Евгений Аллард - Призраки прошлого
— Вот когда вернёшься, тогда и поговорим, — бросил я сухо.
— Соглашайся на сделку, — раздался будто шедший из глубины сознания зычный голос. — Соглашайся, или больше никогда не увидишь Милану живой.
Я резко обернулся к Мельгунову, по коже побежали мурашки — за спиной мегазвезды возвышалось нечто отвратительное, бесформенное с горящими глазами, в которых я увидел бездну, где на самом дне лежали кучи растерзанных, окровавленных тел. В нос ударил отвратительный смрад из горящей серы, разлагающейся плоти и едкого дыма. Я отчётливо увидел пожелтевший пергаментный свиток, на котором неразборчивой вязью шли убористые значки, интуитивно встряхнул головой, видение исчезло. Мельгунов протягивал мне обычный белый лист бумаги со стилизованной гербовой печатью.
— Я предлагаю тебе сделку, — прозвучал его совершенно обычный, ничем не пугающий голос. — Я выкупаю с процентами клуб, но с отсрочкой на год. Через год возвращаю все тебе сполна,
— Я никогда не соглашусь на это, — отчеканил я. — Никогда! И ты ничего не сможешь сделать!
— Стоп! — я вздрогнул от визга. — Мерзкая скотина, гнусное отродье, что за х…ню несёшь! Мы же договорились, снимаем с одного дубля! Убью, сволочь, кадр испортил!
Рядом оказался мгновенно побагровевший от злости Розенштейн, похожий на разъярённого павиана с красной задницей, которая переместилась на голову. Несмотря на гнетущее впечатление от встречи с посланцем Ада, его прыжки рассмешили до такой степени, что захотелось расхохотаться.
— Успокойся, Давид, — к нам подошёл Верхоланцев. — Это я попросил Верстовского импровизировать. Все получилось именно так, как нужно. Все в порядке.
— Все равно, пусть следует сценарию, — уже немного успокоившись, хмуро пробормотал Розенштейн. — Он должен согласиться на эту сделку, иначе это нарушит дальнейший ход событий, — проворчал он.
Верхоланцев подёргал себя за усы, и миролюбиво проговорил:
— Послушай, Давид, получается неубедительно. На кой хрен Франко соглашаться? Ну, сам подумай?
— Что ты предлагаешь? — бросив взгляд на часы, пробурчал Розенштейн. — Прямо здесь изменить сценарий?
— Нет, я предлагаю оставить сцену, как есть. И отправить в печать.
— Нет, он должен согласиться, — вдруг подал голос Мельгунов. — У меня есть кое-какие соображения.
Он достал из кармана сложенный листок бумаги и подал Розенштейну. Тот аккуратно развернул, пробежал глазами и воскликнул радостно:
— Вот то, что надо! Игорь Евгеньевич, вы гений! Настоящий гений! Каково? — подавая Верхоланцеву, добавил он с довольным видом.
Взглянув мельком на текст, главреж мрачно проговорил:
— Кажется, Игорь Евгеньевич опаздывает на спектакль. А нам придётся репетировать несколько раз.
— Мне репетировать не надо, — возразил надменно Мельгунов.
— Правильно! А как сыграет Верстовский, не имеет никакого значения! — добавил быстро Розенштейн.
Я привык, что продюсер унижает меня, издевается и оскорбляет. На этот раз вместе со мной опустили ниже плинтуса и Верхоланцева. Я ждал, что главреж разразится семиэтажным матом и пошлёт всех в задницу. Но он помрачнел и через паузу буркнул:
— Делайте, что хотите.
Хромая сильнее обычного, он отошёл от машины и направился под навес, где стояли стулья. Розенштейн, проводив спину главрежа взглядом, повернулся к нам и удовлетворённо скомандовал:
— Верстовский, быстро читай, что здесь написано и начнём. И без фокусов, отклонишься от сценария, сильно пожалеешь! Понял, дерьмо?
Мне стоило огромного труда сдержаться, чтобы не врезать по высокомерной физиономии «тёте Розе». Ещё одна его издёвка, я бы просто встал и ушёл, наплевав на всех. Меня успокаивало лишь то, что Милана не видела моего унижения.
Лиля вновь подошла к нам, пробормотала номер кадра и быстро убежала.
— Значит, ты не согласен, — произнёс Мельгунов свой текст. — Тогда у меня кое-что есть для тебя, — торжествующе добавил он, доставая папку из портфеля, лежащего рядом с ним на сиденье. — Один человек смог мне помочь.
Я просмотрел листы, взглянул на Мельгунова, наши глаза встретились.
— Если не согласишься, эта информация уйдёт в полицию, — добавил он. — И тогда тебе грозит не тюрьма, а электрический стул.
— Что же ты тогда сразу не идёшь к копам? Сразу избавишься от меня, надоедливого поклонника, — проговорил я насмешливо.
