Евгений Полищук - На районе
…Но, но, но почему-то сбивает дыхание, и я снова лезу целоваться, стараясь не грубить, не говорить ничего лишнего, контролировать свои загребущие руки, быть предельно аккуратным и нежным, чтобы не дай бог не разрушить этот хрупкий момент…
Как будто мы вместе строим песочный домик, каждый свою сторону, свои стены, и надо понимать, смотреть друг на друга, быть внимательным. Очень внимательным.
Докуриваем и выходим из ванной. Мне хочется затащить Олю на диван или на кровать или просто на пол, но сегодня я внимателен и понимаю, что пока рано, еще не пришло время, не сегодня.
— А у вас есть дома какой-нибудь музыкальный инструмент? — спрашиваю я.
— Есть, в зале вон за дверью старое пианино стоит — отвечает она.
— И что, на нем играть можно?
— Оно, конечно, немного расстроено, но в принципе можно, хотя я давно на нем не играла.
— А сейчас можешь сыграть? — упорствую — Я бы с удовольствием послушал…
— Мы же вроде диск пришли слушать? — смеется она — Я не так уж хорошо играю на самом деле.
— Да ладно, не прибедняйся — говорю я.
— Нет, я серьезно — говорит она.
— Ну, давай что-нибудь одно? — предлагаю я — Что ты хорошо умеешь?
— Ладно-ладно, уговорил…
Мы подходим к пианино. Оно действительно старое, но выглядит величаво, даже немного устрашающе. Широкое, добротное, с облупившейся по бокам краской пианино. Целый инструментище.
Оля поднимает тяжелую крышку и аккуратно садится на круглый вертящийся стул. Я встаю сбоку и чувствую себя слегка неуютно, но и одновременно необычно. Мне еще никто никогда не играл на пианино. Только в школе в младших классах на уроке музыки музычка играла и все подпевали, стараясь выдавить из себя звуки погромче. Но вы же понимаете, что это совсем не то.
Из пианино начинает выплескивать живая музыка, мягко разливаясь по периметру комнаты. Заползая мне в уши, нос и рот, под футболку и шорты. Музыка обволакивает и убаюкивает меня. Я стою и заворожено смотрю за Олиными пальчиками. Пальчики умело отплясывают свой туземный танец на черно-белых клавишах… Мне спокойно, приятно и хорошо. Очень спокойно и очень хорошо. Наверное, именно это состояние в книжках называется умиротворение.
Музыка заканчивается, я наклоняюсь над Олей и медленно, растягивая момент, целую ее, поглаживая по плечам.
— Ты очень красиво играешь — искренне говорю я.
— Спасибо — улыбается она. — Я очень рада, что тебе понравилось.
— Мне очень понравилось. Мне еще никогда ничего так не нравилось. Пожалуй, заберу у тебя диск Многоточия. По сравнению с тем как ты играла, Многоточие — полное фуфло.
— Не надо забирать — смеется она — У музыки есть много ответвлений. И твое Многоточие — просто одно из таких веточек. А то, что я сейчас играла — немного другая. Вот и вся разница. Это как есть острая и неострая еда. Кому-то нравится одно, кому-то — другое. Я на самом деле за это и люблю музыку. Такое, знаешь, разнообразие. И, на мой взгляд, несправедливо делить музыку на хорошую и плохую. Все зависит от того, кто слушает. У каждого своя музыка.
— Да, интересные рассуждения — говорю я — Получается, что и фильмов плохих нет, и книжек плохих нет, да и на всякую попсу найдется свой слушатель.
— Ну, примерно так и есть — говорит Оля — Нет, ты подумай хорошенько, ведь так на самом деле и получается. Все слушают то, что им нравится. И есть люди, которым нравится попса и не нравится рэп, а есть наоборот. Каждый находит что-то свое, личное. В этом-то и есть весь кайф музыки — улыбается она — Я, когда поняла эту простую вещь, то меня так захватило.
Я задумываюсь. Может так оно и есть, но почему-то все нормальные парни со двора и школы слушают рэп или альтернативу, а всякие чмошники до сих пор предпочитают Ласковый Май или Арию. Что-то тут явно не так, но спорить с Олей не хочется.
— Наверное, что-то в этом есть — говорю — Но тут еще помозговать надо, непростой это вопрос, непростой.
— Поэтому и интересный, что непростой — говорит Оля — И в консерваторию я пошла потому, что мне все это жутко интересно. Не знаю точно, чем буду заниматься, когда стану взрослая, но очень хочу, чтобы это было связано с музыкой.
Я улыбаюсь. С одной стороны, Оля кажется мне наивной. Моим родителям тоже, наверное, в юности нравилась музыка, но представить свою маму за роялем или папу с микрофоном я не могу. А с другой стороны, все вроде правильно и логично. Если ей нравится музыка, то почему бы не идти в консерваторию? Почему не посвятить свою жизнь музыке? Это же так просто и так правильно. А мне тогда чем заниматься? Кроме футбола, алкоголя и чтения детективов меня пока ничего не привлекает. Деньги надо сначала заработать, деньги, потом разберусь что к чему.
