Хамза Есенжанов - Крутое время
Он быстро снял седло с вороного, оседлал темно-серого и прыгнул на него.
— Садись на свою кобылу и проводи нас до Кос-Обы. По пути обо всем расскажешь, — сказал Хаким.
Едва отъехали на несколько шагов, как табунщик снова обрушил на Хакима поток новостей.
Гречко решил выяснить, куда они теперь едут.
— Меня зовут Иван Андреевич Гречко, — заговорил он. — Я казак из села Требухи. Мои попутчики были плохие люди. Теперь я от них ушел навсегда и хочу вернуться в родное село.
— Там сейчас, наверное, фронт? — спросил Хаким осторожно.
— Из Требухи, я думаю, уже выгнали казачьих атаманов. Денька два назад я проезжал мимо. Красные уже под Уральском стояли.
Хаким внимательно посмотрел на Гречко, вспомнил о событиях в Требухе, о судьбе Мендигерея.
— А кого вы знаете из тамошних казахов?
— Всех знаю. И Айтиевых, и Ипмаганбетова, и их товарищей
— Айтиевых? Где они сейчас?
Хаким спросил с умыслом, но Гречко ответил искренне:
— Я знаю, они большевики. Я тоже хотел вступить в отряд Белана, но не удалось.
— Так он же красный, — сказал Хаким улыбаясь.
— Думаешь, что я ничего не понимаю? Скоро красные все возьмут в свои руки. Кого больше, те и побеждают. Да ты и сам хорошо знаешь.
— Значит, это вы, Иван Андреевич, притащили раненого киргизского комиссара к Абильхаиру Айтиеву, вместо того, чтобы столкнуть его в прорубь? — спросил Хаким.
— А ты откуда знаешь?
Вместо ответа Хаким протянул ему обе руки.
— Поехали, Иван Андреевич. Я вас приведу прямо к Белану.
Аманкул не понял, о чем они говорили по-русски. Но, увидев, что Хаким пожал русскому руку, тоже решил выразить свое почтение.
— Тамыр, аман, — сказал он, подавая руку. — Тебе конь нужен? У меня коней много. Бери!
Гречко снисходительно улыбнулся.
— Для меня и мой рыжий хорош. В беде не оставит, — ответил он по-казахски.
— Вот, здорово! Совсем, как казах, говоришь! — обрадовался Аманкул. — Айда в наш аул. Барана зарежу, той сделаем. Мы тоже станем большабаями. Они Кзыл-уй захватили. И Теке взяли. Баи драпают. Их марджи, старики удирают со своими манатками. Многие до устья Кердери-Анхаты дошли.
Но Хакиму было не до рассказов Аманкула, он все еще опасался, как бы казаки не кинулись вдогонку.
— Ты махни-ка, Аманкул, на Змеиный хребет, посмотри, не видно ли русских? Если они сюда едут, быстро скачи назад. А мы пока двинемся к Кос-Обе и по низине повернем к аулу.
— Там где-то винтовка лежит, — сказал Г речко. — Подобрать ее надо, пожалуй.
— Зачем винтовку бросать… — проворчал Аманкул. — Ай-ай, тамыр-ай, ну прямо как ребенок!
И Аманкул помчался. Он дважды обскакал бугорок, потом слез с коня, поднял винтовку, привязал ее к седлу и понесся дальше. Пока Аманкул взбирался на Змеиный хребет, Хаким и Гречко спустились в Мыншукыр и остановились, наблюдая за Аманкулом.
Хаким, так неожиданно избавившись от смерти, действовал теперь особенно осторожно. Вначале он даже хотел не возвращаться в аул, а сразу ехать в Богдановку, но потом решил, что о случившемся надо сообщить учителю Калену. К вечеру добраться до аула, а утром отправиться в свой отряд. Теперь он убедился, что Гречко надежный человек.
Хаким готов был обнять и расцеловать остробородого только за то, что он шепнул тогда: «Тебя хотят убить». Хаким и не подозревал, что именно этот тихий, мирный мужик когда-то спас от смерти Мендигерея. «Он, как хранитель, посланный мне судьбой», — думал Хаким.
— Вы мой избавитель, Иван Андреевич. Спасибо, — сказал он, волнуясь.
— Я хотел помочь тебе ночью бежать, на привале. И сам хотел заодно с тобой. Но ты опередил, так что себя благодари, не меня. Как зовут тебя, сынок?
— Хаким, а фамилия — Жунусов.
Хаким ехал не спеша, чтобы Аманкул не потерял их.
«Значит, Хаким пристал к большабаям, — думал между тем Аманкул. — Далеко пойдет, высоко взлетит. Даже самого хана Жаншу красные вышибли из Кзыл-уя. Теперь не сын толстосума Шугула, а сын хаджи Жунуса станет править народом. Он добьется! Не зря с детства в Теке сидит. Недаром все в рот ему заглядывают, когда он говорит. Да-а, покойный отец тоже не был простаком. В словесной схватке самого Шугула в пот загонял. И сын, дай бог время, всем уездом управлять будет. Не зря назвали его Хакимом»[11].
