Казимеж Брандыс - Граждане
— Вот видите! — он нагнулся к Тобишу. — А вы говорите, что люди у нас не растут.
— Но Челиса он так и не выучил читать! — засмеялся кто-то у окна.
— Так ведь Челис — дубина, — сказал Звежинский, пожав плечами, и ткнул себя пальцем в лоб. — В голове у него червоточина…
— Не в голове, а на совести. Челис милиции боится, это все знают. Он только одного Илжека держался, а с тех пор, как их разлучили…
Тобиш нахмурился и уткнул нос в свои записи.
— У нас на стройке есть еще, оказывается, неграмотные, — сухо бросил он Кузьнару.
«Челис? — Кузьнар наморщил лоб. — А, это тот бульдозер, растяпа из бригады землекопов».
Вельборек долго говорил о молодых. Сначала он разразился потоком жалоб на мастеров, приводя примеры их эгоистического нежелания делиться своим опытом. Но потом, словно одним взмахом руки, сразу поднял настроение слушателей. Маленький, темный на фоне свежевыбеленной стены, у которой он стоял, он говорил, потрясая кулаком. Кузьнар смотрел на него блестящими глазами из-под насупленных бровей, чувствуя, как у него медленно разгорается кровь. Вельборек был хороший оратор. Указывая на обнаженные поля за окнами, он кричал:
— Они ждут нас, товарищи! И мы, зетемповцы, собственными руками поднимем там стройку! А вы нам поможете. Преодолеем все трудности, товарищи! Долой прогульщиков и пьяниц! Под водительством партии сомкнем ряды и будем работать плечом к плечу. Да здравствует шестилетний план! Не посрамим чести польских строителей!
Он кончил, тряхнув кудрявым чубом. Кузьнар от волнения сжал челюсти и с триумфом посмотрел на аплодировавшего Тобиша. После Вельборека выступало еще несколько человек, а под конец встал передовик Звежинский и, теребя в руках шапку, дал торжественное обещание учить подручных после работы. Последним разбирался вопрос о политической учебе и культурно-просветительной работе. По предложению Тобиша выбрали организационную комиссию из трех человек. В нее вошли Побежий, Тобиш, Вельборек.
— Здорово вы говорили, Вельборек, — дружески сказал Кузьнар зетемповцу, когда они выходили с собрания. Их обоих обступила кучка рабочих. — Что верно, то верно, — скрипел Озимек, прищурив один глаз. — Точь-в-точь, как один парень, которого я знавал в Лионе… Тужится, бывало, тужится, — того и гляди, лопнет…
Озимека оттащили в сторону, не дав ему договорить.
— Знаю, товарищ директор, что вы постоянно смотрите на эти поля, — сказал Вельборек с улыбкой, когда они вышли из дома. — И не думайте, что вы один… Другие тоже смотрят…
Они остановились за углом, глядя на пустынную территорию Новой Праги IV. Кузьнар стоял молча, заложив руки за спину.
— Да, смотрят, — повторил Вельборек вполголоса. — И знаете, как их называют? «Кузьнаровы поля»… «Кузьнаровы поля!»
Он засмеялся, с довольным видом покачивая головой.
3После совещания Кузьнар и Тобиш остались на стройке, и у них завязался разговор. Со смесью неприязни и уважения наблюдал Кузьнар этого невзрачного человека со строгим неприветливым лицом. «Ну, чего тебе, собственно, надо?» — сердился он мысленно на Тобиша, с состраданием глядя на его обтрепанные и забрызганные внизу брюки. А секретарь, сгорбившись, расхаживал между окном и письменным столом и приглаживал рукой свои рыжеватые волосы. «Он мой товарищ, и хороший товарищ, — думал Кузьнар, — а не лежит у меня к нему сердце».
— Вы говорите: люди растут, — начал Тобиш, остановившись у стола. — А я это решился бы сказать только, когда сделаю все для того, чтобы они росли. Только тогда!
Кузьнар уставился на него злым взглядом.
— А кто за все отвечает? — буркнул он. — Не дух же святой, а мы…
— Ответственность не делает человека умнее, — возразил Тобиш вполголоса.
Он отбросил ногой смятую бумажку и смотрел на нее, хмуро размышляя о чем-то.
Кузьнар не понял. Он поднял брови, словно говоря: «Только ты меня с толку не сбивай, человече, говори прямо. Прямо говори!»
Тобиш вдруг улыбнулся. «Смотри-ка!» — с удивлением подумал Кузьнар.
— А ответственность, — сказал Тобиш, все еще улыбаясь, — это все равно, что тяжелая ноша. Когда тебе такая ноша давит затылок, ты уже не станешь махать руками как попало. Каждое движение тогда приходится рассчитывать. Видали, как в деревне носят ведра с водой? И под гору, и в гору, и по выбоинам несут — и ни капли не расплескают. Что же, эти люди умнее других? Нет… Все дело в том, что, когда человек несет ношу, он не спешит, не вертится во все стороны. Он осторожен.
