Александр Хьелланн - Эльсе
Эта речь была встречена негромким, но энергичным одобрением всех дам, сидевших вокруг стола; послышались возгласы: «конечно», «это ясно», «разумеется, так и должно быть».
Одно мгновение казалось, что фрекен Фалбе ответит резкостью, — она ведь нередко бывала так вспыльчива. Но она сдержалась и ограничилась сухим извинением за то, что, как она выразилась, «ошиблась дверью».
После этого она покинула собрание.
— Вот так всегда с фрекен Фалбе! — воскликнула фру Вит, когда дверь закрылась. — Она всегда вносит с собой что-то неприятное.
— Она удивительно резкий человек, — сказала фру Бентсен.
— Боюсь, что ей не хватает христианского смирения, — мягко, но внушительно сказал капеллан.
— Насколько я знаю, — вставила фру полицмейстерша невинным голосом, — ведь фрекен Фалбе не является членом ни одного благотворительного общества города?
— Нет! Сначала она была у нас в приюте для младенцев, — ответила фру Бентсен, — но она оказалась такой несговорчивой и властолюбивой… а под конец еще эта история со знахаркой.
История эта была тут же рассказана. Она оказалась тем более уместной в данной ситуации, что главную роль в ней играла та самая Эльсе, которую рекомендовала фрекен Фалбе. Фру полицмейстерша с большим интересом осведомилась о разнице в возрасте между фрекен Фалбе и девушкой, проявив тем самым проницательность, которую капеллан не мог не оценить про себя.
Но исчерпывающее представление обо всем этом скандале присутствующие получили лишь тогда, когда явился доктор Бентсен, который был домашним врачом семейства Вит.
Услышав, о чем идет речь, он задрал свой красный нос кверху и разразился потоком слов, понося всех до единого обитателей Ковчега. Этот дом — позор для всего города. Пуппелене укрывательница краденого, которая держит этого идиота-музыканта, чтобы дурачить полицию. Фрекен Фалбе и ее братец — примерно из того же теста. Но когда он заговорил о мам Спеккбом и Блохе, то совершенно задохнулся от ярости, так что его жена — как всегда в таких случаях — вынуждена была подойти к нему, похлопать слегка по спине и незаметно вытолкать из комнаты.
После всех этих отвлекающих событий продолжать обсуждение было невозможно. Фру Фанни Гарман уже застегнула перчатки, а перед окном давно были видны лошади из Сансгора. Фру Фанни открывала рот только затем, чтобы зевнуть. Время от времени она делала гримасу консулу Виту, показывая, как ей скучно, на что он отвечал ей тем же, когда осмеливался.
Капеллан собирался, собственно, закончить собрание краткой молитвой. Однако получилось иначе. Когда дамы начали вставать, раздался такой удивительный шелест и шорох их шелковых платьев, что у него не хватило духу начать.
Кроме того, это общество несколько отличалось от многочисленных миссионерских и благотворительных обществ, в которых религиозная сторона обычно занимает видное место. Большая часть присутствующих здесь дам обычно не принимала участия в подобных вещах; намерением капеллана и было как раз собрать в своем обществе самых знатных дам, которые раньше лишь ограничивались тем, что вносили деньги.
При этом он вовсе не думал сделать свое общество более аристократическим и замкнутым, чем другие общества в городе. Но он придерживался взгляда, что в наше время священники слишком много обращаются к среднему классу и не воздействуют на тех, кто занимает высшее положение в обществе и считает, что достиг высших степеней образованности.
К ним-то он и хотел обратиться.
Но город, к сожалению, его не понял. И подобно тому, как всегда между бесчисленными обществами с самыми разными задачами и разнообразными благотворительными комитетами, созданными для любых целей, царят конкуренция и сильное соперничество, так и в этом случае все вместе стали косо смотреть на нового конкурента — на это изысканное, в высшей степени респектабельное «Общество помощи падшим женщинам общины святого Петра», председателем которого был консул Вит!
IIIМадам Спеккбом практиковала и в окрестностях города, и ее самолюбию очень льстило, когда перед ее дверью останавливалась одноместная или даже двухместная двуколка.
Когда бывало место, она брала Эльсе с собой. Кроме этих поездок, Эльсе, собственно, и не видала сельской жизни: обычно она никогда не выходила за пределы узких, извилистых улиц города; самое большее, что она могла позволить себе, — это взять тайком чью-нибудь лодку и покататься немножко по бухте.
Однажды в погожий день в конце августа ей довелось поехать с мадам, которую вызвали за город, на кирпичный завод консула Вита, где жена управляющего уже давно лечилась у мам Спеккбом.
