Хамза Есенжанов - Крутое время
Хаким, торопя коня камчой и поводом, помчался из последних сил, стараясь вырваться вперед.
Перепуганные казаки обезумело понеслись вслед за Ха-кимом. Визгливый подхорунжий на сивой кобыле вскоре опередил всех. Любимая кобыла Хакима, хотя не отличалась выносливостью, но на коротком расстоянии ее трудно было обогнать. Кобыла пулей летела впереди встревоженных дезертиров. Чернявый казак на рыжем коне Кадеса не хотел отставать и ошалело молотил каблуками. По дороге гулкой дробью застучали копыта пятнадцати коней.
Аманкул, точно пугало, застыл на месте от изумления. Что они понеслись, будто бешеные? Чего это Хаким орет? Ничего не понятно.
Казаки стали по-одному опережать Хакима. Десятый… Одиннадцатый… Четырнадцатый… Хаким чуть придержал коня и, увидев, что позади уже никого нет, быстро повернул и поскакал обратно к Аманкулу.
Остробородый русский, заметив, что Хаким помчался обратно, тоже повернул коня. Казаки скакали, не оборачиваясь.
Неожиданно прогремел выстрел. Хаким припал к гриве коня, подумав, что стреляют в него. Пуля просвистела высоко. Стрелял остробородый, неотступно следовавший за
Хакимом. Услышав выстрел, казаки оглянулись. На горе, на самой верхушке, сбился большой табун. Он показался дезертирам отрядом красных, а на самом деле это пасся табун Аманкула. Казаки понеслись, как отара овец, преследуемая волком, к темневшей впереди балке Ащи.
Неожиданный выстрел насмерть напугал Аманкула, однако табунщик тут же решил, что пуля сначала настигнет Хакима, а потом его. Увидев, что Хаким уже совсем близко. Аманкул огрел коня камчой и через минуту вырвался вперед на расстояние полета пули.
— Ойбай, русский догоняет, ойбай! — завопил табунщик.
Измученный долгим походом, вороной Хакима скакал тяжело и устало храпел. «Больше не стреляет, видать, шашкой зарубить решил, — подумал Хаким. — Казаки всегда шашкой орудуют. О духи предков, поддержите!»
В гору вороной поднялся резво, но на спуске вместо то го, чтобы мчаться наметом, пошел пугливо, то' и дело приседая. Не помогали ни камча, ни узда, ни удары каблуков Хаким со страхом понял, что ему не уйти от погони. Он начал кричать и махать Аманкулу, надеясь взять у него копя, но Аманкул ускакал далеко. Хаким стал махать шапкой, но табунщик не видел. Он доскакал до одного косяка, пригнал его ко второму. Стригунки и кони-трехлетки, взмахивая хвостами, заплясали впереди косяков. Вскоре весь табун всколыхнулся и понесся, оглушая пригорье гулким топотом.
«Неужели конец?»— лихорадочно подумал Хаким.
II
Гречко, тихий крестьянин, попав вместе со всеми казаками села Требухи под всеобщую мобилизацию, служил денщиком у молодого подхорунжего, сына известного богача Калашникова, он прислуживал не только Захару, но и Архипу Волкову, казаку-односельчанину с поистине волчьим нравом, и первым старался угодить Архипу. Тот безнаказанно измывался над всеми, кто послабей. Гречко скоро понял, чью правду защищает Войсковое правительство. Он видел, как казаки расправились с Игнатом Быковым, который создал в селе сельсовет. Там, в селе, остались жена, дети, дом, хозяйство Гречко. Поэтому Гречко страстно хотелось, чтобы обезумевший мир наконец-то утихомирился. Он дошел до далекой Ташлы и там собственными глазами увидел, как Красная Гвардия в пух и прах разбила известный Бородинский полк. И не только видел, но и на себе испытал: будто щепка, отлетел в сторону от своей сотни и пристал к горстке головорезов — дезертиров. Куда он едет? От кого бежит? Красная Гвардия теперь, наверное, уже взяла Уральск. Председатель Быков, возможно, снова вернулся в село. Вышибли, видать, атаманов, офицеров и установили снова свою власть. Куда же теперь Гречко, бесправный, забитый крестьянин, бежит от своей власти?..
Гречко в последнее время стал молчалив, замкнут, он все чаще думал о том, что бессмысленное бегство надо бы прекратить.
Кто такой Хаким, он не знал. Но то, что некоторые киргизы, как Айтиев и его товарищи, бьются за свободу, ему было известно. Им он сочувствовал, потому и спас Мендигерея от верной гибели. А когда молодой джигит, встретившись с табунщиком-киргизом, вдруг истошно закричал: «Враг! Красные идут!»— Гречко поверил. «Пусть идут! Пусть нахлынут! Надо сдаться им. Но как нам с этим киргизом от казаков спастись?» Раздумывая, он вдруг увидел, что Хаким поскакал назад. Вначале это его поразило, но крестьянская смекалка тут же подсказала: «Вместе назад… К красным!» И на всякий случай выстрелить, мол, погнался за беглецом.
