Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая
— Вранье! Ложь! — крякнул Шаброль и чуть не задохнулся от ярости. — Ты врешь! Это провокация, «Профессор»! Где твои доказательства, где сам Венделовский? Так обвинить можно кого угодно и в чем угодно!
— Ах, боже мой, какие мы сердитые! Знай, твой друг исчез. Полагаю, сбежал, как многие ему подобные. Знай, чтоб не предстать перед судом нашего народа и партии.
— Вранье, выдумки, наглая ложь! — уже криком кричал Шаброль. — Ты сам все это придумал. Какой ты разведчик, если не верить товарищам по работе?! Ты — доносчик, филер, обыкновенный осведомитель.
— Не пришлось бы пожалеть, Шаброль. Не бросайся словами. У меня память хорошая, я ведь все запомню.
— Да пошел ты к черту, провокатор. Я не могу с тобой больше сотрудничать. Я отказываюсь и пошлю донесение Артузову.
— Твой Артузов арестован как «враг народа». Можешь написать ему во внутреннюю тюрьму на Лубянку.
— Ну и сволочь ты, Деревянко. Я не верю тебе. Ты ответишь за все, предупреждаю!
«Профессор» сложил руки на груди, презрительная ухмылка растянула его рот:
— Ошибаешься, Шаброль. Это ты хотел вербовать меня, чтобы дать переждать воинствующим троцкистам и бухаринцам. Ты был готов в содружестве с военными, — кстати учти, все они признались во враждебной деятельности, — убить товарища Сталина и совершить в стране военный переворот. Я сегодня же передам в «Центр» донесение обо всем, что ты тут разболтал.
— Кто тебе поверит, провокатор? Я двадцать лет работаю за кордоном, я проверен десятки раз. Мало ли что ты придумаешь, подонок! На испуг меня берешь?
— Нет, голубчик, и у меня есть свидетель, — торжествующе произнес Деревянко и позвал. — Монкевиц! Заходи, полковник.
Дверь резко раскрылась и действительно появился Монкевиц. Он был также наряден и подтянут, как несколько дней назад у своего дома. Но больше всего поразило Шаброля лицо Николая Августовича. Совсем недавно он видел его испуганным, жалким. Сейчас Монкевиц преданно смотрел на «Профессора» и ждал указаний. Слыхал, к чему меня склонял этот предатель? Вербовал, деньги предлагал.
— Так точно! — лихо ответил Монкевиц.
— Подтвердить можешь?
— Конечно! Своими ушами слышал.
От возмущения и гнева у Шаброля не находилось слов. Он вытащил револьвер и, наставив его на Деревянко, стал пятиться к дверям.
— Ни с места! — крикнул он с порога. — Стреляю сразу!.. Пишите ваши донесения, только сначала попробуйте задержать меня. Мы в свободной стране. Первый же полицейский кинется мне на помощь.
Он захлопнул дверь и кубарем скатился с лестницы отеля (тихий семейный отель неподалеку от вокзала Сен-Лазар выбрал себе под жилье Иван Матвеевич, там — в противоречии с прежними инструкциями — и назначил свидание Шабролю).
Уже в вестибюле отеля Шаброль перешел на шаг, а выйдя на улицу, принял вид спокойно прогуливающегося человека. Отойдя от опасного места за несколько кварталов, уселся на высокий каменный бордюр: следовало сбить паническое настроение, охватившее его. И прежде всего не торопиться, обдумать первые, самые важные свои шаги. Следовало добраться до дому, осмотреть комнату — не оставил ли чего-нибудь компрометирующего. И только потом на вокзал, бежать отсюда, бежать как можно скорее.
Он пересчитал деньги. Маловато, но на первое время хватит... Ну, вперед, Шаброль, да поможет тебе бог!
Он спускается по улице и выходит на площадь. Берет такси, отъезжает. И сразу же оборачивается. Нет, преследователи еще не появились. Какое-то время у него есть. На миг мелькает мысль — искать убежища в посольстве, но он тут же отвергает ее: у первых же дверей его встретит «профессор».
Итак, выбор сделан. Он — невозвращенец. Его удел теперь долго бежать и умело прятаться. И он ведь кое-чему научен годами своей работы. Главное, не суетиться, не мелькать. Делать все планомерно, без суеты.
Он заходит к себе в комнату. Минута на объяснение с хозяйкой; он виноват, что не смог предупредить заранее о своем отъезде. Вот все деньги, что он задолжал, простите, непредвиденные обстоятельства, знаете, болезни приходят к нам и нашим ближним всегда так внезапно. Еще минута — взять мольберт и краски... Шаброль смотрит в окно — чисто будто бы. Он садится в другое такси и дает адрес своей связной. Он обязан предупредить мадам Пино. Ей надо исчезнуть немедля! Минутное прощание. Она готова — словно ждала его визита...