В связи с этим событием весь Ковчег пришел в движение, и все соседские ребятишки благоговейно обступили двуколку, чтобы посмотреть, как будет садиться мам Спеккбом. Кристиан Фалбе кивал со своего этажа; Банда собралась у чердачного окна, откуда можно было видеть, как поедет повозка, и все кричали и махали Блохе. Она вертелась, сияя от счастья, и смеялась так, что узенькая улочка звенела от ее смеха.
Солнце светило еще не очень ярко. Его серо-фиолетовые лучи прорезывались сквозь тихий, тяжелый осенний туман, который поднимался с озер и сырых болот и смешивался с темно-коричневым утренним дымом из всех труб города.
Но когда они поднялись выше в гору, туман рассеялся, если не считать нескольких его клочьев, застрявших в городских садах и под большими деревьями у церкви. Потеплело, и воздух стал таким прозрачным, что далеко на востоке показалась полоска открытого моря. Но над фиордом у города, над островами, над высокими синими горами, на лугах и желтых пашнях, на холмах и поросших вереском полях, сиреневых от цветов, еще лежало раннее осеннее утро — такое тихое и красивое.
Блоха сначала столько смеялась и болтала, что мам Спеккбом попросила ее попридержать язык. Мадам больше хотелось побеседовать с возницей, стоявшим сзади, о том, кто в этих краях чем болеет, и вообще, как тут живет народ.
Эльсе замолкла — не потому, что она так уж считалась с мадам, просто у нее постепенно пропало желание болтать.
Она молча, уйдя в себя, наслаждалась всем тем, что видела вокруг. Всякий раз, завидев корову, она уже не вскрикивала от восхищения, а радовалась, думая, как приятно должно быть ходить вот так и жевать свежую, прохладную траву.
Царила мертвая тишина, и озера, появлявшиеся и исчезавшие за холмами, были гладкими, как зеркало. Рожь стояла уже светло-желтая, но в овсе еще попадались зеленые пятна — в долинах, где слой почвы был глубже. Вчерашний ветер пригнул к земле тяжелые короткие колосья. Отовсюду струился запах чего-то теплого и зрелого.
Но когда они отъехали от города настолько, что пашни кончились и по обеим сторонам дороги потянулись сиреневые холмики — покрытые вереском кочки, от свежего воздуха прямо захватывало дыхание, так что Эльсе несколько раз глубоко вздохнула и схватилась за грудь — ей показалось, что корсет стал ей слишком тесен.
Все эти красоты природы, о которой она так мало знала, наполняли ее какой-то своеобразной болью, так что слезы выступили на ее глазах. Она перебрала в уме все свои мелкие грехи, и ей показалось, что она не заслуживает того, чтобы это благословенное солнце светило ей.
Но затем она почувствовала, как всю ее, с головы до ног, охватило какое-то бесконечно теплое чувство здоровья. И она сразу почувствовала такую радость, такую уверенность, такую благодарность за все — всем, что могла бы выпрыгнуть из повозки и кинуться в объятия первому встречному, — хотя бы для того, чтобы поблагодарить за свою радость, за свое безмерное счастье. Ей казалось, что она в неоплатном долгу перед всем и всеми на свете.
Ее охватило предчувствие большого-большого счастья. Она откинулась назад, насколько это было возможно в трясущейся повозке, и предалась мечтам.
Но на этот раз это были не старые ее грезы о невесте и каретах, а новая мечта — большая, удивительная, неясная, — почти пугающая.
Эльсе украдкой расстегнула несколько пуговиц на платье, чтобы добраться до корсета, — он действительно был слишком тесен.
Когда они приехали, теперь уже Блохе хотелось попросить мадам попридержать язык — так глубоко она погрузилась в свои мечтания и так жаль было, что приходилось расставаться с ними.
Дом управляющего находился несколько в стороне от прочих зданий завода. Пока мадам сидела у больной, Эльсе решила осмотреть странные длинные дома, у которых вместо стен были полки.
Еще наполовину погруженная в мечты, она бродила, рассматривая все эти новые и удивительные вещи, и все производило на нее сегодня впечатление чего-то странного и нереального.
Она не замечала потных и перемазанных глиной рабочих, сновавших вокруг нее, но зато долго стояла, глядя на большое водяное колесо, приводившее в движение глиномешалки. С задней стороны колеса, где поднимались лопасти, прыгали тысячи мелких капелек воды; они взлетали, описывая дугу, и падали маленькими ясными звездочками, бросая блики на вращающееся черное колесо.
