Генри Хаггард - Она и Аллан
— Что же было дальше, Ханс?
— После этого случилось многое, баас, я чувствовал себя, как будто дом вращается в воздухе в два раза быстрей, чем пуля, выпущенная из ружья. Внезапно комната наполнилась огнем, таким жарким, что он обжег меня, и таким ярким, что мои глаза закрылись, а ведь я могу смотреть на солнце, не моргая. Огонь был полон привидений, которые бродили вокруг, я увидел тех, которые стояли возле твоей головы и у тела Умслопогааса, в то время как остальные ходили и говорили с белой ведьмой так тихо, как будто встретили ее на рынке и хотели продать ей масло или яйца. Затем, господин, я увидел вашего благочестивого отца, который выглядел так, словно он накалился докрасна, без сомнения, в геенне огненной. Я подумал, что он пришел ко мне, баас, и сказал: «Уходи отсюда, Ханс. Это не место для доброго готтентота, как ты, Ханс, потому что лишь истинные христиане могут долго выносить такую жару».
Это доконало меня, баас. Я лишь ответил, что я привел его сына Аллана, надеясь, что он позаботится, чтобы он не сгорел в огне, что бы ни случилось с Умслопогаасом. Затем я закрыл глаза и рот, зажал нос и выполз из-под этих занавесок, как змея, и побежал через двор крааля и через арку в ночь, где сидел, замерзая, ожидая вас, чтобы увести отсюда. И вот вы приходите сюда, живой, с целыми волосами, что показывает, насколько хорош Великий талисман Зикали, потому что ничто не могло спасти вас, даже ваш благочестивый отец.
— Ханс, — сказал я, когда тот закончил, — ты прекрасный товарищ, потому что можешь достать спиртное из ниоткуда. Пожалуйста, помни, Ханс, что ты был пьян сегодня ночью, да, очень пьян, и никогда не повторяй того, что, как тебе кажется, ты видел в таком непотребном виде.
— Да, господин, я понимаю, что был пьян, и уже практически все забыл. Но, господин, здесь бутылка, которая все еще полна бренди, и если бы я мог достать еще одну, я запомнил бы все гораздо лучше!
К тому времени мы достигли нашего лагеря, здесь я нашел Умслопогааса, который сидел около двери и смотрел в небо.
— Добрый вечер, Умслопогаас, — сказал я самым беспечным тоном и стал ждать ответа.
— Добрый вечер, Хранящий Ночь, я думал, что ты потерялся в ночи, поскольку конец ночи сильней, чем все окружающие.
Этой загадочной реплике я удивился, но ничего не сказал. В конце концов Умслопогаас, отличавшийся импульсивной натурой, потерял терпение и сказал:
— Вы путешествовали этой ночью, Макумазан? Если да, то что вы видели?
— Ты видел сон сегодня ночью, Умслопогаас? — ответил я вопросом на вопрос. — И если так, что это было? Мне кажется, что видел тебя с закрытыми глазами в доме Белой Королевы, без сомнения, потому что ты очень устал от разговоров, которые тебе скучны.
— Да, Макумазан, как ты верно предполагаешь, я очень устал от разговоров, которые слетали с губ белой ведьмы, как музыка, которая приходит из маленького потока, бегущего по камням, когда солнце горячо, и, устав, я задремал и видел сон. Что я видел, не имеет значения. Достаточно сказать, что я чувствовал себя, как камень, подброшенный мальчиком, который сидит на земле и пугает птиц. Я был быстрей, чем камень, быстрей, чем падающая звезда, пока не достиг одного прекрасного места. Не имеет значения, что это было, в самом деле я уже начал забывать, но я там я встретил тех, кого знал когда-либо. Я встретил зулусского Льва, Черного, разрушителя земли, у которого была сестра по имени Балека, она глядела на него подозрительно. Она родила ребенка, которого усыновил Мопо. Он вместе с братьями-принцами потом убил Черного. Макумазан, у меня был личный счет к этому человеку, даже несмотря на то что наша кровь была одного цвета, потому что его сестра была убита вместе с племенем лангени[33]. Я подошел к нему, взял его за горло, наклонил голову, заставил найти копье и щит и встретиться со мной, как мужчина с мужчиной. Да, я сделал это.
— И что случилось потом, Умслопогаас? — спросил я, когда он замолчал.
— Макумазан, ничего не случилось. Моя рука, кажется, прошла через его горло и череп, он продолжал говорить с кем-то, с вождем, которого я узнал, его звали Факу, которого в дни Дингаана я убил на горе Призраков.
