Игорь Бунич - Беспредел
— Так ты летишь в Питер? Мы уже ориентировали Беркесова, чтобы он присматривал за этим Лapccoном. Сразу брать его, я думаю, нет необходимости. Может быть, он выведет на какие-нибудь свои связи.
— Спасибо, — поблагодарил я Климова и стал собираться в аэропорт.
Даже зал ожидания для дипломатов в Шереметьево напоминал сайгонский аэропорт в дни нашей эвакуации из Вьетнама. Представить, что вся эта разношерстная и волнующаяся толпа является частью аккредитованного в Москве дипломатического корпуса, было очень трудно. Ко мне подошел хрупкий юноша с застенчивым лицом в очках без оправы и на довольно сносном английском языке сказал:
— Мистер, всего за пять долларов я покажу вам член, который вам никогда, не приходилось видеть.
— Он у тебя с собой или тебе придется съездить за ним в город? — поинтересовался я.
Юноша робко кивнул и сказал:
— Он здесь, со мной.
— Парень, — заявил я ему по-русски, — как-то на Гаити я видел член знаменитого Джумбо Нага. Ровно тринадцать с половиной дюймов. Если ты мне предложишь нечто более монументальное, то я заплачу пятьдесят долларов. Если нет, то деньги с тебя. Договорились?
— Так вы не американец? — с ужасом прошептал юноша и исчез.
Через несколько секунд ко мне подошел милиционер, под сержантскими погонами которого угадывался по меньшей мере капитан КГБ, и вежливо спросил по-русски:
— Могу ли я взглянуть на ваши документы?
— Что-нибудь случилось? — удивился я.
— Как раз для того, чтобы ничего не случилось, — ответствовал он, — зал предназначен для дипломатов, а влезть сюда пытается каждый, кому не лень…
Я подал ему паспорт.
— Джеральд Майкл Макинтайр, — зачем-то вслух прочел сержант, видимо, чтобы продемонстрировать мне свое умение читать по-английски. — Помощник культурного атташе посольства Соединенных Штатов Америки. Все в порядке, — козырнул он, — извините.
Судя по всему, я был первым американцем, которого не заинтересовал уникальный член застенчивого юноши, работавшего, скорее всего, с сержантом на паях.
Прибыв в Питер и поужинав в консульстве в обществе Франка Крампа, я выслушал последние новости. Густав Ларссон, физик из Швеции, приехал в Петербург на симпозиум по сохранению озонного слоя атмосферы, где завтра будет делать доклад. В городе пробудет неделю. У него заказан обратный билет на Стокгольм. Остановился в гостинице "Англетер", где забронировал номер через агентство Аэрофлота в Париже. Люди Беркесова его уже раз десять сфотографировали и обещали вскоре прислать снимки в консульство. Небольшая заминка вышла с отпечатками пальцев, но не позднее завтрашнего дня их тоже возьмут.
— Техника дактилоскопии, — поморщился Крамп, — у них не изменилась со времен Шерлока Холмса.
Мы уже закончили ужин и сидели, потягивая приготовленные Крампом коктейли, когда вошла Крис — жена и главный консультант Крампа по вопросам культуры, в которых сам Крамп, закончивший некогда Вест-Пойнт и попавший в ЦРУ из военной разведки, разбирался, мягко говоря, поверхностно.
Крис принесла большой синий конверт с фотографиями Ларссона, который подчиненные Беркесова передали милиционеру, дежурившему у входа в консульство, а тот — морским пехотинцам охраны, стоявшим в вестибюле. Знаменитый лозунг Рейгана и Горбачева "От конфронтации к сотрудничеству" уже воплощался в жизнь, по крайней мере в работе секретных служб.
Если техника дактилоскопии, по словам Крампа, напоминала времена Шерлока Холмса, то техники фотосъемки, судя по принесенным фотографиям, была и того хуже. Снимки оказались черно-белыми и не очень резкими. Но зато их было около дюжины. Ларссон у турникета таможенного контроля, Ларссон на выходе из Аэропорта, Ларссон у автомобиля, Ларссон в холле гостиницы, Ларссон у входа в свой номер, Ларссон в баре и т. п.
Я выложил на стол фотографии Койота. Действительно, сходство поразительное. Но самое интересное заключалось в том, что на моих фотографиях Койота у того еще не было шрама на лбу от израильской пули, а у Ларссона этот шрам был.
— Знаете, ребята, — неожиданно сказала Крис, — я этого парня где-то видела.
— Не сомневаюсь, — хмыкнул Фрэнк. — Когда ты заканчивала университет, ты могла видеть его портрет чуть ля не во всех газетах.
— И по телевизору тоже, — добавил я.
— Вовсе нет, — вспыхнула Крис, — я видела его здесь, в Петербурге, причем совсем недавно. Только не могу вспомнить где. И шрам этот…
— Как недавно? Вчера? Позавчера? Неделю назад?