— Раз уж мы заговорили об этом, Тобиш, — сказал Кузьнар ворчливо, — так знайте, что я не одно ведро перетаскал в своей жизни. И в лагере тоже носил… — Он обиженно отвернулся.
— Я не только о вас говорю, — холодно возразил Тобиш и опять заходил по комнате.
— Оступиться легко, — сказал он как бы про себя. — А вы присматривайте за мной, я — за вами, тогда не поскользнемся. Сегодня я поддержу вас, завтра вы — меня. Партия…
— Ну, сегодня вы не очень-то меня поддержали, — с насмешкой вставил Кузьнар.
— Сегодня, — Тобиш опять улыбнулся, — вы слишком быстро хотели бежать с ведрами, товарищ Кузьнар! А в этих ведрах — Илжек, Челис, Вельборек и другие… Ни капли уронить нельзя!
«Говорит, как пишет! Ишь, какой литератор выискался!» — усмехнулся в душе Кузьнар.
Он вытянул руки на столе и сказал вслух:
— Люди у нас — золото! А вы этого не видите. Слыхали, как говорил Вельборек? А про Илжека слыхали? С таким народом полмира завоевать можно! Растут! Растут! Кто только пальцем притронется к тачке или лопатке каменщика, кто горсть песка насыплет — тот уже наш: не уйдет, не отстанет. Да, Тобиш, не отстанет!
Тобиш серьезно посмотрел на него.
— Вы неуравновешенный человек, — сказал он нехотя.
— Как это? — изумился Кузьнар.
Тобиш не отвечал.
— Может быть, вы по-своему и правы, — продолжал он через минуту, снова остановившись. — Но здесь — строительство!
Кузьнар разинул рот, изображая удивление.
— Что вы говорите? А я думал — цирк!
— Будет вам шутить, — сухо обрезал его Тобиш. — Стройка здесь, понятно? Мы не только корпуса, мы и людей строим. Они сами не растут. А вам хотелось бы так: без чертежей, без плана, без лесов… Люди сами не растут, — повторил он устало. — Недооцениваете вы роли партийной организации на стройке…
Кузьнар пожал плечами. Подавляя раздражение, он смотрел, как Тобиш надевает свое куцее пальтишко.
Секретарь постоял с шляпой в руке, о чем-то задумавшись, потом сделал шаг к Кузьнару и тихо спросил:
— А вы учитесь, товарищ Кузьнар?
Кузьнар даже отшатнулся.
— Человече, да мне пятьдесят стукнуло! — сказал он зловещим шопотом.
Тобиш пытливо глянул на него — казалось, он хотел что-то возразить. Но застегнул пальто и сказал только:
— Ну, я ухожу. А вы?
— Я еще побуду здесь, — буркнул Кузьнар.
Он ушел через час, когда вся стройка уже погрузилась во мрак. На небе толпился табун кучевых облаков, беспокойно шевелившихся, как конские гривы; порой только выглядывал узкий краешек луны и тотчас исчезал, затертый ими. Высоко в воздухе, на невидимой крановой башне плескался флажок в круге света.
Кузьнар шел, останавливаясь через каждые несколько шагов. Он любил в эти часы бродить по территории стройки. Считал маячившие в темноте новые дома, перебирался через груды лома и щебня, чтобы провести рукой по шершавой поверхности стен. Улыбался, думая о том, как быстро они выросли. Да, эта перепаханная земля дала щедрый урожай! Кузьнар словно нащупывал сквозь кирпич скрытые где-то там провода, трубы, крепления… Скреб пальцем засохшую известку. Вспоминал всю историю этой стройки, рождавшейся в упорной борьбе и хаосе, под ежедневные яростные споры и телефонные звонки, выраставшей дюйм за дюймом, этаж за этажом. Вот эту стену клал Звежинский, а ту — Мись, здесь работала бригада зетемповцев, а потолки настилал Озимек. Недоразумения со штукатурами, плохо сделанные железобетонные архитравы… В каждом кирпиче, в каждом проводе, в каждой стене заключен был, казалось, голос Кузьнара, требовавший транспорт или более доброкачественный лес, жаловавшийся на плохую известь или рухляк. Охрипший, надорванный голос, изо дня в день звучавший в телефонах отдела снабжения, главного диспетчера, главного строительного управления, «Горпроекта столицы»…
Несмотря на холод, он расстегнул пальто, потому что во всем теле ощущал томительный жар усталости. Шел медленно вдоль главной аллеи «старой» стройки (так он теперь мысленно называл Новую Прагу III), которая, начинаясь от ворот, широко раскинулась между белевшими во мраке корпусами из пенобетона. Здесь еще валялись остатки лесов, облепленные глиной трубы, куски старого толя. Кузьнар отшвыривал их ногой и, останавливаясь, чтобы закурить, думал о своем разговоре с Тобишем. Мелькала мысль, что он был не совсем прав, и мучило смутное беспокойство, раздражавшее, как противный вкус во рту. Ему, собственно, было не совсем ясно, чего нужно Тобишу, но он чувствовал, что секретарь словно взболтал в нем ложкой всю муть, которой он, Кузьнар, с некоторого времени не мешал оседать куда-то на дно души.
