Павел Багряк - Пять президентов
— Они — это президент? — тихо спросил Честер.
— Да.
Честер разочарованно присвистнул.
— Знаете что, — вдруг сказал он, — я выйду сейчас на одну из этих площадей и расскажу людям всё. Вот тогда начнётся!
— Никуда ты не выйдешь, — отрезал Гард. — Ты можешь рисковать своей головой, но не нашими. Тем более, мы приехали.
— Но это же твоя квартира, Гард!
— Вот именно, — сказал комиссар. — Прятаться нужно там, где искать заведомо не будут. Идёмте…
Обойдя все три комнаты, Гард опустил шторы на окнах и лишь после этого разрешил спутникам покинуть прихожую. Нераспакованный чемодан всё ещё стоял у двери, и Гард, показав на него, сказал:
— Повторяю: вы будете здесь пока в полной безопасности. С одной стороны — я в отпуске, с другой — «человек Дорона».
— Вот как? — сказал Миллер.
— Не беспокойтесь, последняя должность у меня чисто символическая.
— Кроме того, — добавил Честер, — я обещаю вам в случае чего просто свернуть ему шею.
Миллер натянуто улыбнулся. Он всё ещё не мог избавиться от подозрительности, хотя прекрасно понимал, что теперь в ней нет никакого смысла. Словно чувствуя состояние учёных. Гард поторопился рассказать им о своей встрече с Дороном. При этом он дал понять, что, вмешавшись в дело, был готов и к роли гостеприимного хозяина, и к роли человека, способного подвергнуть их принуждению.
— Я бесконечно рад тому, — сказал Гард, — что случилось первое.
— Простите, господа, — добавил Честер, — но, как мы ни гадали, мы не могли заранее предположить, что у вас благородные цели.
На что Чвиз мрачно заметил:
— Ни у кого на лбу не написаны достоинства. Особенно у людей, занимающих пост комиссара полиции.
Гард рассмеялся:
— Признаться, я уже принял решение подать в отставку, как только «вернусь» из отпуска. Особенно если в стране произойдёт что-нибудь серьёзное. Мы с Честером откроем частную сыскную контору. Не возражаешь, Фред?
— Побойся Бога! Ведь только тогда у меня появится реальный шанс сыскать себе приличную работу!
— Но мы отвлеклись, господа, — сказал Гард. — Я хотел бы знать, какие шаги вы уже предприняли и что намерены делать в будущем.
Миллер пожал плечами и поправил воротничок рубашки своим характерным движением шеи.
— К несчастью, — сказал он, — мы лишены какой бы то ни было информации. Мы знаем лишь, что в городе вырублено электричество и что там происходят… м-м… волнения. Вмешаться в события мы сейчас не можем. Единственное, что мы сделали, это отправили Дорону ультиматум, как только почувствовали признаки хаоса. Но нам неизвестно даже, удалось ли Таратуре…
— Удалось, — сказал Честер. — Уорнер и Норрис звонили нам. Это наши люди, они видели Таратуру входящим в особняк Дорона, а затем выходящим в парке из колодца, причём Норрис ещё долго будет помнить этот выход.
— А что за ультиматум? — спросил Гард.
— Копии нет, — ответил Миллер. — Могу вспомнить основной смысл. В письме было написано, что я — о профессоре Чвизе, разумеется, там нет ни слова — пойду на крайние меры, если Дорон не примет моих условий. Условия такие: полная независимость в работе и дальнейшем усовершенствовании установки, использование её только в благородных целях и абсолютная гарантия свободы, которую я требую от лица всей науки. На размышления я дал Дорону десять часов.
Честер снова разочарованно присвистнул, а Гард покачал головой.
— Сколько прошло времени? — спросил он.
— В девять утра Таратура вышел из дома. Думаю, часов в одиннадцать он был у Дорона…
— Ваш срок истекает, — заметил Гард.
— А сколько времени прошло с тех пор, как были созданы президенты? — вдруг спросил Чвиз.
— Первый был создан в воскресенье утром, — сказал Миллер. — Второй — спустя час, а третий — где-то около полудня. Вот и считайте, коллега. А что?
— Так, — сказал Чвиз. — Первому, выходит, уже около сорока часов жизни.
— Простите, — вмешался Гард. — Как я понял из ваших слов, вы сделали трёх новых президентов?
Он подчеркнул слово «трёх».
— Да, — сказал Миллер. — Хотели сублимировать четырёх, но с последним почему-то получилась осечка. Я даже не знаю почему. Матрицы, с которых осуществлялось печатание, были в порядке, Таратура заранее доставил их в кабинет президента…
— Каким образом? — поинтересовался Честер.