— Нет-нет. Кажется, недели две-три назад. Только вот где? Не помню.
— Вспомни, Крис!
— Нет, не могу. Вспомню — скажу.
— Может быть, у кого-нибудь из художников?
— Может быть… Нет, не там. Хватит, Майк, не давите на меня. Я вспомню.
II
Зал, в котором проходил экологический симпозиум, был заполнен почти до отказа, но я готов был поклясться, что большую часть аудитории составляли люди Беркесова. Они легко распознаются по лучезарным улыбкам при пустых или озабоченных взглядах. Глаза у них никогда не смеются. То ли так и задумано, то ли это серьезный прокол в подготовке.
Выдает их также и манера носить галстуки. Сразу видно, что галстук носится по приказу. Они вечно вертят головами, как кавалерийские кони, на которых надели хомут, — то подтягивают узелки галстуков, то их ослабляют. Сам Беркесов сидел, как и водится, в президиуме с озабоченным лицом, но в шикарном ярком галстуке французской фирмы Готье, купленном в спецраспределителе при бывшем обкоме КПСС, который, несмотря на все заверения нынешних властей, продолжал работать как ни в чем не бывало.
Он сидел в президиуме и, видимо, известными только ему методами, дирижировал своими людьми в зале. В фойе нагнали столько милиционеров в форме, что создавалось впечатление, что это не научный симпозиум, а по меньшей мере митинг какой-нибудь экстремистской группы, способный перерасти в уличные беспорядки или еврейский погром.
Симпозиум открыл мэр города длинной приветственной речью, в которой много говорилось о новой свободной России и глобальных экологических задачах, уже частично решенных, благодаря крушению коммунизма и введению многопартийной демократической системы.
Полковник Беркесов слушал мэра с выражением скуки на лице, подавая глазами команды в зал, как флагманский линкор прожектором. Повинуясь этим командам, его люди то вскакивали с мест и выбегали из зала, то становились у дверей, то просто вставали, ожидая команды сесть.
Когда один из них пробирался между рядов, едва не наступив мне на ногу, я услышал из-под полы его пиджака треск портативной радиостанции и отчетливый голос с командными интонациями: "17–25! Перекройте движение на площадь со стороны Невского!" — "Понял!" — отвечал другой голос.
Видимо, по меньшей мере три ряда, где сидели мы с Крампом, были набиты чекистами и стесняться было некого. Профессор Ларссон сидел в президиуме через два человека от Беркесова, и полковник, вероятно, искренне опасался, что Койоту может прийти в голову мысль прямо из президиума покрушить зал из пулемета или что-нибудь в этом роде, потому что справа и слева от шведского ученого сидели два совершенно гориллообразных существа, мученически крутя головами из-за душивших их галстуков. Третий стоял за спиной Ларссона и играл роль переводчика.
Наклонившись к уху шведа, он переводил ему речи выступавших. Ларссон, улыбаясь, кивал головой и делал какие-то пометки в блокноте. Никому другому подобная честь оказана не была, синхронного перевода, естественно, не было и в помине, так что, будь Ларссон действительно Койотом, у него уже были все основания выскочить в окно.
Это меня, по правде говоря, несколько смущало. Беркесов нагнал в зал целую бригаду фотографов, а двое его людей работали с видеокамерой. Официальное телевидение Беркесов в зал не пустил, и они скандалили с милиционерами в фойе, откуда доносились громкие ссылки на закон о печати и средствах массовой информации. Звонкий женский голос увещевал: "Товарищи! Давайте успокоимся. Это рабочий симпозиум и по просьбе наших зарубежных гостей решено не проводить съемок, чтобы не мешать плодотворному процессу…"
Ларссон выступал на шведском языке. Переводчик, напоминавший армейский бульдозер, как мог, переводил. Как только швед появился на трибуне, откуда-то из-за кулис вынырнул юноша в безукоризненной тройке и поставил перед Ларссоном стакан с водой на блюдечке. Все выступавшие до этого обходились без подобного сервиса. Ларссон тут-же схватил стакан и сделал молодецкий глоток. Юноша, накрыв стакан салфеткой, в ту же секунду его унес.
Я вздохнул и попытался сосредоточиться на том, что Койот вещал с трибуны. Теория профессора Ларссона была занятной. Полчища вирусов, группируясь огромными ордами в космосе, постоянно пытаются прорваться на землю. Вирусы представляют из себя наиболее разрушительные силы во Вселенной. Им нельзя отказать в интеллекте, коллективизме и мужестве. А их настойчивость в достижении цели не имеет себе равных. Отбрасываемые защитными слоями нашей атмосферы, они, невзирая на чудовищные потери, перегруппировываются, пополняя свои ряды путем прекрасно продуманной системы размножения, и вновь устремляются в атаку. Не исключено, что на Земле имеются силы, сочувствующие вирусам или даже союзные им.
