Клыч Кулиев - Суровые дни (книга первая)
Но хан ошибся.
Воспользовавшись передышкой, Мяти-пальван послал гонца в Хаджи-Говшан — сообщить, что положение тяжелое и, если к рассвету не подойдет сердар Аннатувак, сдержать кизылбашей будет невозможно. Одновременно два всадника поскакали к Атреку: поторопить сердара.
К счастью, торопить его не пришлось — он перехватил гонца Мяти-пальвана уже на марше. Поэтому во второй половине ночи силы гокленов и ёмутов соединились. Узнав обстановку, сердар Аннатувак предложил немедля ударить на сарбазов и освободить выгодную западную окраину Нагыллы. Его предложение приняли.
Под покровом ночи несколько сот джигитов с грозным боевым кличем ринулись на вражеский лагерь. Хотя сарбазы Абдулмеджит-хана были не новичками в ратном деле, внезапное нападение привело их в замешательство. После короткой, но жаркой схватки они отступили, бросив даже пушку. А когда тьма поредела, началось сражение, давно уже не виданное в здешних местах. Кровью окрасились камни Чагыллы, заалела мутноватая вода Гургена. Вначале, захватив инициативу, джигиты сердара Аннатувака и Мяти-пальвана стали теснить ханских сарбазов. Абдулмеджит-хан яростно сопротивлялся. К полудню из Куммет-Хауза пришло подкрепление, и сарбазы вынудили туркмен отступить на запад.
Еще собираясь в поход, Абдулмеджит-хан знал, что в Хаджи-Говшане его не встретят с распростертыми объятиями. Однако сильного сопротивления он не ожидал и, торопясь к громкой славе победителя, оставил пеших сарбазов в Куммет-Хаузе, выступив только с конниками и одиой-единственной пушкой, взятой скорее для устрашения, чем для боя. Он считал, что большая часть туркмен находится возле Серчешмы, где их должен отвлекать до времени Шатырбек. После взятия Хаджи-Говшана он намеревался послать туда войско и совместными усилиями покончить с бунтовщиками.
Первая, вечерняя, стычка с джигитами Мяти-пальвана как будто подтвердила предположение Абдулмеджит-хана и укрепила в нем уверенность в легком успехе. И надо было видеть его ярость, когда ночное нападение едва не разрушило все его планы. Особенно бесила его потеря пушки.
Сарбазы-артиллеристы были жестоко наказаны, а плосконосый юзбаши чуть не расстался с головой. Однако это не поправило положения, и кто знает, чем бы все кончилось, не подоспей пехотинцы.
Получив подкрепление, Абдулмеджит-хан немедленно послал в Куммет-Хауз одного из сотников со строгим приказом: немедленно привести все резервные войска до последнего человека.
Открыв ураганный огонь из ружей и привезенных пехотинцами пушек, сарбазы перешли в наступление.
Перман достиг Чагыллы, когда солнце уже клонилось к закату. Он торопился — звуки ружейной пальбы и тяжкое уханье пушек подгоняли его. Над Чагыллы висел странный белый туман, и только подъехав поближе, Перман догадался, что это не туман, а пороховой дым.
Увидев, что со стороны Серчешмы скачет большой отряд всадников, Абдулмеджит-хан, уже почти смекнувший в чем дело, подумал было сперва о Шатырбеке. Но, разглядев лохматые папахи всадников, выругался и приказал встретить их пушками. Первая граната разорвалась далеко в стороне. Зато от взрыва второй клубящийся куст пыли и дыма вырос на самой обочине дороги. Всадники шарахнулись в стороны. Уводя их из-под обстрела, Перман обогнул низину стороной и вывел джигитов на северный берег Гургена, где держали оборону туркменские войска.
Новости, которые он услышал, оказались печальными: Мяти-пальван был тяжело ранен, Ягмур-ага, Ата-Ёмут и десятки других погибли, сдерживать превосходящие силы кизылбашей почти невозможно.
Перман разыскал сердара Аннатувака, который после ранения Мяти-пальвана принял общее командование. Он сидел в яме, нивесть кем выкопанной на речном берегу, и давал указания нескольким онбаши[100]. Появление Пермана его заметно обрадовало.
— Приехал, сынок? — сказал он, обняв широкие плечи джигита. — Молодец, что поспешил, молодец!
Перман коротко рассказал о схватке в Серчешме и пленении большого количества нукеров Шатырбека. Сердар внимательно выслушал и одобрил:
— Большое дело сделали вы, сынок! Очень большое! Однако следовало бы закрыть ущелье — оставить там человек пятнадцать. Кизылбаш уже понюхал жареного и вряд ли сунулся бы через переход, зная, что там сидят наши джигиты. Ну да не беда… А ты, сынок, в общем оказался прав: Абдулмеджит-хан не стал действительно распылять силы на Серчешму и Хаджи-Говшан, в одно место ударил, тощий пес!.. Не стану скрывать от тебя: положение очень скверное. Может, слышал уже, что Мяти-пальван ранен? Отправили его в Хаджи-Говшан. И других много тоже пострадало, да сбережет нас аллах от плохого… Ружей много у кизылбашей. И пушки… Эх, сотню бы ружей нам! Всех бы иранских разбойников вместе с их пушками послали к праотцам!