Шаброль вновь меняет такси и направляется на вокзал. Билетный зал. Касса. К счастью, народу мало. Экспресс только через час. Следует внимательно осмотреться; он уверен, что узнает людей Деревянко.
Шаброль, заметно прихрамывая, обходит все помещения. Пока никого. Он нарочно медлит, чтобы выйти на платформу в последнюю минуту и вскочить в вагон уже на ходу. Шаброль успевает схватить несколько газет и — вот он уже едет, он обставил своих преследователей, выиграл у них. Скоты! Жандармы! Убийцы! Не на того напали. Он еще поборется с.ними, он докажет, кто из них прав. Вот из-за таких продажных типов и идет по миру позорная слава НКВД...
Глава четырнадцатая. КУДА ИСЧЕЗ ГЕНЕРАЛ МИЛЛЕР?
1
Большим событием для русской эмиграции было двадцатилетие славного Корниловского полка, которое по специальному решению РОВСа решено было отмстить широко, торжественно — истинно по-русски. Газеты и журнал «Иллюстрированная Россия» помещали многочисленные статьи о боевом пути образцового подразделения Добровольческой армии, многозначительно называемого «Легионом русской чести», олицетворяющего все лучшее, что несла на своих штыках армия монархической России. Вспоминали первый смотр полка. Словно отлитые из стали, застыли в касках трехтысячные отряды, обмундированные в особую корниловскую форму: черно-красные погоны у солдат, на левом рукаве гимнастерки эмблема — на щите череп над скрещенными мечами, внизу — граната. Череп белый, граната красная, щит голубой — все национальные цвета России, за которые добровольцы клялись сражаться не щадя живота своего.
Корнилов передал знамя полка Неженцеву... Так началась славная история корниловцев, основной силы Добровольческой армии. Полка, ставшего высоким символом белой Армии и ее историей. Сам генерал Лавр Корнилов, человек беззаветной храбрости, погиб в конце марта 1918 года. Это случилось во время боя под Екатеринодаром от случайно разорвавшейся рядом гранаты.
В этом же бою под Екатеринодаром был убит и полковник Неженцев. Предводителем Корниловского полка был назначен последний командир лейб-гвардии Преображенцев полковник Кутепов.
«Мы упоминаем среди славных корниловцев еще одно имя — Скоблина, потому что носитель его благополучно здравствует среди нас и ныне олицетворяет собою душу Корниловского полка, являясь хранителем его традиций и отцом полковой семьи на чужбине, — писал один из историков. — Капитан Николай Васильевич Скоблин в возрасте 24 лет принял участие в первом Кубанском походе, а весною 1920 года, в 26 лет, в качестве начальника Корниловской дивизии был произведен генералом Врангелем уже в чин генерал-майора...»
Скобли ну было посвящено много газетных материалов, фотографии разных лет. Перечисляя особо боевые заслуги начальника дивизии, журналисты отмечают изворотливое, изматывающее противника отступление от Орла, упорные и кровопролитные бои под Курском, использование единственной дороги на Фатеж, когда Скоблин сумел быстрыми маршами вырваться из смертельных красных клещей. И особо — бои под Ростовом в декабре девятнадцатого, когда дивизия оказалась отрезанной от переправ через Дон и только трезвый расчет и героизм начальника дивизии спас вверенные ему войска. И роковые дни под Каховкой, в конце августа двадцатого, когда после некоторых успехов в Таврии следовало срочно уходить за Перекопские укрепления... Второго ноября 1920 года генерал Скоблин, едва оправившись от ран, планомерно и без следов малейшей паники погрузил остатки Корниловской дивизии за пароход «Саратов» и оставил Крым...
К двадцатилетию полка военная эмиграция готовилась долго и торжественно. Все детали предстоящего праздника продумывались, согласовывались и коллегиально утверждались начальствующим составом РОВСа. Как-то незаметно праздник Корниловского полка превращался в юбилей Скоблина. Такого количества фотографий в прессе не удостаивался, пожалуй, и сам Главнокомандующий барон Врангель! Выла опубликована, правда, и одна большая фотография генерала Миллера — сегодняшнего, старого уже, погрузневшего, с тусклыми, усталыми глазами и дряблыми щеками. На фотографии выделялись лишь необыкновенной длины усы, доходящие до ушей, густые брови и черно-серая бородка клинышком. Генерал Миллер остался весьма недоволен своим фотопортретом, занявшим всю обложку журнала «Иллюстрированная Россия». Ни в какое сравнение не шла эта жалкая фотография с сотнями снимков генерала Скоблина. И пожалуй, не только сам генерал был тому причиной. Ведь женой его была знаменитая русская певица Надежда Плевицкая, совсем еще недавно любимица царского двора. «Курский соловей», как звали ее журналисты, в эмиграции — баловень армии, всеми и всюду желаемая.