— Увы, он не сказал нам, и теперь это останется тайной… И, поскольку мы готовили матрицы в разное время, делая снимки с президента в разных местах — когда он молился, когда был на матче регбистов, на банкете и, наконец, один снимок, который сорвался, во время предвыборного митинга, — у нас должны были получиться четыре президента с гипертрофированием определённых человеческих качеств. Нам казалось, что именно это обстоятельство приведёт к полному разнобою в управлении государством и, следовательно, к хаосу.
— А что потом? — спросил Честер.
— Вас интересует наш план? Или то, что случилось в действительности?
— План, план, — нетерпеливо сказал Гард.
— Я же говорил. Они должны были понять, что обращаются с нашим открытием, как дети со спичками. Надо было научить их благоразумию.
— И это всё? — сказал Честер.
— Разве этого мало!
— Ах Боже мой! — воскликнул бывший репортёр. — Эти детки должны обжечься, а потом дуть на свои бедные пальчики и плакать крупными слезами?! Простите, господа, но это счастье, что они не знают вашего плана. Как вы наивны, если ведите в благоразумие акул! Убеждён, что всем этим доронам и гангстерам из Совета Богов мерещится страшный заговор, чуть ли не революция, но никак не ваши пасторальные надежды!
— А что сделали бы вы на нашем месте? — спросил Чвиз. — Дело в том, что даже эту идею Миллера я считал авантюрой.
— Я бы? Я бы… Я бы напечатал несколько тысяч Уорнеров, и Норрисов, и даже Честеров, которые к чёртовой матери разнесли бы…
— Стоп, стоп! — сказал молчавший до сих пор Гард. — Всё это наивно, но что сделано, то сделано. А потому постараемся извлечь максимум пользы из сделанного. Итак, господа, прежде всего должен сообщить вам, что из разговора с Дороном я понял, что в стране сейчас не четыре, а пять президентов.
— То есть? — сказал Миллер. — Мы зафиксировали четырёх!
— Дорон сначала тоже. И когда ваша лаборатория была обесточена, он заверил Совет Богов, что дальнейшее дублирование невозможно. Тогда-то и явился пятый президент, который перепутал им карты.
Миллер задумался.
— Вероятно, — сказал он после паузы, — произошла какая-то случайность…
— Гадать нет смысла, — сказал Чвиз. — Что бы там ни произошло. Гард прав. Надо думать, как использовать это обстоятельство.
— Вы действительно не можете продолжать дублирование? — спросил Гард.
— Сейчас нет, — ответил Миллер. — Установка в чужих руках.
— Но они думают, что можете! — воскликнул Честер.
— И это наш козырь, — добавил Гард.
— Второй наш козырь тот, — продолжал Честер, — что они уверены в заговоре и дрожат за себя. Следовательно…
— И главный наш козырь, — вставил слово Гард, — волнения в стране.
Миллер посмотрел на него с недоверием:
— Простите, но как вы, комиссар полиции, один из оплотов власти, можете радоваться волнениям?
— А как вы, профессор Миллер, один из научных оплотов власти, могли планировать потрясение основ этой власти? По-моему, Чвиз уже задавал вам этот вопрос.
— Обстоятельства… — буркнул Миллер.
— Я тоже исхожу из обстоятельств. А они подсказывают мне, что в сложившейся обстановке мы заинтересованы… — Гард запнулся, — в революции. Это наш единственный козырь.
— Не надо считать козыри, — сказал вдруг Чвиз. — Через несколько часов всё равно не будет ни одного.
Он сказал эти слова так спокойно и убеждённо, с такой жуткой размеренностью, что по спинам у каждого пробежали мурашки.
— Чвиз, — тихо сказал Миллер, — прошу объясниться.
— Скажите, Гард, — вместо ответа спросил Чвиз, — каким образом по золотой коронке вы угадали происхождение профессора Миллера?
— Извольте, — начал Гард. — Я прежде всего предположил, что синтетический труп должен разложиться как-то иначе, нежели естественный… Простите, Миллер, что я столь циничен в вашем присутствии. Но, обнаружив пустой гроб, а в гробу золотую коронку, я понял, что при всех случаях коронка была естественной. Или профессор поставил её до сублимации — и тогда я подумал бы о странных ворах, которые украли полуразложившийся труп, нарочно выбросив золотую коронку. Или Двойник поставил её в период после сублимации до своей смерти — и тогда естественно, что от него осталась лишь коронка. Логично?
— С одной поправкой, — медленно сказал Чвиз. — Тело Двойника не поддаётся гниению. Оно просто исчезает. Десублимируется. Превращается в ничто.
