Сергей Герман - Обреченность
Над столом горела фара, подключенная к танковому аккумулятору. На снарядном ящике в углу землянки притулился молоденький сержант радист, который монотонно вызывал «гвоздику». Рядом стоял котелок. Зеленая краска местами облупилась, белыми пятнами проглядывал алюминий.
— Ну вот что, мужики, — сказал комбат. Лясы мне с вами точить некогда. Утром пойдем в атаку, там каждый боец будет на счету. Сейчас спать, если получится. А утром, если живы останемся, поговорим. Красин, забирай пополнение.
Сутулый лейтенант провел их в землянку. Часто моргая воспаленными глазами приказал старшине накормить и выдать оружие.
Старшина, рыжеусый рябой украинец ворча принес котелок холодной серой каши, буханку хлеба, селедку, завернутую в серую толстую бумагу, похожую на картон.
После этого выдал три винтовки без ремней, сыпанул в карманы по горсти патронов.
— Ну ладно, прощевайте земляки... Воюйте геройски.
И исчез в темном лабиринте траншеи.
Кто -то из солдат бросил.
— Ну да, на войне у каждого свой маневр.
Бойцы спали, набираясь сил перед последней смертной дорогой. В землянке было холодно и влажно. Под низким бревенчатым потолком стоял запах дыма от закопченной буржуйки, махорки, провонявших потом портянок. Мишка укрылся старой шинелью и прилег между бойцами, пристроив под голову выданный старшиной котелок.
Сна не было. Мысли были лишь об одном. Что будет утром? Всего лишь через несколько часов.
Перед рассветом батальон подняли и без артиллерийской подготовки, без поддержки танками бросили в атаку. Комбат скомандовал: «Вперед!» — и командиры рот и взводов где криком, а где и пинками погнали своих бойцов на немцев. Где-то в стороне неуверенно крикнули: - Ура-ааа!. Неожиданно батальон подхватил этот крик и вперед понеслось- А-аааааааа!
Вот и немецкие позиции. Деревянные, потемневшие от дождей и солнца столбы были густо опутаны колючей проволокой. Бойцы рубили лопатами ржавую проволоку, били по колючкам прикладами, забрасывали шинелями, а немцы косили и косили их из пулемета. Рыжее пламя рваными клочками дрожало над бруствером немецкого окопа. Батальон залег. Оставшиеся в живых стали спешно окапываться, укрываясь за телами погибших. Кричали раненые. Лежали холмики убитых. Ветер шевелил полы их рыжих шинелей.
Мишка скатился в воронку. За ним следом влетел комбат. Заорал:
— Отсиживаешься, сука! А ну вперед!
Мишка навалился на него всем телом. Зашептал:
— Погоди комбат. Видишь вон оттуда пулемет садит. Мы от него сейчас как раз с боку. Отсюда его не достать. А вот если подобраться поближе, тогда можно попробовать. Ты дай мне свой ППШ. А как только я пулеметчика уделаю, ты сразу поднимай батальон и по трупам лезьте через проволоку.
Добавил:
— Мертвым то уже что? Им все равно. А мы может быть еще и поживем.
Помедлив, комбат отдал ему автомат. Прижимаясь спиной к стене воронки, достал из-за пазухи пистолет.
Мишка выглянул из воронки. Кругом тянулись спутанные ряды «колючки», линии окопов, каски там и тут, мертвые истерзанные тела.
Пулемет пока молчал. Раскаленный ствол был задран вверх и парил, перегретый от безостановочной стрельбы.
Первый и второй номер склонились над окопом, жадно докуривая сигареты. Теперь все решали секунды.
Мишка подхватил автомат, извиваясь ужом пополз к проволоке. Цепляясь за скользкую и мокрую шинель погибшего бойца перелетел через ограждение и заскочил в немецкую траншею. Увидев вытаращенные глаза пулеметчиков, копошащиеся серо-зеленые силуэты, ударил из своего ППШ, наполнив траншею гулким автоматным треском. Он стрелял налево и направо, по всему, что двигалось и шевелилось.
Расстреляв автоматный диск, схватил немецкий пулемет, не слыша протяжный и страшный рев:
— Ура-а-а! Ура-а-а-а! А-аааа! Мать- перемаааать!!
И только когда закончилась пулеметная лента, заметил, что рядом с ним бойцы батальона.
Но вскоре страшный, как обвал, налет артиллерии обрушился на траншею и перемешал бойцов с землей. Потом подошли несколько танков и стали утюжить окоп гусеницами, добивать из пулеметов тех, кто уцелел. Оставшиеся в живых человек двадцать поползли в свою траншею. Грязных в крови и копоти их осмотрел комбат.
