Клыч Кулиев - Чёрный караван
Элен могла не беспокоиться — я принял необходимые меры. Рядом с Джоном сидел еще один солдат с винтовкой и гранатой в руках. Комендант был предупрежден о нашей поездке. К тому же вблизи дома, куда мы ехали, были расположены наши посты, патрулирующие по проспекту Куропаткина.
По Гоголевской улице мы доехали до кинематографа «Модерн». Здесь стало светлее. В кинематографе шел сеанс. Оттуда доносился чей-то густой бас. Но зрителей, должно быть, было мало: у дверей никто не толпился. Пусто было и вокруг армянской церкви. Русский базар, днем обычно полный жизни, сейчас был пуст, только слабо мерцали керосиновые лампы в окнах на верхнем этаже караван-сарая. Справа потонуло в кромешном мраке здание мужской гимназии. Но напротив гимназии заметно было какое-то движение. Там находилась резиденция Закаспийского правительства. Должно быть, шло заседание: перед домом стояло много фаэтонов, даже три-четыре легковые машины.
У самого проспекта Куропаткина лопнула одна из шин. Я знал, что шофер тут ни при чем, но все же сердито буркнул:
— Молодец, Джон… Когда ты правишь машиной, непременно что-нибудь случается!
Джон промолчал. Вместо него ответила Элен. Прошептала мне на ухо строки Шекспира:
Но ежели для истинной любви
Страдание всегда необходимо,
То, видно, уж таков закон судьбы —
Научимся сносить его с терпеньем.
Вместо ответа я крепче сжал руку Элен.
Откуда-то подкатил на автомобиле комендант, по-видимому объезжавший город. Мы сели в его машину и через несколько минут остановились перед большим домом из обожженного кирпича. У входа нас ждали двое слуг. Я подумал, что это комендант предупредил хозяев, и собрался выбранить его. Элен остановила меня:
— Это я позвонила. Никто не знает, что вы приехалп.
Мы вошли в дом. Нас встретила хозяйка — Софья Антоновна. Она обняла Элен. Потом обратилась ко мне:
— Если не ошибаюсь, полковник Форстер? — и кокетливо протянула мне руки.
Я чуть притронулся губами к ее полной руке и спросил с простодушным видом:
— Значит, вы меня знаете, мадам? Наверно, тоже были в Мешхеде?
— Нет, нет… Что вы! Это Катя рассказывала мне о вас.
У меня отлегло от сердца. Итак, я не забыт. Неужели Кэт стала бы рассказывать обо мне, если бы в ее душе не сохранилось никакого чувства? Но, может быть, вспоминала-то она в порыве гнева?
Софья Антоновна провела нас в гостиную. Комната напоминала антикварную лавку. На стенах висели картины— старинные, в почерневших от времени рамах. Мебель тоже была старинная, уцелевшая, казалось, с незапамятных времен… Тяжелые гардины на окнах, статуэтки, ковры… Все такое старое, тусклое… Даже в воздухе комнаты осталось что-то от прошлого: он был тяжелый, с каким-то особым привкусом пыли и плесени.
Едва я вошел в комнату, мне почему-то вспомнился кабинет кушбеги. На первый взгляд здесь но было ничего похожего: и стены другие, и обстановка. Разве что воздух такой же? Не знаю. Но почему-то мне пришел на память именно кабинет кушбеги.
В дальнем углу гостиной за круглым столом сидел мужчина высокого роста, блондин, с волосами до самых плеч, и внимательно рассматривал толстый альбом. Увидев нас, он встал и слегка поклонился. Софья Антоновна представила его:
— Прошу вас… Познакомьтесь: Борис Евгеньевич… Чудесный художник и музыкант. Мон квартирант.
Блондин сдержанно улыбнулся и снова кивнул головой. Я сделал вид, что не заметил его поклона: не подал руки и не ответил даже кивком на приветствие. Обратясь к хозяйке дома, шутливо спросил:
— А еще одного квартиранта вам не нужно?
Софья Антоновна рассмеялась грубым смехом, вполне соответствовавшим ее комплекции:
— До сих пор у меня не было квартиранта-полковника. Но если угодно, и для вас комната найдется!
Из соседней комнаты вышла Екатерина. Едва я встретился с ней взглядом, мое сердце невольно забилось как бы в предчувствии чего-то неожиданного. Кэт! Какая все-таки ты милая!
Екатерина шла неторопливо, торжественно, совсем как невеста из-под венца. Ей, казалось, не хватало только фаты. Сдержанность была в ее натуре. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы она громко хохотала. Даже в порыве беззаботного веселья она только щурилась и смеялась негромко, одной ей присущим ласковым смехом.
Она медленно подошла ко мне. Я глядел в ее полузакрытые ресницами глаза со всей страстью, накопившейся за долгие месяцы. Екатерина тоже внимательно, без улыбки, посмотрела на меня. Я протянул ей руки и сказал:
— Незваный гость… Не обессудьте!