Я смотрю на круглые настенные часы. Время почти десять. Пора ехать домой, а то скоро автобусы перестанут ходить. От Олиного района до моего минут сорок езды на восемьдесят втором автобусе.
— Слушай, я, наверное, уже домой скоро поеду — говорю.
— А что, так поздно уже? — смотрит она на часы — Ого, без десяти десять. Давай я тебя провожу до остановки?
— Нет, не надо меня провожать. На улице уже темно, а тебе потом одной обратно идти.
— Ну и что? Это же мой район, я тут всю жизнь прожила, меня тут каждая собака знает. Что может случиться?
— Нет, я сказал нет, мне спокойнее будет. Я тоже в своем районе всю жизнь прожил, так у нас каждый вечер что-нибудь случается. Проводи меня лучше до двери, а я тебе потом позвоню, как до дома доберусь.
— Ну ладно — сдается она — Только будь аккуратнее.
— Я сегодня предельно аккуратен — с усмешкой сообщаю я.
Мы идем в прихожую, я снова рассматриваю эту удивительную квартиру. Сразу видно, что она достаточно старая и чувствуется какая-то история. Что здесь рождались, жили и умирали люди, принимались какие-то непростые решения.
Мебель громоздкая, темная, но как будто живая. Гардероб в прихожей похож на сморщенного, крепкого старика. Большая кровать в родительской спальне напоминает уставшую, заработавшуюся женщину.
Я сажусь на одну коленку и неторопливо шнурую очередные кеды с оптовки. Сейчас они стираются значительно медленнее, чем пару лет назад. Верный признак того, что я стал меньше играть в футбол. Это плохо, без футбола никуда. Я, конечно, худой и кашляю, но достаточно резкий и изворотливый. Без футбола совсем расклеюсь. Надо меньше пить и больше бегать, меньше курить и больше бегать.
— Ну все, я побежал — говорю я Оле. Она стоит и внимательно смотрит. В домашних шортиках и футболке она выглядит совсем маленькой, совсем как ребенок. Я и сам невысокий, едва за метр семьдесят, но Оля значительно ниже.
— Пока — говорит она и обнимает меня. Я обнимаю ее и мы так и стоим, покачиваясь, минуты две.
— Ладно, ладно… Все, все… Скоро опять увидимся… — говорю я, поглаживая ее каштановые мягкие волосы — Все лето еще впереди, скоро опять пойдем гулять….
Мы целуемся последний раз, Оля открывает дверной засов, и я выхожу в прохладный темный подъезд. Удивительно, но ничем не воняет. Просто свежо и ничего не видно. В наших подъездах всегда несет мочой или разлитым алкоголем или какой-нибудь адской смесью еще похуже.
Прощаюсь с консьержкой, выбегаю на улицу.
Темно, тепло, прело. Безмолвными истуканами стоят черные деревья. Не совсем точно помню, где находится остановка. Спрашивать не хочется. Вообще не хочется ни с кем разговаривать.
Смотрю на желтые окна, думаю о том, что она там сейчас делает. Разворачиваюсь и припускаю бегом в сторону фонарей. Где-то там остановка, а на ней автобус и еще ехать домой.
Добегаю до пустой остановки. Людей нет, автобусов нет, изредка проезжают машины. Одиноко светит фонарь. Сажусь на зеленую лавочку, достаю сигареты и закуриваю. Все вокруг медленно, спокойно, тихо… Прикрываю глаза, протираю капельки пота со лба. Все хорошо, все правильно, все так и должно быть.
С дальнего конца дороги выворачивает автобус. Мой! Встаю с лавочки и махаю руками, возьмите меня с собой, пожалуйста! Автобус останавливается с глухим шумом, я запрыгиваю внутрь, сажусь в конец, прижимаюсь лицом к окну. Хорошо, что пришел автобус. Обратно идти к Оле я бы не осмелился, а как идти пешком до дома — не знаю.
Проезжаю свои полчаса в приятной дреме. В голове вспыхивают то кадры из кинотеатра, то лавочка в парке, то Олины тетрадки с нотами и черно-белые клавиши пианино.
И все время её голос… Голос — единственное, что я почувствовал сразу и навсегда. Смешливый, наивный, детский и одновременно серьезный, увлеченный, всё так на самом деле.
Честно говоря, мы виделись всего четыре раза. Выпускной пароход и три свидания. Это смешно, но сначала я никак не мог запомнить, как она выглядит. Ну, не то чтобы совсем память отшибало, но в голове оставался какой-то образ, хороший и светлый, а деталей лица, одежды, мимики я, хоть убей, не мог вспомнить.