Увидев Мишку заулыбался:
— А ты молодец. Хорошо дрался. Но траншею не удержали, значит подождем пополнения и снова пойдем.
Только теперь Мишка почувствовал, что страшно, мертвецки устал.
На следующий день пригнали несколько сотен узбеков, не понимающих по русски и опять подняли в атаку. Мишка был ранен и после госпиталя попал в кавалерийский корпус генерала Белова. Остатки батальона сняли с позиций и отправили на переформирование.
* * *
Июль 1942 года. Зной. Сушь. Над степью дрожало зыбкое марево.
Сотни и тысячи танков тянули за собой тяжелую серую пыль на грунтовых дорогах. К Дону неудержимо ползла стальная бронированная армада 6й полевой армии под командованием генерал-лейтенанта Паулюса. 14 пехотных, 1 танковая, 2 моторизованные и 2 охранные дивизии шли вперед, сметая все на своем пути.
Даже степные суслики, напуганные тяжелым гулом двигателей и лязгом гусениц, спрятались в свои норы.
Из открытых башенных люков выглядывали немецкие танкисты.
Шел второй год войны. Красная армия отчаянно сражалась за города, села, станицы.
Измотанные и обескровевшие в непрерывных боях, части 62й и 64й советских армий прикрывали путь к Дону, зная что все они навсегда останутся лежать в раскаленной солнцем степи.
По плавучему мосту, нa пaромaх и лодкaх перепрaвляли раненых бойцов на другой берег Дона.
Бойцы и командиры яростно закапывались в сухую обожженную землю.
Перед ними лежала широкая, просторная степь, лишь на горизонте обрамленная лесом.
В стороне виднелся казачий хутор — несколько беленых хат, окруженных садами, — и широкий плес запруженной степной речки. Отсюда, с высоты, ярко белевшие домики казались точками. Кладбище. И — во все стороны поле, продуваемое сильным ветром. Тишина. И качались стебли ковыля как серебристые волны.
Измотанные боями и ночными переходaми, без горячей еды, без снa и отдыхa части Красной армии не смогли остановить вражескую лавину и уже к 23 июля были выбиты с занимаемых позиций, частично окружены и уничтожены.
* * *
При подходе немецких войск к пограничным казачьим станицам Донского Войска, казаки станицы Синявской достали из схронов винтовки, выкопали запрятанные в землю шашки.
Перебив и перестреляв местную милицию казаки ушли в Донские плавни.
Это были огромная территория старых болот, заросшая камышом, зарослями тальника и осокой, среди которого иногда возвышаются, сухие гряды, а кое-где открывалось чистое водное пространство.
Топкие болота на несколько десятков верст, заросли. Трясина, покрытая мелкой зеленой травой, заросли осоки, — и камыш, камыш кругом.
Дрожали и звенели на ветру жесткие острые листья, кланялись коричневые султаны осоки и отражались в черной воде.
Беда ждала того, кто не зная тропок, хотел найти здесь прибежище. Скольких людей засосала трясина и поглотила бурая вонючая грязь, знает лишь темная вода. По ночам сырой ветер приносил в станицу печальный крик журавлей и запах озерной влаги.
Немецкие солдаты пыльные и загорелые шли через казачьи станицы и советские города. Облака пыли, поднятые тысячами ног и колесами машин медленно оседали на землю, осыпая ею придорожные тополя.
Узнав о приближении немцев казаки вышли из своего укрытия им навстречу, приветствуя их, как союзников.
В этот день Ерофей Павлов проснулся рано. Он открыл глаза и увидел над головой низкий беленый потолок, засиженный мухами. Старый поцарапанный комод, накрытый кружевной накидкой, обшарпанные рамы окон. Сквозь пыльные шторы в комнату вползал жидкий серый свет.
Внезапно в дверь постучали. Павлов инстинктивно сунул руку под подушку, пальцы нащупали рубчатую рукоять нагана.
Осторожно ступая босыми ногами по скрипучему полу он скользнул к окну. Взвел курок. Осторожно выглянув из-за занавески, увидел неторопливо отходившую от крыльца квартирую хозяйку. Каждое утро она приносила ему кринку молока.
Облегченно выдохнув Павлов медленно и осторожно, придерживая большим пальцем, спустил курок нагана.
Излишняя осторожность в его положении не была лишней. Как говорил в тюрьме Никифор Рык - «береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет».
Его арестовали в августе 1936 года. От большого срока спасло чудо. В сентябре был снят со своего поста и через несколько месяцев расстрелян нарком внутренних дел Генрих Ягода. После его ареста Сталин поспешил объявить о том, что ЦК партии раскрыл банду шпионов, стоявшую во главе наркомата. Некоторых арестованных даже выпустили.