Екатерина покраснела. Должно быть, она тоже была глубоко взволнована. Пухлые губы сначала дрогнули, а потом чуть-чуть раскрылись:
— Добро пожаловать… Я рада, что ваше долгое путешествие закончилось благополучно!
Я не совсем понял Кэт. В ее словах мне послышался упрек. Но она не выглядела рассерженной, напротив, она, казалось, смотрела на меня с сочувствием и жалостью.
Софья Антоновна нарушила наш безмолвный диалог.
— Вот уже неделю Катеньке нездоровится. Простыла, должно быть. Сегодня в первый раз поднялась с постели, — пояснила она, обращаясь ко мне.
Я взял Екатерину за руки, усадил на диван и сам опустился рядом. Софья Антоновна подхватила под руку Элен и увела в соседнюю комнату. Художник, видимо, тоже понял, что его присутствие нежелательно, и, глядя на Екатерину, сказал;
— Если позволите, я тоже пойду к себе, поработаю.
Именно об этом я и молил бога: чтобы художник поскорее удалился. Но Екатерина не согласилась. Указав на кресло рядом с собой, она мило улыбнулась:
— Доктор запретил вам работать по вечерам. К тому же полковник не каждый день бывает у нас в гостях. Садитесь… и знакомьтесь.
Кэт хитрила. Вернее, хотела подразнить меня. Поэтому я перешел на французский язык:
— Не стоит задерживать занятого человека. Мы еще найдем время для знакомства.
Художник, оказывается, понимал по-французски. Неприязненно взглянув на меня, он криво усмехнулся:
— Господин полковник прав: не стоит задерживать занятого человека.
Екатерина озабоченно посмотрела на меня. Затем, обращаясь к художнику, возразила:
— Я, Борис Евгеньевич, ваша опекунша. Без моего разрешения вы никуда не смеете уходить. Сидите!
Художник неохотно сел. Признаться, я был рассержен таким оборотом дела. Екатерина капризничает или она действительно не хочет оставаться со мной наедине? Что делать? Я решил не замечать художника. Повернулся к Екатерине:
— Кэт! Я только что приехал. Как только переоделся с дороги, сразу поспешил к тебе. Может быть, ты уже забыла меня? Но, поверь, я тебя не забыл. С тобой вдвоем мы прошли тяжелый путь. Ты была самой моей верной спутницей. — Я умышленно придавал разговору интимный характер.
Екатерина нисколько не смутилась. Чуть приподняв ресницы, она внимательно посмотрела на меня. Затем укоризненно улыбнулась:
— Вы, полковник, интересный все-таки человек!
— Я — интересный?
— Да… Бог оказался к вам щедрым: тонкий политик… знаменитый разведчик… искусный оратор… неутомимый донжуан…
— Ха-ха-ха! — Я постарался смехом заглушить ядовитую иронию Екатерины. — Когда же вы обнаружили у меня такие разнообразные способности?
— Кое-что обнаружила раньше, кое-что — позже… Разве я ошиблась?
— Нет, нет… Я всегда преклонялся перед вашей проницательностью!
Софья Антоновна просунула в дверь голову:
— Борис Евгеньевич! Вдвоем мы не можем открыть одну банку. Не поможете ли нам?
Наконец мое желание сбылось: мы с Екатериной остались вдвоем. Я подсел еще ближе, хотел привлечь ее к себе. Но она отодвинулась и, окинув меня пристальным взглядом, сказала:
— Вы, господин полковник…
Я перебил ее:
— Почему — господин полковник? Почему не Чарлз?
Екатерина не ответила. Она долго сидела молча, с трудом переводя дыхание. Наконец с волнением заговорила:
— Я вас очень прошу: пусть сегодняшняя наша встреча будет последней!
— Почему? — Я видел, что Екатерина по-настоящему взволнована, и попытался завоевать ее расположение. — Что я сделал тебе плохого?
— Ничего плохого вы мне не сделали. Но если нужно еще доплатить за вашу доброту, говорите… Заплачу сразу и избавлюсь!
— Кэт! Не говори глупостей. За кого ты меня принимаешь? Поверь: я не лгу. Я люблю тебя. Всем сердцем люблю!
— Я тоже так думала. Но оказалось, что это ложь. Сначала вы попытались бросить меня в объятия Исмаил-хана. Потом связали с Доховым. А теперь для кого стараетесь?
Я снова сделал вид, что рассержен. Другого выхода не было.
Екатерина права. Если бы я знал, что она так чувствительна, я, конечно, действовал бы более осторожно. Генерал в этом смысле оказался наблюдательнее меня. Он уже тогда дал мне понять, что такое поспешное соединение Екатерины с Доховым может совершенно неожиданно дать отрицательный результат. Теперь я и сам понимал, что поспешил. Не надо было обижать Екатерину, надо было вместе с Элен отправить ее в Асхабад. Тогда, как выражаются на Востоке, и шампур не сгорел бы. да и шашлык тоже…