Факу рассказал историю о том, как я убил его, о битве, которую вели я и мой брат по крови и волки, затем о старой ведьме, которая сидела на горе Призраков, ожидая, пока умрет мир, потому что я мог понять их разговор, хотя сам проходил сквозь них, как ветер.
Они проходили мимо, с ними шли остальные, Дингаан среди них, который тоже знал кое-что про гору Призраков, я видел, что там Мопо, и я набросился на него. С ним я тоже говорил, но случилась такая же история, он поймал взгляд Черного — Чаки, которого он убил, ударил маленьким красным острым ассегаем, свалил и убежал, потому что на этой земле, я думаю, он все еще боится Чаку, или так говорил мой сон.
Я пошел дальше и встретил остальных, с кем я боролся в тот день, среди них был Джикиза, который правил народом Топора до тех пор, пока я не убил его этим же топором. Я поднял этот топор и приготовился к новому бою, но никто из них не обратил на меня внимания. Они ходили вокруг, или сидели и пили пиво, или нюхали табак, но никто из них не предложил мне пива или табака, даже те, кого убивал не я. Я покинул их и пошел дальше в поисках Мопо, моего приемного отца, и еще одного человека, моего брата по крови, с которым мы бок о бок охотились с нашими волками. Да, я искал его и других.
— И ты нашел их? — спросил я.
— Мопо я не нашел, что заставило меня вспомнить, Макумазан, что, как ты однажды намекнул мне, он, кого я считал давно умершим, все еще бродит по земле. Но остальных я встретил... — И он замолчал задумавшись.
Теперь я знал достаточно историю Умслопогааса, чтобы быть уверенным, что он любил этого человека и женщину, о которых говорил, больше, чем всех остальных на земле. Брат по крови, чьего имени он не произносил, не означало, что это был действительно его брат, просто человек, с которым он произвел определенную церемонию братания, жил с ним на Ведьминой горе, хотя я едва ли мог поверить в то, что они охотились со сворой гиен. Там, как он говорил, у них была великая битва с отрядом, посланным королем Дингааном под командованием того самого Факу, которого упоминал Умслопогаас. В этой битве его брат по крови, владеющий палицей Страж Брода, встретил свою смерть после многочисленных битв. Там была, как я слышал, Нада-Лилия, чья красота была известна по всей земле, которая умерла при странных и печальных обстоятельствах.
Естественно, вспоминая свои встречи и переживания, о которых я внушил себе, что все это было сном, я встревожился, узнав, что те, кто был дорог этому страшному зулусу, узнали его.
— И что же они сказали тебе? — спросил я его.
— Макумазан, они не сказали ничего. О Небеса! Эта пара стояла там, или иногда они ходили туда-сюда, мой брат, человек, более известный, чем можно себе представить, подпоясанный шкурой волка, с палицей Страж Брода, с которой лишь он один мог управляться, на его плече, и Нада, более прекрасная, чем когда она была жива, такая родная, что мое сердце подскочило к горлу и дыхание остановилось, когда я ее увидел. Да, Макумазан, они стояли или ходили вокруг, держа друг друга за руки, как любовники, и смотрели друг другу в глаза и говорили о том, как знали друг друга на земле, потому что я мог понять их слова и мысли, и о том, как им было хорошо в конце концов там, где они оказались.
— Умслопогаас, они же старые друзья, — сказал я.
— Да, Макумазан, очень старые друзья, как я понимаю. Настолько старые, что они ни слова не сказали обо мне, о том, кто был их другом. Мой брат, чье имя я поклялся не произносить, женоненавистник, который говорил, что любит только меня и волков, улыбался, глядя в лицо Нады-Лилии. Нады, невесты моей юности, и ни слова обо мне, хотя она должна была улыбнуться и рассказать ему, каким великим воином я был, и ни слова обо мне, чьи дела она хотела восхвалять, обо мне, кто спас ее в пещерах халакази и от Дингаана, ни слова обо мне, хотя я стоял рядом и смотрел на них.
— Я думаю, что они не видели тебя, Умслопогаас.
— Это так, Макумазан, я уверен, что они меня не видели, поскольку, если бы видели, вели бы себя по-другому. Но я видел их, и они не обратили внимания на мои выстрелы, я побежал к брату, кричал, чтобы он защищался своей палицей. Он снова не обратил на это никакого внимания, тогда я поднял свой Инкозикаас, делая им круг на свету, и ударил со всей силы.
