Сергей Герман - Обреченность
Майор Мюллер добился приказа о создании оседлых казачьих поселений в Лидском, как наиболее партизанском округе Белоруссии. Краснов же настаивал на том, чтобы размещать казаков в Балине, Каменец-Подольской области, но Павлов решил посылать туда только самых никудышных, больных или старых.
Как только Павлов уехал, в его штабе начал распоряжаться Мюллер. Он отослал Доманова в Балино с дивизионом военного охранения, и приказал находиться там до выяснения обстановки. В бои не вступать.
Доманов себя не обидел — взяв две сотни шахтинских казаков и сотника Лукьяненко выехал на Балино. Еще одна сотня осталось в Проскурове. Сотенный Анфимов получил приказ добыть коней, и догонять конным строем.
В Балине скопилось четыре тысячи невооруженных, голодных беженцев и членов их семей. Доманов решил увести их в более спокойное и сытное место, но отступающие немецкие части реквизировали у него почти всех верховых лошадей.
Немцы не стеснялись. Дело дошло до мордобоя и несколько коноводов было избито. Чудом не начали стрелять. Доманов побежал жаловаться в штаб фельдполиции, но его никто не стал даже слушать. Лошади были нужны немецкой армии, она отступала, оставляя в котле своих союзников, румынские и венгерские части.
А в лагерь Доманова все прибывали и прибывали беженцы- голодные, больные, измученные вшами.
Несдержанный Лукьяненко ярился, и все чаще говорил о том, что по немцам давно уже пора открыть огонь. Среди казаков забродили похожие настроения. Доманов в поисках выхода метался между своим штабом и немецким командованием.
Немецкие офицеры занятые эвакуацией отмахивались от него, как от назойливой мухи.
Наконец Доманов решился и приказал выдвигаться пешим маршем на Проскуров, но было уже поздно — кольцо окружения замкнулось. Деваться было некуда.
Рядом с казаками занимали оборону два мадьярских пехотных батальона. Доманов побежал к мадьярам и предложил прорываться вместе. С венгерским майором, командовавшим мадьярами, обговорили план прорыва из кольца. Фронт уже ушел вперед и нужно было выходить в тыл к Красной армии
Доманов выговорил себе такие условия: он с конной разведкой пойдет в атаку с венграми, а пешие казаки с обозом будут будут прикрывать тыл.
Атака, удалась. Казаки и мадьяры вышли из окружения. При этом взяли в плен несколько офицеров штаба полка Красной армии, которых потянули за собой. Отступившие немцы тем временем закрепились и слегка собравшись с силами пошли в контрнаступление и домановцы вышли прямо в расположение немецких частей.
Выяснив, кто они такие, казаков направили в Лемберг, где Павлов их встретил как героев.
Казакам была устроена торжественная встреча. После молебна походный атаман объявил казакам благодарность за то, что сохранили дисциплину, боевые порядки и с оружием в руках вышли из боя.
Мадьярский майор охарактеризовал Доманова с самой лучшей стороны, и особо подчеркнул, что большевистский штаб был пленен его казаками. Мюллер пришел в восторг и подал представление в штаб о награждении Доманова и всех его казаков.
За храбрость во время боевых действий и вывод из окружения своего подразделения Доманова наградили Железным Крестом II класса, бронзовым «Знаком отличия за храбрость для народов Востока», и присвоили ему чин оберстлейтенанта германской армии. Это было серьезным признанием его заслуг. Даже Павлов не имел чина старшего офицера вермахта.
Потом домановцы в полном составе были направлены в Новогрудок.
Всего туда свели 5 полков, из которых было два донских, кубанский пластунский под командованием полковника Тарасенко, и два сводных. Общая численность строевых казаков составила 5 000 человек.
* * *
Но также как в далекую Гражданскую войну и сейчас не было единства среди казаков.
В штабе полковника Павлова не доверяли его заместителю Тимофею Доманову.
Офицеры штаба говорили Павлову, намекая на мутное прошлое Доманова:
— Чертовски ловок наш Тимофей. У белых служил и у красных, и у серо-буро малиновых. Неизвестно какому дьяволу служит сейчас и кому еще служить будет. Можа и сейчас с красными нюхается?..
Павлов огорченно махал рукой.
— Пригрел змею на своей груди. Но трогать нельзя. Любят его немцы. Неизвестно, чем глянулся?
Немцы Доманова действительно любили. Вернее не его. Представитель восточного министерства Радтке поручал его жене Марии Ивановне возить доклады для доктора Гимпеля.
Казаки многозначительно улыбались. Знаем мол, чем.