— Я не подонок, как ты. Только хочу, чтобы ты оставил нас в покое. Лишать тебя жизни не входит в мои планы. Но если ты откажешься…
— Не подонок? То есть шантаж — это вовсе подлость, а так, милое дельце между двумя старыми приятелями? — перебил я его.
— Ты меня вынуждаешь на это идти. Если не согласишься на сделку … потеряешь Милану навсегда.
Последние слова вновь произнёс тот же самый низкий, утробный голос, от звуков которого голова пошла трещинами, как старый глиняный кувшин. «Соглашайся! Соглашайся!» — зазвенел хор тоненьких, отвратительных голосков, словно вокруг лихо поскакали резвые бесенята.
— Я должен подумать, — не по сценарию произнёс я, ожидая очередного скандала.
— Хорошо, — неожиданно согласился Мельгунов. — Даю тебе время до утра. Уверен, что ты не сбежишь. Она тебе слишком дорога.
Он спокойно, с достоинством, слез с сиденья, прихватив портфель, и вышел из машины. Я посидел за рулём, не замечая, что теперь «глаз» камеры смотрит мне в лицо, завёл мотор и проехал пару метров.
— Стоп. Снято, — услышал я голос Розенштейна. — Ну, вот видишь, можешь, когда хочешь, — удовлетворённо добавил он.
Я остался сидеть в машине в глубокой задумчивости — Мельгунов не сказал по сценарию: «Белла тебе слишком дорога», будто бы намекал на Милану. А Розенштейн сделал все, чтобы Мельгунов смог это сказать мне. Что за мерзкую пьесу разыгрывают они вместе с Мельгуновым? Обрабатывают мне мозги, чтобы свести с ума, или действительно все это сговор с дьяволом? Может быть, они проделали это и с Северцевым? Теперь я — следующая жертва?
19
Через час я уже поднимался по лестнице на второй этаж гостиницы, где находился номер Миланы. Я с нетерпением ждал этой встречи и в то же время жутко боялся опозориться. Тускло светилось лампочки под потолком, я взбежал вверх на пролёт, отдышался, и как можно спокойней открыл дверь, оказавшись в коридоре, устланной бордовой ковровой дорожкой. Сюда выходили двери с золотыми табличками с выбитыми номерами. Я быстро огляделся и постучал — передо мной предстало ласкающее взгляд божественное видение в облаке белоснежных кружев.
Я шагнул внутрь, сжав Милану в объятьях, ощущая, как она дрожит от нетерпения, ждёт моих ласк, бережно отнёс на широкую кровать, распахнул, словно наряд феи полупрозрачное одеяние, и, ощущая колотящиеся у самого горла сердце, начал дарить поцелуи её восхитительной, горячей коже. Милана вздрагивала, по телу пробегали волны. То, жадно впиваясь, то, легко проводя губами, я добрался до нежного, распустившегося бутона. Милана выгибалась, как струна, вздрагивала всем телом, с губ срывался громкий стон. Наши тела сплелись в единое целое, погрузив в пучину раскалённой лавы. В исступленье, похожем на бред, я шептал совершенно идиотские словечки, придумывая уменьшительно-ласкательное имя каждой части её тела.
Милана прижалась ко мне, каждая волна, пробегавшая по её телу передавалась мне, усиливаясь многократно. Я ласкал, тискал затвердевшие соски, целовал бархатистую ложбинку между налитыми яблоками грудей, хрупкие ключицы с маленькой родинкой, жадно впивался в чувственный рот, усмиряя бушующее внутри меня пламя, но оно вырвалось наружу, ослепив на мгновенье. Я затих в изнеможенье, расслабился, ощущая, как Милана нежно целует меня в лицо, зарываясь тонкими, нервными пальцами в мои волосы, как вдруг перед глазами вспыхнуло то, нечто пугающее и отвратительное, с которым я встретился на съёмке с Мельгуновым. Меня пронзило словно ударом током, я замер, присел на кровати, Милана обвила меня руками, прижалась, целуя.
— Олежек, ты где-то совсем далеко от меня, — прошептала она печально. — Вернись, нам так было хорошо. Правда?
— Милана, скажи, Северцев рассказывал тебе о некой сделке, которую ему предлагал Мельгунов?
Повисла долгая пауза, она присела рядом, нервно взяла с тумбочки пачку сигарет. Милана редко курила. Я почти физически ощутил, как она напряжена, расстроена.
— Олег, надо было тебе сразу это сказать, — глухо произнесла она, сделав пару затяжек. — Тебе не стоит больше искать убийцу Гриши. Полиция уже арестовала его. Все кончено.
— Вот как? И кто же это? — не поверил я.
— Юра, муж Лили.
— Юра? — перед глазами промелькнуло лицо ассистентки с заплаканными глазами. — Лифшиц? Этого не может быть! Какой у него мотив? Нет, Милана, он не мог. Это вранье. Нашли первого-попавшегося.