Лишь взобравшись на хребет, Гречко спокойно огляделся. Сверху было видно, как вдалеке, по широкой дороге Ащи, в четырех-пяти верстах, неслись перепуганные казаки. А вокруг не было никаких красных, пасся мирный табун, а киргиз на вороном торопливо спускался с горы, тщетно подгоняя усталого коня. Только сейчас остробородый догадался, что никаких красных и в помине не было. «Хитрец! Ловко обманул казачков! Молодец, киргиз!» — улыбнулся он и тут же закричал:
— Стой, джигит! Не бойся меня!
Хаким не слышал и продолжал колотить каблуками заупрямившегося коня.
Под Гречко был испытанный на крестьянской работе выносливый конь. Расстояние между ними сокращалось.
— Стой, джигит! Я не враг тебе! Стой! — во всю глотку орал Гречко.
Но Хаким отчаянно рвался вперед, стремясь догнать бойкого табунщика в чекмене. Гречко, подняв винтовку прикладом вверх, снова закричал:
— На, возьми винтовку! Не бойся!
Когда Хаким обернулся, Гречко швырнул винтовку в сторону. Она ударилась прикладом о камень и отлетела в траву.
Хаким, увидев, как Гречко отбросил винтовку, теперь только понял, что мчался за ним тот самый остробородый. который желал ему только добра. Его сильный рыжий конь, звонко цокая копытами по мерзлой земле, скоро поравнялся с вороным Хакима.
— Если дру-уг, то скачи за-за-за мной, аксакал, — заикаясь, проговорил Хаким.
Некоторое время оба ехали молча. Потом Гречко спросил:
— Почему сюда едешь, а не в аул?
Хаким с отчаянием, глянул на него.
— Разве не видишь, конь-то совсем… обезножил.
— Ну, в ауле его и оставишь.
— Пока до аула доберешься, вон те… — Хаким показал камчой в сторону казаков.
Аманкул, петляя по-заячьи, исчез в гуще табуна.
— Аманкул! Эй!
Хаким, не переставая, махал ему, кричал, звал.
Любопытный Аманкул, по два раза в день объезжавший окрестные аулы в поисках новостей, давно бы подъехал к Хакиму без его зова, но боялся русского, который гнался за Хакимом, а теперь поехал рядом, стремя в стремя. Аманкул не мог понять, почему Хаким ехал вначале с русским отрядом, потом ускакал от них.
— Коня! Быстро, Аманкул, лови коня! — прокричал Хаким изумленному табунщику.
«А-а, им, оказывается, кони нужны. Это, видать, и есть настоящие большабаи. Хаким давно уже большабай. Если вам кони нужны, я пригоню весь табун хаджи Шугула. Выбирай любого!»
Аманкул поскакал к шести коням, что кучкой паслись в сторонке от табуна, и вихрем пригнал их к «большабаям». Кони были как на подбор: статны, выхолены, серо-пегой масти, гордость хаджи.
— Какого? — крикнул Аманкул и, не дожидаясь ответа, отогнал от шести двух. Сделав небольшой круг, табунщик легко спрыгнул, бросил повод на траву и, посвистывая, пошел коням навстречу.
— Киш-киш! — негромко позвал он.
Кони доверчиво взглянули на табунщика, запрядали ушами, а один, темно-серый, как бы поразмыслив, пошел на зов.
— Киш-киш! — звал его Аманкул. Приподняв полы чекменя и держа их перед собой, точно торбу с овсом, он быстро подошел к коню и ухватился за гриву, потом, тихо уговаривая коня, ловким движением накинул ремень на его шею.
— Браток… Дорогой мой, — тяжело дыша, проговорил Хаким. — Бери, родной, вот этого вороного себе навсегда.
Аманкул начал рассказывать о новостях в аулах.
— Хаджу, отца твоего, Хаким, проводили в последний путь. Земля пусть будет ему пухом…
— Я знаю, Аманкул, слышал… Я ведь был дома.
— А остальные пока живы, здоровы. Но плохих вестей много. Вчера приехал Нурыш из Кзыл-уя. Что там творится — ужас! Все аскеры стали большабаями. Обкорнали коням хвосты и пошли в погоню за ханом Жаншой. Всех казаков перебили, подняли знамя и поехали в Теке, к тамошним большабаям. Ихлас-агай, говорят, заболел и уехал в Теке. А Жамал Нурыш привез в аул неделю тому назад. В аулах — шум, крик, суета. Хаджи Шугул хотел погнать свои табуны в Уйшик, а Нурыш не позволил: говорит, в Уйшике рыскают казаки и забирают всех коней. Хаджи лишился сна, меня вызывает каждый божий день, иногда два раза, спрашивает про табун. Держи, говорит, в Мыншукыре, в аул не пригоняй и от Кос-Обы, говорит, подальше держись…
— Подожди, Аманкул, подожди, — перебил Хаким. — Сначала коня оседлай.
Он быстро снял седло с вороного, оседлал темно-серого и прыгнул на него.
