Случилось нечто невиданное (ЛП) - Даскалова Мария
Эммин сочувственно покивал головой. Он был такого же мнения. Шестнадцать кораблей против всего русского флота! Как Анапе султанский флот не пришел на помощь, так и в Варне повторится то же самое — Эммин был убежден в этом. Не случайно паша говорил о Наварине. Разгром в Наваринском морском сражении, произошедший прошлым годом, до сих пор пугал султана и его советников.
Приготовления России к войне не остались тайной для Англии и Франции, и, чтобы не остаться в стороне от решения греческого вопроса, две европейские державы занялись усиленной дипломатической деятельностью. С участием русских дипломатов в Лондоне был подготовлен ультиматум султану, в котором три державы — Россия, Англия и Франция — настоятельно потребовали положить конец военным действиям в Греции и предоставить этой стране автономное управление. Чтобы подкрепить ультиматум, они создали объединенную эскадру из двадцати пяти кораблей под командованием наиболее старшего офицера, англичанина адмирала Кодрингтона. В конце осени объединенная эскадра направилась к Греции, в залив около города Наварин, где велись ожесточенные боевые действия. Турецко-египетский флот обстреливал город, а регулярные турецкие войска сражались с греческими повстанческими отрядами.
С прибытием к Наварину европейская эскадра попыталась провести переговоры. Были посланы парламентеры. Адмирал турецко-египетского флота Ибрагим-паша приказал стрелять по ним, и они были убиты. Затем паша приказал открыть огонь по эскадре. Он был направлен на корабли с русскими флагами. Эта неожиданно брутальная встреча вынудила командующего русским отрядом вице-адмирала Гейдена открыть ответный огонь и приступить к боевым действиям. За ним последовали командующие французским и английским отрядами.
И тут произошло совершенно неожиданное. Знаменитый турецкий адмирал Ибрагим-паша потерпел полный разгром, а громадный флот, которым он командовал, понес огромные потери. Часть кораблей сгорела, часть затонула от пробоин в корпусе. Известия о бое при Наварине и его неожиданном результате вызвали настоящую бурю среди членов английского парламента. Такое начало боевых действий не входило и в расчеты французов. У них не было интереса в ослаблении и того меньше в уничтожении турецкого флота, и вообще в нанесении урона военной мощи Турции. Она была нужна им для противостояния с Россией. Правительства этих двух стран отозвали свои корабли и изменили свой политический курс. Они высказали султану сожаления о случившемся, и едва через месяц после событий при Наварине султан, поощренный явным поворотом в европейской политике, разослал по всем санджакам Турецкой империи фирман, в котором объявлял о войне с Россией. В нем он называл Россию первым врагом мусульман, раздувал религиозный фанатизм и призывал к войне за веру не на жизнь, а на смерть.
Все это было хорошо знакомо Эммину. Он часто думал о Наварине и возлагал вину за поражение на Ибрагим-пашу, а что касалось султана, то он одобрял его действия, особенно те, которые относились к введению в Турции новых европейских порядков. Но глубоко в душе он не соглашался и порицал поспешное объявление войны. Проучившись долгое время в Европе, Эммин изменил свои взгляды по многим вопросам. Он уверился, что не все турецкое есть наилучшее. Устарелые азиатские нравы, отсутствие просвещения, настоящей науки, косность и варварство, нехватка законности в такой многонациональной державе привели его к мыслям, отличным от тех, которыми руководствовались его отец и брат.
— Куда теперь, Эммин? — спросил Хусейн.
Они дошли до мечети Карык, и здесь их пути разделялись. Эммин остановился. Знал ли он, куда? У приятеля здесь была семья, а его никто не ждал. У его отца была своя жизнь, с гаремом молодых женщин. Эммина раздражала его ненасытная алчность и безудержное стремление к наслаждениям. С отцом его ничто не связывало. Матери не было, и он ее не помнил. Она была иностранкой, и все избегали говорить о ней. Знал только, что голубыми глазами и белым цветом лица он был должен своей матери. И с братом Сулейманом он не сходился по многим вопросам и старался пореже с ним встречаться. К унаследованной от их общего отца безмерной алчности брат добавлял хитрость, коварство и мстительность. Эммин чувствовал себя чужим среди своих близких.
— Ну, куда? — снова спросил приятель и добавил: — А давай ко мне.
Мимо них быстро прошмыгнули две женщины. Хусейн посмотрел им вслед.
— Эх, какая красивая гяурка! Несчастная осталась вдовой.
— Кто? — вяло спросил Эммин.
— Ну, эта… Рада.
— Рада? — очнулся Эммин и резко повернулся. — Почему она вдова?
— А ты не знаешь? Убили ее мужа.
— Убили ее мужа? Не знал… Я не сходил на берег, охранял караваны… Кто его убил?
Хусейн молчал, заглядевшись на двух женщин в черном.
— Говори же! Почему не отвечаешь?
Всегда говорливый Хусейн потерял охоту к разговору. Он развел руками, состроил какую-то неопределенную гримасу, которой вроде хотел сказать «оставь меня в покое», но ничего не сказал и сделал попытку продолжить путь.
— Подожди, подожди! Чего ты скрываешь? — Эммин требовательно и пристально смотрел на приятеля.
— Откуда мне знать, кто его убил. Чего только не говорят в городе! Да и мне это мало интересно. Одним гяуром меньше, подумаешь. А брат тебе ничего не говорил?
— Что он мог мне сказать?
— Что некоторые впутывают туда твое имя. Кто не знает, что ты часто прогуливался на своем жеребце перед воротами красивой гяурки.
Эммин застыл на месте, побледнел. Он схватил Хусейна за рукав.
— И ты называешь меня другом! Почему ты мне ничего не сказал?
— А что говорить? Да тебя и не было… то с караванами, то в Бургасе… Да я в это и не поверил. Зачем тебе его убивать? И так можешь ее заиметь. Схватишь и увезешь, все дела. И меня ты бы позвал помочь в таком деле. Не так ли? Поэтому я не поверил этим сплетням и ничего тебе не сказал… Ладно, Эммин, пока. Я пошел.
Словно скинув с плеч тяжелое бремя, Хусейн легко и быстро зашагал дальше. Эммин не тронулся с места. Из мечети выходили с озабоченными лицами правоверные, но он никого не видел… Капитан Никола убит…