Сердар замолчал, горестно качая головой. Глядя на него настороженно и с надеждой, Перман сказал:
— Сердар-ага, я считаю, что какое бы ни было положение, отступать нам нельзя!
— Мы об этом и говорим, — невесело усмехнулся сердар Аннатувак, поняв затаенную тревогу джигита. — Куда отступать? Нет, сынок, отступать нельзя. Нужно подумать, как до наступления вечера дать отпор врагу. Через Чагыллы на Хаджи-Говшан пропускать кизылбашей нельзя. Думаю, есть один выход: обойти Чагыллы по северной стороне и ударить Абдулмеджит-хану в спину. Одновременно начнем атаку и отсюда. Как ты думаешь?
— Согласен с вами, сердар-ага, — кивнул Перман. — По-моему, очень дельная мысль. Если разрешите, я сам выполню это!
Сердар Аннатувак посмотрел на Пермана с отеческой лаской и сказал:
— Выполняй, сынок, и да будет над тобой милость аллаха! Возьми своих всадников и всадников Мяти-пальвана. И помни, что главный наш выигрыш — это внезапность. Обеспечишь ее — можно надеяться на благополучный исход. Не сумеешь подойти скрытно — останется только положиться на чудо, а чудеса, сынок, в наши дни стали слишком редки.
— Будьте спокойны, сердар-ага! — уверенно прогудел Перман и одним неуловимо легким движением выбросил из ямы свое могучее тело.
А пушки били все чаще. Абдулмеджит-хан торопился до захода солнца войти в Хаджи-Говшан, но все больше чувствовал, что придется ночевать в окрестностях Чагыллы. Войска из Куммет-Хауза запоздали, а туркмены бились самоотверженно — за каждую пядь земли приходилось платить немалой кровью. Правда, сарбазы постепенно продвигались вперед, нанося противнику значительные потери, но Абдулмеджит-хана такие темпы не устраивали.
Чтобы развить наступление, он бросил на южный берег Гургена около трехсот всадников. Они должны были перейти реку возле Чагыллы и попытаться напасть с тыла. Перман в это время собирал своих джигитов на северном берегу. Увидев вдали приближающуюся конницу врага, он приказал немедля переправляться на южный берег. Когда все джигиты перебрались, он выехал на пригорок и выдернул из ножен саблю.
— Братья! Друзья! Знайте: отступать некуда! Если не устоим, нет нам ни счастья, ни жизни! В Хаджи-Говшане никто не трогается с места — наши отцы, матери и дети надеются на нас! Братья! Кто дорожит их честью, кто считает себя мужчиной, пусть погибнет, но не отступит!
Сотни сабель и копий взметнулись в воздух.
— Кто отступит — бесчестен!
— Позор трусу!
— Проклятие до седьмого колена!
— Постоим за нашу честь!
— Веди, Перман!
Вражеская конница приближалась, неся над собой, как нелепое зловещее знамя, тучу поднятой конскими копытами пыли. Перман крутанул клинок над головой.
— Кто отступит, тот трус! Вперед, братья!
С яростным воем джигиты ринулись за ним. Пришпорили коней и сарбазы. В бешеной скачке столкнулись два живых потока. В воздухе заплясали сабли. Серую дорожную пыль окрасила красная человеческая кровь.
А в это время Абдулмеджит-хан бросил всех пеших сарбазов на сердара Аннатувака. И сердар понял, что натиска врага не выдержать. Он велел постепенно отходить на север, стремясь увлечь кизылбашей в сторону от Хаджи-Говшана.
Однако Абдулмеджит-хан быстро разгадал его хитрость. Он разделил сарбазов на две части. Одна из них стала преследовать отступающих, а вторая, тесня и уничтожая оставленные заслоны, продолжала пробиваться к Хаджи-Говшану.
Взглянув на низкое солнце, сердар Аннатувак сообразил, что сегодня кизылбаши при всех условиях уже не дойдут до Хаджи-Говшана. Поэтому он срочно отрядил туда гонца. А сам — теперь уже не было необходимости заманивать кизылбашей к Атреку — быстро перебросил воинов на южный берег и ударил на конных сарбазов. Абдулмеджит-хан, проклиная увертливого сердара, послал в бой конную полусотню личной охраны.
Сражение с северного берега Гургена полностью перекинулось на южный.
Болезнь Махтумкули не прошла, скорее даже усилилась. К слабости тела и ломоте в костях прибавился странный шум в голове. Но не время было хворать, и старый поэт, превозмогая боль, целые дни проводил на ногах.
