы служили в казачьем полку?
— Правда… Правда и то, что я был командиром батальона.
— Кто вас подослал ко мне?
Кирсанов иронически улыбнулся:
— Вы, господин полковник, опытный разведчик. Вам ли задавать такие вопросы? Но все же я отвечу вам. Я такой же разведчик, как и вы, но советский разведчик. Чекист!
— Что-о? Чекист?
— Да… Ваши уши еще не привыкли к этому слову? Но вам придется привыкнуть к нему!
Мне действительно еще не приходилось сталкиваться с сотрудниками большевистской Чрезвычайной комиссии. Быть может, поэтому я невольно внимательнее пригляделся к Кирсанову, точно видел его впервые. Он тоже медленно поднял веки и устремил на меня взгляд.
Я продолжал:
— Значит, с самой Бухары вы действовали по заранее разработанному плану?
— Да… Мы знали, с кем имеем дело. И, честно говоря, не думали, что удастся так близко войти к вам в доверие. Некоторые неожиданные обстоятельства облегчили мою задачу.
— Встреча с отрядом… Бегство из-под ареста… Так?
— Отряд повстречался нам случайно. Но все дальнейшее было осуществлено, говоря вашими словами, по заранее разработанному плану.
— Почему же вы не задержали меня в Новой Бухаре? Ведь у вас была такая возможность.
— Да, была… Но что это дало бы? Ничего! Нам, наоборот, хотелось, чтобы вы продолжали свое путешествие. Мы знали, что вы приехали с особым поручением. В вашу задачу входило изучение политической обстановки в Средней Азии и подготовка конкретных предложений по объединению деятельности контрреволюционных сил. Не так ли?
Не отрывая взгляда от Кирсанова, тем же строгим тоном я сказал:
— Продолжайте!
Кирсанов после небольшой паузы продолжал:
— Мы решили дать вам возможность поездить, встретиться кое с кем и оценить реальную обстановку собственными глазами. Не сочтите за комплимент: вы работали усердно. Проявили редкое мужество. То, что пережили вы, не каждый может выдержать. Но чего вы достигли? Каков итог всех ваших усилий? Простите за откровенность: вы сейчас похожи на капитана, корабль которого сел на мель!