— Спит с Эдуардом Генриховичем, сука!
Всегда деликатный и осторожный полковник Павлов темнел лицом:
— Господа, оставьте эти бабьи сплетни. Это абсолютно не наш уровень.
Не отставал и Доманов. С самых первых дней знакомства с походным атаманом его съедало чувство зависти. Он как паук паутину плел интриги против Павлова. И в случае какой либо неудачи Павлова он многозначительно вздыхал:
— Нисколько не удивлен! Полковник Павлов не в состоянии организовать работу, потому у него частенько и случаются такие казусы.
Павлову докладывали об этих разговорах и он темнел лицом. В штабе была полная нехватка командных кадров и заменить Доманова было некем.
* * *
Стряхнув с фетровых бурок снег к Доманову зашел походный атаман Павлов. До этого он никогда не был у него в гостях. Все переговоры с ним вел только в штабе.
В комнате было сильно накурено, пахло пролитым вином, и от голосов, сигаретного дыма у Павлова резко начала болеть голова.
Слышен был пьяный гомон, какие-то, ничего не значащие слова, звякала посуда. За столом сидели Доманов, сотник Лукьяненко, еще несколько офицеров.
В доме была жарко натоплена печь. Воротники мундиров у всех расстегнуты. Лукьяненко о чем то спорил с сотником Житненко, услышав стук двери повернул лицо — короткие волосы слиплись от пота.
Доманов удивился приходу атамана, но не подал вида. Вскочил со стула и помогая снять шинель пригласил откушать с ними блинков, которые напекла его супруга, Мария Ивановна.
Павлов присел за стол. Разговор с каждой минутой становился все напряженнее и постепенно перешел на повышенные тона.
— Н-нет! — мычал Лукъяненко, держа за пуговицу сотника Житненко— Н-нет, ты поясни, почему они забрали наших коней, а нас бросили? Почему? М-ммы для них что, затычка? Так?!
Голос его был клейкий, вязкий, каким бывает голос очень нетрезвого человека
Доманов ерзал на стуле и увещевал Лукьяненко.
— Не стоит сейчас об этом, тем более, что я уже подал рапорт на имя Радтке.
Павлов насторожился и уже закипая тоже стал пытать Доманова, почему тот ведет переговоры с Радтке за его спиной? Доманов стушевался еще больше и начал оправдываться, дескать это все слухи.
Павлов не унимался.
— Какие же слухи, если ты у нас уже оберстлейтенант, не сегодня — завтра станешь полковником. Это за что тебе такая милость? За красивые глаза?
Неожиданно, в их разговор вмешался пьяно икающий Житненко:
— Сережа, да не волнуйся ты так. Мы и тебя сделаем генералом!
Павлов вскипел:
— Я, как-нибудь, обойдусь и без твоей протекции!
Доманов толкнул в бок офицера.
— Ты чего это, чорт, с ума спятил? Пошел вон отсюда.
Посрамленный сотник обиделся, встал, и ушел в соседнюю комнату.
Павлов вскочил из-за стола, схватил фуражку, накинул на плечи шинель и выскочил из дверей. За ним выбежал Доманов. Поймал его за локоть, долго шел рядом, что-то объясняя и доказывая.
В соседней комнате что-то затрещало, зазвенели разбитые стекла. Мрачный сотник наморщив лоб, со злобой рубил стеклянную дверцу книжного шкафа. Жажда разрушения овладела офицером. Оскорбленное самолюбие искало выхода. Руки горели.
— С ума, говоришь, спятил? — кричал Житненко. - Меня! Офицера на хер посылать!?
Молодое красивое лицо было перекошено злобой.
Закончилось тем, что услышав шум, основательно пьяный, но еще стоящий на ногах Лукьяненко дал сотнику в ухо и отправил его спать.
Затея Доманова подружиться с Павловым и усыпить его бдительность не удалась. С каждым днем отношения между ними становились все хуже и хуже.
* * *
Немцы в деревню в деревню Прохоровка наезжали всего один раз.
Приехали на двух грузовиках, мотоциклах с пулеметами. Ни гусей, ни кур не тронули. Посреди деревни на перекрестке дорог поставили стол, собрали сход и заявили, что с Советской властью покончено. Теперь наступил новый порядок. Назначили старосту — Жердева Федора.
Староста должен был собирать по домам хлеб, яйца, молоко, мясо и отправлять в город. На нужды доблестной германской армии. Жители деревни не возражали. Какая разница кому сдавать? Раньше Советская власть все отбирала, теперь немецкая.