Он поднял винтовку, хотел было выстрелить разок, но не осмелился. «Попаду еще в кого-нибудь, беды не оберешься. Да еще и прикладом стукнет. Даже дрянное ружьишко, из которого птиц бьют, и то как даст — кувырком летишь. Винтовка верблюда свалит за версту», — самому себе говорил Аманкул, осторожно поглаживая ствол.
Табунщик догнал всадников и сразу заговорил с Гречко:
— Тамыр, не успеешь сварить мясо, как твои братья доскачут до устья Ащи. Сейчас, дай бог не соврать, они, бедняжки, скакали мимо зимовья Сасая Омиралы. А до зимовья Омиралы отсюда, из Кара-Мектепа, самое малое — десять верст. В прошлом году, во время курбан-анта[12], мы на скачках оттуда коней пускали. А куда эти скачут? Неужели мимо Шалкара отправятся в Теке?
Аманкул ничего не понял из происшедшего. Но Хакиму понравились бойкость и любопытство табунщика. «А что, если взять Аманкула с собой в отряд? Из него получится отличный связной: куда надо — мигом доскачет, что надо — достанет. Джигит он верный, ездить на коне никогда не устанет».
— Аманкул, насчет Кзыл-уя ты ничего не приврал? — спросил Хаким.
Аманкул обиделся.
— Из-за того, что Жанша удрал, я же у тебя денег не прошу! Или тебе не нравится, что казаки удрали из Теке? Если я вру, так почему Шугул хочет свои табуны в Уйшик угнать? Если у его знатного сына все было бы прекрасно, зачем ему перевозить сноху в аул? Ты как маленький рассуждаешь. А я-то надеялся, что из тебя выйдет большой начальник! — возмущенно выговаривал табунщик.
— Молодец, Аманкул! Но только ты так и не догадался, что вон те русские чуть не убили меня. Если бы не ты, может быть, я лежал бы с пулей во лбу. Они дезертиры, драпают из Теке.
— Я так и думал! — цокнул языком Аманкул. — А почему этот тамыр бросил винтовку?
— Если хочешь, могу тебе ее подарить, — сказал Гречко. — Бери!
Амахйкул вспыхнул от счастья. Он был уверен, что винтовок достойны только воины.
— Бери, Аманкул. Храброго джигита оружие украшает. Учись защищать себя и других, — сказал Хаким.
Глава пятнадцатая
Тяжелые времена настали для Калена.
Обезумевшие от страха домашние рассказали ему о Хакиме, попавшем в лапы казаков-дезертиров.
Кален направился к дому хаджи Жунуса, чтобы узнать, как забрали казаки Хакима, и, если возможно, послать за ним погоню. Едва показался учитель в двери, как старуха Балым заголосила:
— Забрали моего Хакима!.. Нурума тоже нет! Одна осталась с двумя ребятишками…
Мальчики испуганно прижались к зарыдавшей матери. Маленький Адильбек, расторопный, бойкий на язык, удивленно уставился на учителя черными глазенками.
— Учитель-ага, я русских не испугался ни чуточки. Как увидел, что из дома Акмадии едут к нам трое русских, я взял все бумаги и алтыатар[13] Хакима-ага и спрятал в подпол. Много бумажек!
— Очень хорошо сделал, Адильбек, ты настоящий джигит. Как это сказать по-русски?
— По-русски? По-русски… — начал Адильбек и запнулся.
— По-русски в таких случаях говорят: «Молодец!». Молодец, Адильбек!
Разговаривая с учеником, учитель старался скрыть от него свои слезы.
— Ты, Адильбек, уже настоящим джигитом стал. Когда нет твоих старших братьев, ты во всем можешь помочь матери. Очень хорошо, что ты спрятал бумаги брата. А алтыатар никому не показывай.
— Нет, нет, не покажу. Чтобы не заржавел, я его положил в старую войлочную шляпу, — сказал мальчик.
Учитель одобрительно погладил его по спине и обратился к старухе:
— Успокойтесь, дженгей, бояться, я думаю, нечего. Казаки отстали от своего полка и попросили Хакима показать дорогу.
— Ай, не знаю, о чем думать — не знаю… Разбрелись мои сыночки-верблюжата…
Всхлипывая, старуха принялась разжигать для учителя самовар.
— Я сейчас пойду к Асану, дженгей, и отправлю его за Хакимом. Если казаки проедут мимо Саги, значит, они остановятся в Дуане. Асан опередит их и на остановке встретится с Хакимом. Я еще и Сулеймена с ним пошлю.
Пока Кален утешал старуху, Адильбек юркнул в подпол и вытащил кипу листовок.
— Вот, учитель-ага, желтые бумажки Хакима-ага.
Кален взял листок желтой грубой бумаги, которой обертывают махорку, пробежал по первым строчкам воззвания совдепа и взглянул на подписи. «Опять Бахытжан. Первым подписался. Жив, значит, старик. Сидит в тюрьме, а голос по всей степи расходится».
Учитель пошел к Асану и попросил его с порога:
— Асан, постарайся догнать ХакимаI Если надо будет, не оставляй его, поезжай вместе.
